38

Снова в столовой.

В камине развели большой огонь; он гудел, уходя под массивную каминную полку; по всему столу горели, коптя, свечи среди подносов с жареной бараниной, благоухающей чесноком и розмарином, заливным из утки, вареной брокколи, цукини, картошкой в мундире, артишоками в масле, жареным луком, нарезанными бананами и дынями, свежеиспеченным хлебом.

Красное вино в бокалах на тонких ножках, салат в больших деревянных чашках, сладко пахнущий мятный студень, чей запах был не хуже запаха сочного мяса, горячие рулеты, намазанные маслом.

Они ходили на кухню и обратно, принося на стол еду к пиршеству, а Стюарт раскладывал по столу салфетки и столовое серебро, с удивлением глядя на размер и причудливую резьбу, покрывающую ножи и вилки. Феликс поставил на стол чашки с рисовым пудингом с миндалем и корицей. Тибо принес поднос с ярко-оранжевым ямсом.

Маргон сел во главе стола, его длинные густые каштановые волосы спадали по плечам, а бордовая рубашка была расстегнута у воротника. Он сидел спиной к восточным окнам, за которыми среди дубов бродили репортеры, пара человек.

Небо было закрыто белесыми облаками, но было светло, и свет озарял переплетенные серые ветви дубов.

Наконец все уселись, и Маргон призвал совершить благодарствие за пищу.

— Маргон Безбожник благодарит богов, — прошептал Феликс Ройбену, подмигивая. Он снова сидел напротив него. Сидевшая рядом с Ройбеном Лаура улыбнулась, но Феликс прикрыл глаза, и все остальные сделали то же самое.

— Скажи же желаемое силе, правящей Вселенной. Да призовем мы ее к жизни, и да будет она любить нас так, как любим ее мы, — произнес Маргон.

Тишина, легкий шорох дождя по стеклу, дождя, омывающего мир, делающего его чище, питающего его. Треск поленьев в камине, отблески пламени на потемневших кирпичах, тихая музыка, доносящаяся издали, с кухни. Снова Эрик Лесли Сати, «Гимнопедия № 1».

О, лишь человечество было способно сочинить эту музыку, подумал Ройбен, и ему сжало горло, человечество, живущее на крошечном камешке, вращающемся в крошечной Солнечной системе, затерявшейся в крохотной галактике, кружащейся в безбрежном космосе. Может, Творец всего этого слышит эту музыку, словно молитву ему. Люби нас, люби нас, как мы любим тебя.

Стюарт, сидящий между Феликсом и Тибо, в белой футболке и джинсах, заплакал. Ссутулился, прикрыв лицо огромными руками, его широкие плечи вздымались и опускались тихо, а потом он замер, закрыв глаза, и, сморщив губы, разрыдался, как маленький ребенок.

Его вьющиеся светлые волосы были зачесаны назад, открывая широкоскулое лицо с широким носом, покрытое веснушками. Как это часто бывало, он выглядел маленьким мальчиком, слишком сильно выросшим.

Лаура прикусила губу, глядя на него и сдерживая слезы. Ройбен сжал ее руку.

Печаль охватила его, смешанная с радостью. Этот дом, наполненный жизнью, жизнью, в которой было место всему, что случилось с ним, всему, что пугало его и едва не победило его, — вся эта жизнь стала выражением его мечтаний, за пределами слов.

Окончив свою безмолвную молитву, Маргон поднял взгляд, обводя им сидящих за столом.

И началось пиршество. Передавали друг другу подносы, подливали вина, мазали маслом горячие ломти хлеба, от салата, ложившегося в тарелки, расходился запах чеснока, большие ломти мяса шлепались на старинные фарфоровые тарелки, расписанные цветами.

— Так что же я могу предложить вам? — спросил Маргон, будто они не прерывали разговора и не занимались тысячей необходимых, но совершенно несущественных дел. — Что могу я дать вам, чтобы помочь в том путешествии, которое вы начали?

Он отпил хороший глоток газированной воды из стакана, стоявшего рядом с пустым бокалом для вина, которого он не пил.

Положил себе изрядную порцию горячих брокколи и цукини, артишоков, оторвал большой ломоть от мягкого ароматного каравая.

— Вот основное, что вам необходимо знать. Превращение необратимо. Если Хризма овладела тобой, ты становишься Морфенкиндом, Изменяющимся, как мы это теперь называем, и измениться обратно уже невозможно.

Стюарт перестал плакать так же быстро, как и начал. Откусывал такие куски баранины, что Ройбен опасался, как бы он не подавился, глядя блестящими голубыми глазами на Маргона. Тот продолжал.

Маргон говорил добродушно, почти что простецки, точно так же, как и вчерашним вечером. Он обладал мягкой силой убеждения, его лицо светло-золотистого цвета было очень выразительно и подвижно. Черные глаза, обрамленные густыми черными ресницами, придавали его лицу оттенок трагичности, делая его выразительнее произносимых им слов.

— Никогда за все мое существование я не знал того, кто захотел бы обратить вспять это превращение, — продолжил Маргон, жестикулируя рукой с зажатой в ней серебряной вилкой. — Но были такие, которые ринулись навстречу погибели, обретя его, обезумели от жажды к охоте, отрицая другие стороны жизни, до тех пор, пока не были уничтожены оружием охотившихся на них. Но вам не следует беспокоиться об этом. Вы не из тех, все вы…

Говоря это, он поглядел на Лауру.

…не из таких глупцов и транжир, тратящих дары судьбы.

Стюарт уже хотел что-то спросить, но Маргон жестом призвал его к молчанию.

— Позволь же мне продолжить. Хризма практически всегда передается случайно. И может быть передана только от одного из нас, находящегося в волчьем обличье. Однако мой разум, ограниченный разум, смертный разум наполнен памятью о мрачном легионе тех, кому я отказывал, и отныне я не намерен сдерживать себя. Если кто-то заслуживает этого и просит, я даю ему Хризму. Требую взамен лишь искреннего и осознанного желания. Но вы, Ройбен и Стюарт, не должны искать способов сделать это. Предлагать Хризму. Слишком велика ответственность. Вы должны оставить подобный судьбоносный выбор мне, Феликсу, Тибо или Фрэнку и Сергею, тем, кто скоро к нам присоединится.

Ройбен кивнул. Сейчас не время спрашивать его о Лауре, но надо ли вообще это делать? Не было ни малейшего намека на то, что Лаура еще не стала одной из них, а это для Ройбена означало одно. Хотя, не зная этого, он мучился. Мучился незнанием.

— Хризма может оказаться смертельной для человека, воспринявшего ее, но такое случается очень редко, со слишком слабыми, или слишком юными, или теми, кто получил слишком сильные укусы или другие повреждения, настолько серьезные, что Хризма не сможет преодолеть последствия ран и потери крови. Все это было познано на опыте. Она может убить, но чаще всего этого не происходит…

— Но Маррок говорил, что может, — возразил Ройбен. — Что так случается чаще всего.

— Забудь о Марроке, — ответил Маргон. — Забудь о том, что другим пришлось сказать Марроку в попытке сдержать его желание наполнить мир Морфенкиндер подобными ему. Скоро, танцуя в лесах, мы произнесем свой собственный реквием ему, и довольно о нем. Ныне Маррок ведает все или ничего, поскольку никто из нас не знает, что лежит за порогом.

Он прервался, чтобы съесть кусок утки и откусить хлеба с маслом.

— Так что, если Хризма передается молодым и здоровым мужчинам и женщинам, опасности нет, — продолжил он. — И если она передается путем глубокого укуса, в результате которого Хризма напрямую попадает в кровоток в нескольких местах, то все происходит так, как произошло с тобой. Превращение длится от семи до четырнадцати дней. Оно не имеет никакого отношения к луне. Эти легенды имеют иное происхождение и никак не относятся к нам. Однако нельзя отрицать, что в первые пару лет превращение происходит только после захода солнца, и исключительно трудно вызвать его при свете дня. Но через некоторое время, если ты очень настойчив, ты становишься способен вызывать его в любое время по своей воле. И вашей целью является полное овладение этим искусством. Потому что, если вы не сделаете этого, вы не будете управлять им. Напротив, оно будет управлять вами.

Ройбен кивнул, пробормотав, что он выяснил это самостоятельно, наиболее опасным и болезненным способом.

— Но я думал, что меня заставляют превращаться голоса, — сказал он громче. — Думал, что голоса запускают его, что оно должно быть спровоцировано…

— О голосах мы еще поговорим, — ответил Маргон.

— Но почему мы слышим голоса? — спросил Стюарт. — Почему мы так чутко слышим голоса людей, которым больно, которые страдают, которые нуждаются в нас? Боже мой, я в больнице просто с ума сходил. Будто слышишь, как души в аду молят о милосердии…

— Мы дойдем и до этого, — сказал Маргон. Поглядел на Ройбена.

— Безусловно, ты научился контролировать это, настолько хорошо, насколько мог. У тебя хорошо получилось. Очень хорошо. Ты представляешь новое поколение, в тебе есть сила, с которой мы не встречались в прошлом. Ты принял Хризму, находясь в отменном здравии и силе, таких, которые в прошлом встречались очень редко, скорее как исключение. Будучи же соединена с интеллектом, она делает Морфенкинда непревзойденным.

— Ой, только не перехвали их, — проговорил своим роскошным баритоном Тибо. — Они и так исполнены воодушевления.

— Я хочу стать совершенным! — крикнул Стюарт, тыча себе пальцем в грудь.

— Что ж, если ты желаешь стать совершенным в том смысле, какой я в это вкладываю, то развивай все свои дарования, а не только дар Изменяющегося. Подумай о путях, ждущих тебя в человеческой жизни, о том, что они значат для тебя.

Он повернулся к Ройбену.

— Итак, Ройбен, ты поэт, писатель, тот, кто может стать летописцем своего времени. Ведь это драгоценно, не так ли? — Он продолжил, не дожидаясь ответа. — Вчера вечером, прежде чем я взял с собой в лес этого юношу, я долго разговаривал с твоим отцом. Он тот, кто наделил тебя величайшими талантами, он, а не твоя гениальная мать, которую ты обожаешь со всей преданностью. Это человек, стоящий в тени тебя, тот, кто одарил тебя любовью к человеческим языкам, той, что сформировала основу твоего мировосприятия.

— Я не сомневался в этом, — сказал Ройбен. — Маму я подвел. Я не могу стать врачом. Как не смог и мой брат, Джим.

— О, твой брат Джим, — сказал Маргон. — Просто загадка — священник, который всем сердцем желает верить в Бога, но не верит.

— Это не такая уж и редкость, по-моему, — ответил Ройбен.

— Но как же возможно сознательно отдать свою жизнь Богу, не зная, ответит ли Он на это? — спросил Маргон.

— А какой бог отвечал человеку когда-нибудь? — спросил Ройбен, пристально глядя на Маргона.

— Следует ли мне напомнить, что тысячи заявляли, что слышали его голос?

— Да, но слышали ли они его в действительности?

— Откуда нам, здесь присутствующим, знать?

— Ой, ладно вам! — подал голос Феликс. Положив нож и вилку, мрачно поглядел на Маргона. — Ты хочешь накинуть узду религии на этих молодых волков? Собираешься заглушить голос своего собственного нигилизма? Зачем?

— Ну извини, — саркастически сказал Маргон. — За признание общеизвестного факта того, что человечество, с самого начала своей письменной истории, постоянно заявляло о том, что слышит голоса своих богов и что обращение в веру видится обращенным совершенно реальным и наполненным чувством.

— Очень хорошо, — ответил Феликс, сделав легкий небрежный жест. — Продолжайте, Учитель. Видимо, мне нужно самому еще раз услышать все это.

— А я и не знаю, смогу ли я все это вынести опять, — звучно произнес Тибо, хитро улыбаясь.

Маргон тихо усмехнулся, и его глаза блеснули, когда он посмотрел на Тибо.

— Недобр был тот день, когда ты к нам присоединился, — произнес он, но в его голосе было лишь веселье и дружелюбие. — Вечно язвишь и подшучиваешь, вечно паясничаешь. Мне этот басовитый насмешливый голос по ночам снится.

Тибо довольно глядел на него.

— Твой вывод понятен, — сказал Феликс. — Ройбен — писатель. Возможно, первый из Морфенкиндер, наделенный талантом писателя…

— Да ну, чушь какая, разве я один тут злопамятный? — спросил Тибо.

— Я не собираюсь излагать здесь хроники Морфенкиндер, — сказал Маргон. — Я хочу сказать иное.

Он поглядел на Стюарта, который как раз снова потянулся за картошкой.

— Вы создания, наделенные телом и душой, волчьим телом и человеческой душой, и равновесие между ними есть главнейший фактор выживания. Человек может погубить дарованное ему, одно или все сразу, если он этого возжелает. Корень же разрушения лежит в гордыне. Гордыня пожирает заживо все — сердце, ум, душу.

Ройбен согласно кивнул. Отпил хороший глоток красного вина.

— Но вы наверняка согласитесь с тем, что опыт пребывания в человеческом теле бледен в сравнении с опытом пребывания в теле волчьем, что в волчьем теле любой аспект существования переживается ярче, — сказал он. Задумался. Морфенкиндер, Изменяющиеся, Морфенгифт, Дар Изменяющегося. Какая поэзия звучит в этих словах.

Но затем вспомнил то название, что избрал для себя, когда был наедине с этим. Дар Волка.

Да, это действительно дар.

— Мы же не существуем, испытывая самые яркие переживания постоянно, не так ли? — спросил Маргон. — Мы можем спать, дремать, медитировать. Мы познаем себя в страстях и несчастьях, но и в дреме и сновидениях мы познаем себя.

Ройбен решил, что такое возможно.

— Эта музыка, которую ты нам включил, фортепиано, Сати. Это же не Девятая симфония Бетховена, так?

— Нет, и не Вторая симфония Брамса.

Ройбен вспомнил, какие мысли навеяла ему вчера вечером музыка.

— Так сколько же ночей пройдет прежде, чем превращение одолеет меня, хочу я того, или нет? — спросил Стюарт.

— Попробуй всерьез сопротивляться ему, — ответил Тибо. — И ты удивишься.

— Пока тебе слишком рано сопротивляться превращению, — сказал Маргон. — Оно будет происходить с тобой каждую ночь где-то две недели. Хотя Ройбен научился сопротивляться превращению после десятой, да? Но лишь потому, что полностью поддавался ему до этого.

— Да, наверное, так, — сказал Тибо.

— Но, по моему опыту, две недели всегда являются ключевым сроком, — сказал Феликс… — После этого сила становится намного более контролируемой. Для большинства семь дней в месяц вполне достаточно, чтобы сохранить тонус и нормальное сознание. Конечно же, можно научиться сдерживать превращение неопределенный срок. Часто бывает, что устанавливается некий ритм, индивидуальный, но все это допускает большие вариации. Хотя, конечно же, голоса тех, кто нуждается в защите, могут спровоцировать превращение в любой момент. Однако вначале обязательно надо соблюсти эти две недели. В этот период Хризма все еще продолжает изменять твои клетки.

— Клетки-клетки, — сказал Ройбен. — Что там сказал Маррок?

Он повернулся к Лауре.

— Плюрипотентные эмбриональные клетки, — сказала Лаура. — Сказал, что Хризма воздействует на эти клетки, запуская мутацию.

— Да, конечно, — сказал Стюарт.

— Либо мы так предполагаем, учитывая, как мало мы еще знаем, — сказал Феликс. Отпил хороший глоток вина и откинулся на спинку стула. — Мы делаем вывод, исходя из того, что это единственные клетки, которые могут отвечать за подобные изменения. Что все человечество имеет возможность стать Морфенкиндер. Но это основывается на том, что нам известно об обмене веществ в настоящее время, а это намного больше, чем было известно двадцать лет назад. А двадцать лет назад было известно больше, чем двадцать лет до того, и так далее.

— Пока никто не смог в точности установить, что происходит, — сказал Тибо. — Когда современная наука только зарождалась, мы пытались постичь происходящее при помощи новой, четко выстроенной системы. Мы так надеялись. Мы оборудовали лаборатории, нанимали ученых под благовидными предлогами. Думали, что наконец-то узнаем все, что можно было узнать про нас. И узнали так мало! По большей части все, что нам известно, мы узнали, наблюдая за собой.

— Железы и гормоны, определенно, — сказал Ройбен.

— Бесспорно. Но почему и как? — спросил Феликс.

— Ну, а как все это началось? — спросил Стюарт, хлопнув ладонью по столу. — Было ли это в нас всегда, в человеческих существах? Маргон, когда все это началось?

— Есть ответы на эти вопросы… — тихо сказал Маргон. Он явно сдерживал себя.

— Кто же был самым первым Морфенкиндом? — спросил Стюарт. — Давайте, наверняка у вас есть легенда о Творении. Расскажите нам это. Клетки, железы, биохимия — это одно. Но какая история стоит за этим? Какое предание?

Воцарилось молчание. Феликс и Тибо ждали ответа от Маргона.

Маргон раздумывал. Выглядел встревоженным и на мгновение погрузился в раздумья.

— История древности вовсе не такая воодушевляющая, как кажется, — сказал Маргон. — Сейчас важно, чтобы вы научились использовать этот дар.

— Усиливается ли голод со временем? — вежливо и мягко спросила Лаура после паузы. — Усиливается ли желание охотиться и поедать добычу?

— Нет, на самом деле, — ответил Маргон. — Оно всегда живет внутри нас. Мы чувствуем себя ущербными, зажатыми, изнуренными духом, если не позволяем себе этого, но я бы сказал, что это присутствует с самого начала. Хотя, конечно, кто-то может устать от этого и долго воздерживаться, игнорируя голоса.

И он замолчал.

— А ваша сила, растет ли она? — спросила Лаура.

— Растут опыт и умение, конечно же, — ответил Маргон. — И мудрость. В идеале растет все это. Наши тела постоянно обновляются. Но наш слух, зрение, физические способности — они не возрастают.

Он поглядел на Ройбена, будто предлагая ему задавать вопросы. До этого он так не поступал.

— Голоса, — сказал Ройбен. — Можем ли мы теперь поговорить о голосах?

Он старался сохранять терпение, но сейчас, похоже, был подходящий момент, чтобы перейти к сути.

— Почему мы слышим голоса? — спросил он. — В смысле, я понимаю, что наш слух очень чувствителен, это одно из свойств превращения, но почему голоса людей, которые в нас нуждаются, провоцируют превращение? С чего бы это стволовые клетки нашего тела превращали нас в нечто, способное почуять запах злобы и жестокости — запах зла, ведь это он? Почему мы не можем противостоять желанию найти и уничтожить его? — Он положил салфетку и пристально поглядел на Маргона. — Для меня это самая главная загадка, — продолжил Ройбен. — Загадка из области морали. Хорошо, человек превращается в чудовище. Это не магия. Это наука, просто такая наука, до которой мы еще не дожили. Это я могу принять. Но почему я чую запах страха и страданий? Почему меня влечет к нему? Всякий раз, когда я убивал, я убивал законченного злодея. Я ни разу не ошибался.

Он поглядел на Маргона, а потом на Феликса и Тибо.

— Уверен, с вами все точно так же.

— Именно так, — ответил Тибо. — Но это химия. Это в нашей природе, физической. Мы чуем зло, и нас влечет, до безумия, напасть на него, уничтожить его. Мы не отличаем себя от невинных жертв. Они будто одно целое с нами. Когда страдает жертва, страдаем и мы.

— Это дано от бога? — спросил Стюарт. — Вы это хотите сказать?

— Я говорю тебе нечто противоположное, — ответил Тибо. — Это очень сложные биологические процессы, заложенные в странной биохимии наших желез и мозга.

— Но почему это именно так? — спросил Ройбен. — Почему биохимия не влечет нас нападать на невинных и пожирать их? Это было бы ничуть не хуже.

— Даже и не пытайся, — с улыбкой сказал Маргон. — Не получится.

— О, я знаю. Именно это погубило Маррока. Он не смог заставить себя вот так вот попросту разделаться с Лаурой. Он принялся просить у нее прощения, пустился в долгие рассуждения насчет того, почему она должна умереть.

Маргон кивнул.

— А сколько лет было Марроку? — спросил Ройбен. — Насколько опытен он был? Неужели он действительно не был способен победить нас двоих?

Маргон снова кивнул.

— Маррок хотел разделаться с самим собой, — сказал он. — Маррок был уставшим, неосторожным. Бледная тень того, кем он был когда-то.

— Это меня не удивляет, — сказала Лаура. — Он вышел на бой с нами, чтобы уничтожить себя. Сначала мне показалось, что он пытается сбить нас с толку, напугать до смерти, так сказать. А потом я поняла, что он просто не может сделать то, что желает, если мы не дадим ему отпор.

— Именно так, — сказал Ройбен. — А потом, когда мы стали сражаться с ним, он не смог превзойти нас. Видимо, в глубине души он догадывался, что так и произойдет.

— Вы же расскажете мне, не так ли, что за человек был этот Маррок? — спросил Стюарт.

— История Маррока окончена, — сказал Маргон. — Он хотел уничтожить Ройбена в силу собственных на то причин. Он передал Хризму по неосторожности, а потом убедил себя в том, что должен уничтожить свидетельство его ошибки.

— Точно так, как я передал это тебе, — тихо сказал Ройбен.

— Да, но ты очень молод, — сказал Тибо. — А Маррок был стар.

— И теперь моя жизнь засияла новыми цветами, — воодушевленно произнес Стюарт. — Под звуки труб!

Маргон снисходительно усмехнулся и понимающе поглядел на Феликса.

— Но, действительно, почему мы ищем способ защитить людей от зла, предотвратить убийство, насилие? — спросил Ройбен.

— Волчонок, ты хочешь красивого ответа, так ведь? — спросил Маргон. — Ответа из области морали, как ты сказал бы. Хотел бы я дать тебе такой ответ. Но, боюсь, все это — лишь вопрос эволюции, как и все остальное.

— Это выработала эволюция в Морфенкиндер? — спросил Ройбен.

— Нет, — ответил Маргон. Покачал головой. — Это выработалось в существах, от которых пришла к нам эта сила. И они не были представителями вида Человек разумный, как мы. Были чем-то иным, скорее, как Человек работающий, или Человек прямоходящий. Тебе знакомы эти термины?

— Я их знаю, — сказал Стюарт. — Именно это я и подозревал. Изолированный подвид человека, живший и развивавшийся в уголке мира, отделенном от остального, правильно? Как Человек флоресский, маленькая раса в Индонезии, которых еще хоббитами назвали. Гуманоиды, разительно отличающиеся от всех нам известных.

— Что это еще за раса хоббитов? — спросил Ройбен.

— Люди небольшого роста, меньше метра, — ответила Лаура. — Их скелеты нашли несколько лет назад. Они эволюционировали совершенно отдельно от Человека разумного.

— О, вспомнил, да, — сказал Ройбен.

— Расскажите же нам об этих существах, — с нетерпением сказал Стюарт.

Феликс явно занервничал и уже был готов сказать Стюарту, чтобы тот помолчал, но Маргон сделал жест, давая понять, что не возражает.

Он явно хотел избежать разговора об этом. Немного подумал, но потом, наконец, решился.

— Давайте сначала закончим трапезу, — сказал он, показывая на стол. — Мне надо собраться с мыслями.