35
Это была самая странная вечеринка из всех, какие доводилось видеть Ройбену. Но это была вечеринка.
Эксперты давно уехали, в том числе те, кто прибыл из Сан-Франциско, Мендосино и даже из отдела ФБР.
Как и большинство врачей «Скорой помощи», которые, очевидно, были нужны в других местах, их допросили первыми.
Саймона Оливера отвезли в местное отделение «Скорой» с симптомами сердечной недостаточности, которые, впрочем, могли быть просто приступом панической атаки.
В доме пахло дождем, кофе, чаем с лимоном и красным вином.
Из буфета достали всевозможные десерты и выложили на подносы. Нарезали сухую салями, выложили с крекерами и приправили горчицей. Жена одного из заместителей шерифа принесла подносы с нарезанным свежим хлебом с тыквой.
В утренней столовой и на кухне, люди собирались небольшими группами, обсуждая происшедшее, давая показания шерифу, сотрудникам дорожного патруля и людям из ведомства главного судьи штата, которых прислали сюда из Форт-Брэгг.
Гэлтон с племянниками приложили все силы, чтобы побыстрее закрыть окно в библиотеке, хотя бы наполовину, большим куском толстого пластика, а после часа тяжелой работы наконец-то заново навесили входную дверь на новых петлях и привинтили к ней новый засов.
И теперь потягивали кофе, болтая и общаясь с остальными.
В каминах гудело пламя. Горели все лампы, начиная с причудливых стенных канделябров и заканчивая старенькими лампами на угловых столиках, которые Ройбен раньше и не замечал.
Молодые патрульные, при оружии, и специалисты «Скорой помощи» ходили из комнаты в комнату, поглядывая друг на друга и на других, «более важных» гостей, собравшихся небольшими компаниями.
Доктор Катлер сидела на диване у камина в гостиной, сжавшись в комок, с одеялом на плечах, дрожа не от холода, а от пережитого ужаса, и отвечала на вопросы следователей.
— Ну, совершенно точно, что это было существо, пока не известное науке, никак не идентифицированное. Вполне возможно также, что это какая-то чудовищная мутация, проявившаяся в гипертрофированном росте костей и волосяного покрова. У него под ногами пол дрожал. Весил фунтов под триста, не меньше.
Грейс, Фил и Джим сидели за большим столом в столовой, освещаемые ласковым светом камина, и разговаривали с Феликсом. Тот объяснил, что Ясько и Клопова многие годы занимались рискованными опытами и тайными разработками, финансировавшимися правительством Советского Союза, а затем некими тайными покровителями.
— Насколько я понимаю, они погрязли в оккультизме, — сказал Феликс. — Всегда рассуждали насчет того, какие древние тайны и мифы были раскрыты советскими учеными, в то время когда остальные, по глупости, их отрицали.
Грейс одобрительно поглядела на Феликса.
— Вы имеете в виду, что они хотели проводить медицинские исследования этого Человека-волка частным порядком? — спросил Фил.
Лицо Джима было строгим и отстраненным, он едва глядел на Феликса, вежливо и ненавязчиво.
— А вас это удивляет? — спросил Феликс. — Есть такие ученые, которые занимаются тем, что лечат миллиардеров всем, что те пожелают, всякими сыворотками молодости, полученными нетрадиционными способами, гормонами роста, стволовыми клетками, овечьими железами, клонированными костями и кожей, косметическими трансплантатами, о которых остальные могут только мечтать. Откуда нам знать, что им известно и куда привели их исследования? Конечно же они хотели наложить лапы на этого Человека-Волка. Вполне возможно, что и в пределах Америки существуют тайные лаборатории, занимающиеся тем же.
Грейс устало пробормотала, что всегда в мире были и будут врачи и ученые, которые только и мечтают, чтобы их исследования были свободны от всяких моральных норм.
— Да, — согласился Феликс. — Когда я узнал от Артура Хаммермилла, что доктор Ясько начал обхаживать семью Ройбена, ну, я подумал, что мы, возможно, сможем чем-то помочь вам.
— И вы встречали их в Париже… — начал Фил.
— Я знал о них, — сказал Феликс. — Подозревал, какие методы они используют. Подозревал, на что они способны пойти, чтобы достичь своих целей. А еще я подозреваю, что полиция рано или поздно поймет, что их частная больница в Саусалито — прикрытие, и что у них был наготове самолет, чтобы вывезти из страны Стюарта и Ройбена.
— И все это для того, чтобы определить, почему у ребят возникли эти странные симптомы, чем бы они ни являлись, странные изменения… — сказал Фил.
— Потому что они были укушены этим существом, — сказала Грейс. Откинулась на спинку стула и покачала головой. — Чтобы выяснить, несет ли слюна Человека-волка в себе некую составляющую, которую можно было бы выделить из крови жертв.
— Именно так, — сказал Феликс.
— Что ж, их ждало жестокое разочарование, — сказала Грейс. — Поскольку мы сами исследовали эту проблему со всех сторон.
— О да, мы и знать не знаем, что есть в распоряжении таких ученых, — сказал Фил. — Ты никогда не была исследователем. Ты хирург. А эти двое — будто последователи доктора Франкенштейна. Я сразу это понял, с того момента, как Ясько стал уговаривать нас поместить Ройбена на принудительное лечение. Он был безумцем.
Джим поглядел на Ройбена устало, печально и слегка испуганно.
Он ездил в отделение «Скорой помощи» с Саймоном Оливером и вернулся с час назад, сказав, что с Саймоном все в порядке и его отправили в город на специальной машине «Скорой помощи». Все будет нормально.
— Что ж, теперь все мы знаем один факт, не так ли? — сказала Грейс. — Будь мы хирурги, поэты или священники, так, Фил? Все мы видели это чудовище своими глазами.
— Это не имеет значения, — ответил Фил. — Все равно что призрак. Видишь своими глазами и веришь в это. Но никто другой не поверит. Вот увидишь. Будут смеяться над нами, как и над всеми теми, кто видел его раньше. Можно набрать свидетелей хоть полный парк, тот, что на Кэндлстик, и это ничего не изменит.
— Это правда, — тихо сказал Джим, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Что же вы вынесли из этого такого, чего не знали прежде? — спросил Феликс, внимательно глядя на Грейс.
— То, что это по-настоящему, — пожимая плечами, ответила Грейс. — Что это не преступник в костюме и не коллективное помешательство. Каприз природы, как говорили в старину, человеческое существо, претерпевшее чудовищное превращение. Со временем всему этому найдется объяснение.
— Возможно, вы правы, — сказал Феликс.
— Но что, если это какое-то неизвестное существо? — спросил Фил. — Нечто, что не было пока открыто учеными?
— Чушь, — заявила Грейс. — В современном мире такое невозможно. О, такое могло бы случиться, скажем, в Новой Гвинее, но только не здесь. Без вариантов. Просто это существо пережило какую-то страшную трагедию либо уже было таким с рождения.
— Гм, не знаю, — сказал Фил. — А какой именно несчастный случай, болезнь или врожденное уродство могут вызвать такое? Я никогда не слышал, но ты же врач, Грейс.
— Все это будет объяснено, — сказала она. Она не спорила и ни на чем не настаивала. Просто была убеждена в своей правоте. — Они поймают это существо. Они обязаны. В современном мире такому существу скрыться некуда. Они досконально изучат, кто он, как он таким стал и чем все это кончится. Пусть весь мир трубит о Человеке-волке, пусть даже он станет, в своем роде, новым героем, хотя он, к сожалению, не более чем отклонение от нормы. Когда-нибудь они проведут вскрытие, снимут шкуру и сделают чучело. И он станет экспонатом в Смитсоновском музее, за стеклом. А мы будем рассказывать внукам, как однажды видели его своими глазами, в краткие дни его славы. Его станут оплакивать, сделают трагическим персонажем, таким, как Человек-слон в конечном счете.
Джим не сказал ни слова.
Ройбен пошел на кухню, где шериф пил уже тринадцатую чашку кофе, разговаривая с Гэлтоном по поводу легенд о вервольфах «в этих местах», о том, что такого здесь уже много лет не слышали.
— Кстати, тут была старая леди, сумасшедшая, надо сказать, много лет назад, в этом самом доме. Помню, как бабушка рассказывала. Она даже сказала мэру Нидека, что в этих лесах есть вервольфы…
— Даже и не знаю, о чем вы, — сказал Гэлтон. — Я вас постарше, но никогда такого не слышал…
— …говорила, что вся семья Нидеков — вервольфы. Дошла до полнейшего безумия, настаивала…
— Ладно, это все ваша бабушка выдумала.
И так далее, и тому подобное.
Стюарт куда-то исчез вместе с Маргоном Спервером. Барон Тибо помогал Лауре сервировать последние ньютоновские рулеты с инжиром и кокосовые пирожные на расписанное цветами фарфоровое блюдо. На кухне пахло нарезанными свежими яблоками и чаем с корицей. Лаура выглядела совершенно измотанной, но с удовольствием общалась с Тибо, весь вечер они тихо переговаривались.
— Мораль суть необходимость в контексте ситуации, — говорил Тибо. — Нет, я не сторонник релятивизма. Аморально на самом деле игнорировать контекст, в котором принимается решение.
— Тогда как же нам установить непреложные истины? — спросила Лаура. — Я хорошо понимаю, о чем вы говорите, но мне не хватает умения дать определение тому, как мы согласуем решения и мораль в условиях постоянно меняющегося контекста…
— Путем распознания условий, в которых принимается каждое решение относительно морали, — сказал Тибо.
Люди потихоньку начинали расходиться.
Сотрудники полиции заканчивали сбор показаний.
Шериф сообщил, что поиски Человека-волка в окрестностях Нидека прекращены. А еще ему только что сообщили, что Ясько и Клопова были объявлены в розыск Интерполом по ряду дел, заведенных во Франции и Германии.
Кому-то удалось сделать целую серию качественных снимков Человека-волка у Сан-Хосе.
— Похоже, он и есть, — сказал шериф, глядя на экран «Айфона». — Тот же самый, черт. Только поглядите. И как этой твари удалось так быстро уйти на такое расстояние?
Криминалисты объявили, что завершили осмотр места преступления и снимают ограждение.
Вечеринка подходила к концу.
Родных Ройбена ждал самолет в ближайшем аэропорту. Ройбен проводил мать до дверей.
— Эти друзья Нидеков просто золотые люди, — созналась она. — Хороший человек этот Феликс. Теперь я понимаю, почему Артур Хаммермилл сразу же проникся к нему глубочайшей симпатией. Он мне все рассказывал и рассказывал о нем.
Она нежно поцеловала Ройбена в обе щеки.
— Будешь привозить Стюарта к доктору Катлер, на уколы.
— Конечно, мама. Стюарт мне теперь как младший брат.
Мать долго смотрела на него.
— Постарайся не забивать себе голову всеми вопросами сразу, теми, на которые пока нет ответа, — сказал Ройбен. — Сама меня учила, что с некоторыми вопросами приходится прожить жизнь, так и не получив ответа.
Она удивилась.
— Думаешь, я беспокоюсь, Ройбен? — спросила она. — Ты и не знаешь, как изменил меня сегодняшний вечер. Да, это было ужасающе. Один день и одна ночь в аду. Когда-нибудь я расскажу тебе, о чем я на самом деле беспокоюсь. — Она печально покачала головой. — Знаешь ли, занятия медициной в состоянии сбить с толку самого рассудительного человека. Мы, врачи, каждый день сталкиваемся с чудесным и необъяснимым. Ты и не поверишь, насколько легче мне стало сегодня во многом. — Она задумалась. — Хирург тоже может быть суеверным, как любой человек, — только и сказала она напоследок.
Они молча дошли до поджидавшего ее микроавтобуса.
Ройбен обнял Джима и пообещал позвонить в ближайшее время.
— Я понимаю, какую ношу на тебя взвалил, — прошептал он. — Понимаю, что заставил пережить.
— И теперь у тебя полон дом этих созданий? — тихо спросил в ответ Джим. — Что ты творишь, Ройбен? Куда ты движешься? Есть ли способ вернуться? Что ж, они обыграли всех, не так ли? И что теперь?
— Теперь у меня есть время и пространство для маневра, — ответил Ройбен. — Молись за меня.
Пара сотрудников органов правопорядка все еще фотографировали.
— Никаких публикаций в «Фейсбуке», это будет вторжением в частную жизнь! Я серьезно, — сказал им шериф.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем уехали все. Последней уехала доктор Катлер, которая все порывалась осмотреть Стюарта, но в конце концов поняла, что после пережитого парня лучше не будить.
Матери Стюарта предстояло провести в больнице еще пару дней. Да, он привезет Стюарта повидаться с матерью. С этим он справится. Не беспокойтесь.
Фил крепко обнял сына.
— Как-нибудь я точно появлюсь у тебя на пороге с чемоданом в руке, — сказал он.
— Это будет просто чудесно, папа, — ответил Ройбен. — А еще, знаешь, тут есть небольшой дом, ниже по склону, с видом на море. Его, конечно, ремонтировать надо основательно, но почему-то я как наяву вижу тебя там стучащим по клавишам твоей старой машинки.
— Сын, не торопи меня. А то приеду и уезжать не захочу. — Фил слегка покачал головой, так, как он очень часто делал. Раз пятнадцать на дню. — И это будет самое лучшее, что когда-либо случалось в жизни твоей матери, — сказал он. — Когда будешь готов принять меня, только свистни.
Ройбен поцеловал его в небритую щеку и помог забраться в микроавтобус.
Наконец-то все уехали. Он пошел обратно, под моросящим дождем вошел в дом и закрыл дверь на засов.