26

Наступил канун Нового года. Над побережьем бушевал мощный шторм, дороги на всем протяжении округа были залиты водой, ветер сотрясал стропила и выл в каминных трубах Нидек-Пойнта. Дождь с такой яростью заливал стекла со всех сторон дома, что в них нельзя было разглядеть, что делалось снаружи.

Фила в этот день пригласили переночевать в доме, в отличной спальне с восточной стороны, где он провел первые дни по приезде в Нидек-Пойнт и где все было сделано по его вкусу.

В дубраве вдруг сверкнул сноп ярких игр, и освещение погасло. Сразу включили аварийный генератор – на минимальную мощность, только для дома. А ужин в кухне подали при свете керосиновых ламп, всегда имевшихся в наличии именно для таких случаев.

Согласившись с бодрым призывом Феликса, вся компания вновь обрядилась в парадные костюмы, даже Фил, не забывший, впрочем, процитировать по этому случаю Эмерсона, который утверждал, что человеку должны быть известны все случаи жизни, когда требуются новые одеяния.

Лаура спустилась к столу в длинном кобальтово-синем платье с броскими цепочками ювелирной работы вместо бретелек на обнаженных плечах. Все слуги также явились в праздничных нарядах, чтобы присоединиться к хозяевам за столом.

Лиза сменила свою обычную черную одежду на платье до полу из великолепных кружев цвета слоновой кости, усыпанное жемчугами и мелкими бриллиантами. А Генриетта, всегда молчаливая и скромная, явилась в платье молодежного стиля из розовой тафты. Даже Хедди, старшая из всех, обычно тихая и незаметная, надела нарядное зеленое бархатное платье, позволившее впервые за все время ее присутствия здесь оценить ее очень складную фигуру.

Беренайси еще не уехала к своей прежней стае и теперь если и заговаривала об этом, то не с такой уверенностью. Когда она вышла к столу в черном шифоновом платье, Фрэнк пришел в восторг и осыпал ее поцелуями.

Маргон уступил свое обычное место во главе стола Феликсу, а сам уселся в его кресло рядом со Стюартом.

Как только на стол подали фазанов, зажаренных в меду цыплят, толстые куски жареного мяса в чесночно-масляном соусе, слуги прекратили свои обычные занятия и сели за стол, чтобы выслушать от Феликса новогоднее напутствие.

– С окончанием этого года, – сказал Феликс, – благодарим тебя, Создатель вселенной, за то, что мы снова собрались под этим кровом с нашими любимыми друзьями, и за то, что наши Geliebten Lakaien снова здесь вместе с нами. Лиза, Хедди, Генриетта, Петер, Жан-Пьер, мы приносим глубокую благодарность вам всем и каждому из вас по отдельности.

– Geliebten Lakaien… – повторил Маргон. – Для тех из нас, кто не владеет немецким языком, повторю, что древнее, вошедшее в легенды имя для «возлюбленных слуг», которые издревле заботятся о нас и поддерживают огонь в наших очагах. Под этим именем их знает, любит и ценит весь мир. Мы глубоко признательны вам за веру в нас и верность.

Все остальные недружным хором повторили его последние слова, и Лиза вдруг зарделась. «Если это и впрямь мужчина, – подумал Ройбен, – то я никогда еще не видел мужчину, который так хорошо умел бы притворяться женщиной». Но, откровенно говоря, он всегда воспринимал Лизу исключительно как женщину. Он с удовольствием повторил новое для него наименование этих таинственных Нестареющих; помимо всего прочего, он всегда радовался новому знанию.

– За вас, наши добрые господа, старые и молодые, – сказала Лиза, поднимая свой бокал. – Мы никогда, ни на мгновение не забываем о бесценной для нас вашей любви и заботе.

– Аминь! – воскликнул Маргон. – И хватит речей, а то пища остынет. Большие часы бьют десять; я зверски голоден. – Он сел на место и потянулся к блюду с мясом, дав тем самым сигнал, что можно приступить к еде.

Фрэнк включил стоявший на сервировочном столе плеер – полились чарующие звуки концерта Вивальди – и вернулся к столу.

В Нидек-Пойнт вернулись смех и веселая болтовня. И разгулявшаяся снаружи буря лишь подчеркивала праздничный дух вечеринки. Разговор то становился общим, то разбивался по группам и парам, и все лица были радостны, а все голоса – оживленны.

– А что же в такую ночь делают Лесные джентри? – поинтересовался Фил. Снаружи отчетливо доносились скрипы и стоны старых дубов. Где-то вдалеке с громким треском сломалась большая ветка.

– Я пригласил их на праздник, – ответил Маргон, – по крайней мере, Элтрама, Мару и всех, кого они пожелали бы привести с собой, но они крайне дипломатично сказали мне, что их уже пригласили другие старинные знакомые, обитающие далеко на севере. Поэтому думаю, что сейчас их здесь нет. Но, поскольку у них нет материальных тел и они существуют как стихийные сущности, думаю, что такая буря не может доставить им ничего, кроме удовольствия.

– Но они же вернутся, да? – спросил Стюарт.

– О, не сомневаюсь в этом, – ответил Феликс. – А когда, не скажет никто, кроме них самих. Но здесь не только они одни – не бывает лесов без духов. Тут полно и иных, которых мы не знаем по именам, но и они, если сочтут нужным, вполне могут продемонстрировать свое могущество.

– И они охраняют этот дом? – чуть слышно спросила Лаура.

– Да, – просто сказал Феликс. – Они его охраняют. Но никто из обитающих под этой крышей не должен испытывать ни малейшего опасения на этот счет. Что касается тех, кто замышляет вред для этого дома…

– Но эта ночь не для разговоров о всяких опасностях, тревогах и всяких прочих скучных обыденных вещах, – перебил его Маргон. – Давайте лучше еще раз выпьем. Выпьем за каждого из участников этой прекрасной компании и за всех нас вместе.

Провозглашались один за другим тосты, были съедены дичь и мясо, потом все вместе убрали со стола, и это было сделано так естественно, будто так поступали каждый день, и поставили сыры, свежие фрукты, немыслимо вкусные и красивые шоколадные десерты и разнообразную немецкую выпечку.

В половине двенадцатого Феликс снова поднялся. Все как-то сразу посерьезнели и изготовились к не столь веселым размышлениям. Музыку давно выключили. В камин подбросили новых дров. На столе стояли перед кем кофе, перед кем бренди. Выражение лица Феликса было задумчивым, даже философским, но углы рта приподнимались в знакомой улыбке – как всегда, когда он пребывал в хорошем настроении.

– Итак, умирает очередной год, – провозгласил он, глядя в сторону, – в течение которого мы потеряли Маррока, Фиону и Хелену.

Определенно, он намеревался сказать что-то еще, но тут его перебил Маргон.

– Этой ночью я не стал бы произносить имена тех, кто принес смерть на Модранехт даже ради всего мирового добра, – негромко произнес он. – Но назову их ради тебя, Феликс, если ты того желаешь, и ради любого другого, кто хочет оплакать их.

Феликс печально, но с пониманием улыбнулся ему.

– Что ж, – продолжил Маргон, – давайте в последний раз помянем их имена и помолимся за то, чтобы они попали туда, где обретут покой и понимание.

– Да будет так, – подхватил Тибо, а за ним и Сергей.

– И вы, Филип, простите нас, – сказал Фрэнк.

– Простите вас? – удивился Филип. – За что же мне вас прощать? – Он поднял бокал. – За матерей моей Модранехт и за ту жизнь, которую я ныне обрел. Я не намерен возлагать на кого-либо обвинений в злонамеренности и не стану оскорблять вас благодарностью, но в моей истории открылась новая глава.

Раздались нестройные аплодисменты.

Фил опустошил бокал.

– А теперь за наступающий год и то хорошее, чего мы от него ждем, – сказал Феликс. – За сына Ройбена и за светлые перспективы, которые открываются перед всеми собравшимися здесь. За судьбу и удачу, за то, чтобы они были благосклонны к нам, за то, чтобы из наших сердец никогда не улетучилась память о том, чему мы стали свидетелями во время праздника Йоля, первого Йоля, который мы встретили с нашими новыми сородичами.

Сергей издал обычный свой одобрительный рык и подкинул к потолку бутылку с бренди, Фрэнк забарабанил кулаками по столу и заявил, что высокопарности на сегодня более чем достаточно.

– Стрелки подбираются к полуночи, – сказал он, – умирает еще один год, а перед нами, пусть даже мы и не стареем, всегда лежит множество всяких трудностей и коллизий.

– А уж тебя по части высокопарности никто не переплюнет, – отозвалась, негромко засмеявшись, Беренайси. И тут же рассмеялись едва ли не все – без всякой причины, только из-за хорошего настроения и выпитого спиртного.

– Меня обуревает множество идей, – заявил Феликс, – насчет того, что принесет всем нам новый год.

– Хватит идей! – воскликнул Сергей. – Надо пить, а не думать!

– Ну, а если серьезно? – возразил ему Феликс. – Что мы обязательно должны сделать в новом году, так это поделиться историями наших жизней с новыми братьями и сестрами.

– А вот за это обязательно нужно выпить, – заявил Сергей. – Правда, и ничего, кроме правды.

– А кто произнес слово «правда»? – осведомилась Беренайси.

– Лично я не намерен этой ночью слушать никаких подобных россказней, – сказал Сергей. – А вам, молодежь, лучше всего дождаться, покуда Geliebten Lakaien начнут плести свои сказки о корнях и кронах.

– Вы что же такое хотите сказать? – осведомился Стюарт. – Лично я, черт возьми, хочу узнать чистую правду о том, что было. Правду и ничего, кроме правды!

– А я готов слушать все, что угодно, – сказал Ройбен. Фил кивнул и поднял бокал.

И снова все захохотали, как будто было сказано нечто очень смешное.

Феликс же никак не хотел придать финалу вечеринки серьезную интонацию и то и дело провозглашал тосты, подразнивал Стюарта и обменивался шпильками с Маргоном.

Ройбен давно уже отодвинул свой бокал и теперь потягивал кофе, наслаждаясь резкостью его вкуса и кофеиновой встряской, и сентиментально и влюбленно поглядывал на Лауру. Ее синие глаза были полны жизни, и к ним так шло синее платье, что в Ройбене бурно взыграли эмоции. «Еще семь минут, – думал он, глядя на свои наручные часы, которые показывали точно то же время, что и огромные напольные часы, возвышавшиеся в большом зале, – а потом я схвачу ее в объятия и обниму изо всех сил, а она меня, и ты никогда не забудешь этой ночи, этого Йоля, этой Модранехт, этого года, этого времени, когда началась твоя новая жизнь, а с нею и глубочайшие твои любовь и осмысление».

Внезапно во входную дверь громко постучали.

В первый миг никто не пошевелился. Звук послышался снова: кто-то снаружи, под дождем, с силой барабанил в парадную дверь.

– Кого же это могло принести?! – воскликнул Фрэнк и, вскочив, торопливо, словно швейцар, отлучившийся со своего поста, пересек столовую и скрылся за дверью, ведущей в большой зал.

Когда дверь распахнулась, по дому пролетел порыв ветра, взметнувший легкие огоньки свечей, а затем дверь грохнула, закрываясь, послышались щелчки задвигаемых засовов и два, кажется, споривших голоса.

Феликс молча стоял во главе стола с бокалом в руке, как будто бы знал, кто стучал, и заранее предвидел его появление. Остальные прислушивались, пытаясь угадать, кто это. Только Беренайси негромко, но явно испуганно охнула.

Появился раскрасневшийся и встревоженный Фрэнк.

– Хотите впустить его?

Феликс ответил не сразу. Он некоторое время вглядывался мимо Фрэнка в короткий коридор, отделявший столовую от гостиной.

И лишь после того, как Фрэнк шагнул к своему месту, Феликс направился к нежданному посетителю.

В дверях появился промокший, перепачканный грязью, бледный, как мука, дрожащий от холода Хокан.

– Помилуй бог, ты же весь мокрый, – сказал Феликс. – Лиза, пожалуйста, принеси сверху какой-нибудь мой свитер. Хедди, полотенца.

Остальные молча сидели вокруг стола. Ройбен поймал себя на том, что как завороженный наблюдает за происходящим.

– Снимай скорее пальто, – и Феликс, не дожидаясь реакции на свои слова, принялся расстегивать пуговицы и стягивать пальто с плеч Хокана.

Появилась Хедди. Встав за спиной Хокана, она принялась вытирать его промокшие волосы, а потом протянула ему другое полотенце, чтобы он вытер лицо, но Хокан уставился на полотенце с таким видом, будто не имел представления о том, что это за предмет и для чего он нужен.

– Господин, сбросьте мокрые ботинки, – предложила она.

Хокан стоял словно окаменелый.

Стоял и смотрел Феликсу в глаза. Его лицо дергалось, но прочесть что-либо по его выражению было невозможно.

Потом он издал какой-то негромкий звук вроде невнятного слова или сдавленного стона и вдруг закрыл лицо руками и затрясся от сухих рыданий, перемежаемых кашлем.

– Их никого больше нет! – произнес он надорванным страданием голосом. – Их никого нет – ни Хелены, ни Фионы, ни всех остальных.

– Пойдем, – ласково сказал Феликс и, обняв Хокана за плечи, повел его к столу. – Я знаю. Но у тебя есть мы. У тебя всегда есть мы. Мы всегда ждем тебя.

Вцепившись в Феликса, Хокан плакал на его плече.

Маргон закатил глаза, Тибо покачал головой. Сергей, как и ожидал Ройбен, неодобрительно рыкнул.

А Фрэнк негромко, но сурово произнес:

– Помилуй бог! Феликс, друг мой, по-моему, твое терпение просто неисчерпаемо.

– Скажи, Феликс, – загробным тоном сказал Сергей, – есть ли под солнцем хоть кто-то – фея, эльф, демон, тролль или последний негодяй, – кого ты не попытался бы полюбить жить с ним в мире?

Тибо коротко, с горечью, засмеялся.

Но Хокан, похоже, не слышал их слов и продолжал горестно, безнадежно рыдать.

Феликс, продолжая держать его в надежных объятиях, ухитрился все же повернуть голову и посмотреть на остальных.

– Солнцеворот, джентльмены, – сказал он сверкнув глазами, – Йоль. А он – наш брат.

Никто не ответил ни слова. Ройбен украдкой глянул на Фила, который с душераздирающе-печальным лицом смотрел через стол на Феликса и Хокана. Однако в его выражении лица угадывались, как ни странно, и восхищение, и даже безмятежность.

Хокан, похоже, был сломлен до последней крайности, его душа – опустошена рыданиями, и он практически не замечал ничего и никого, кроме Феликса.

– Я не знаю, куда идти, – пробормотал он. – Я не знаю, что делать.

– Йоле, – сказал, в конце концов, Маргон и, поднявшись, положил правую руку на плечо Хокана. – Все в порядке, брат. Теперь ты с нами.

Вернулась Лиза с перекинутым через руку свитером, но, увидев, что момент для переодевания не самый подходящий, скромно остановилась в сторонке.

Хокан сдавленным голосом пробормотал что-то невнятное.

– Йоле, – сказала Беренайси. По ее щекам текли слезы.

– Йоле, – повторил Фрэнк, недовольно вздохнул и поднял бокал.

– Йоле, – сказал Сергей.

То же самое слово повторили Лаура и Фил, а потом и Лиза, и остальные Geliebten Lakaien.

У Лауры в глазах стояли слезы, а Беренайси открыто плакала и с благодарностью смотрела на всех остальных.

Ройбен поднялся на ноги и подошел к Феликсу.

– Спасибо тебе, – шепотом, чуть слышно сказал ему Феликс.

– Полночь, – сказал Ройбен. – Часы бьют. – И он обхватил за плечи сразу Феликса и Хокана, а потом повернулся и обнял свою ненаглядную Лауру.