17
Они вернулись к девяти вечера субботы, и никогда прежде имение не казалось Ройбену столь приветливым, столь красивым, столь теплым. Еще с дороги, даже сквозь дождь и туман, были хорошо видны подсвеченные электрическими гирляндами фронтоны и аккуратные прямоугольники окон.
Феликс вышел из парадных дверей, приветствовал всех душевным объятием и заявил, что ему не терпится показать, насколько все готово к завтрашнему празднику. Его веселье и бодрость определенно передавались через прикосновение.
Вся терраса теперь представляла собой огромный ярко освещенный и украшенный павильон, посреди которого широкий коридор вел к рождественскому вертепу, а по сторонам раскинулись, словно анфилады комнат, смыкающиеся между собой палатки.
Павильон, окруженный лесом из причудливо и ярко освещенных дугласовых пихт, располагался задней стеной к морю. Беломраморные статуи вертепа осветили особенно тщательно, и среди зеленых еловых веток они являли собой самую прекрасную рождественскую композицию, какую только доводилось видеть Ройбену. Даже Стюарт при виде ее сделался задумчивым и чуть ли не печальным. Ройбен же очень обрадовался, потому что это чудо смогут увидеть его родные. Он долго стоял около вертепа, глядя на белые мраморные лица Марии, Иосифа и радостно улыбающегося Младенца Христа. На фронтоне яслей сложная конструкция из скоб и болтов удерживала залитого золотистым светом большого мраморного ангела, который смотрел сверху вниз на Святое семейство.
В обе стороны от яслей до свежесбитых дощатых стен расходился лес высоких пихт, стоявших в кадках и обеспечивавших прекрасную защиту от ветра. Тем более что с наступлением темноты океана все равно не будет видно.
Слева от яслей, в просторном шатре, уже стояли наготове позолоченные стулья и легкие проволочные пюпитры для оркестра, а справа были приготовлены отдельные места для взрослого и детского хоров, которым предстояло чередоваться и иногда выступать вместе.
– Будут и другие хоры, – поспешно сообщил Феликс, – которые будут петь в доме и в дубраве. – Сегодня он успел со всеми встретиться и обсудить все подробности.
Остальная часть павильона была занята сотней, если не больше, маленьких столиков с белыми скатертями и стульев в белых же чехлах, отделанных золотыми каймами. На каждом столике имелся канделябр на три свечи под стеклянным абажуром, украшенный веточками падуба.
Через каждые несколько ярдов располагались сервировочные столы и барные стойки, где уже стояли наготове серебряные кофейники, фарфоровые чашки, разнообразные бокалы, ящики с безалкогольными напитками и посуда для льда, который должны были доставить завтра. Матерчатые салфетки были сложены аккуратными стопками, в коробках блестели серебряные ложки и десертные вилки.
Металлический каркас шатров был надежно упрятан в свежие сосновые гирлянды, тут и там прихваченные к конструкциям красными бархатными лентами; конечно, в гирлянды был обильно вплетен и вездесущий падуб. А плиты из песчаника, которыми была вымощена терраса, отшлифовали и вымыли до блеска.
Стояли наготове высокие, похожие на деревца керосиновые обогреватели, часть из них уже зажгли, чтобы если не нагреть воздух в шатрах, то хотя бы немного изгнать оттуда сырость. Повсюду мигали крохотные разноцветные лампочки. Но настоящее освещение обеспечивали мощные лампы дневного света.
Павильон имел два входа с восточной стороны, откуда предстояло входить гостям, прогуливавшимся по подъездной дорожке и в дубраве, и дверь непосредственно в дом.
В целом же получившееся сооружение выглядело как солидная пристройка к дому, и Ройбен признался, что никогда, даже на самых многолюдных свадьбах, не видел ничего подобного.
Дождь лишь слегка моросил, и Феликс очень надеялся, что к завтрашнему дню он совсем прекратится.
– Впрочем, гулять в лесу можно будет при любой погоде – листва все еще очень густая, – сказал он. – Что ж, будем надеяться на лучшее, а если не выйдет, обойдемся тем, что есть. И так неплохо.
Да, на это никто не решился бы возразить.
– Вы еще города не видели, – продолжал Феликс. – К ярмарке уже все готово. В «Таверне» заполнены все номера, и жители сдают торговцам свободные комнаты. Собралось множество мастеров самых разных профессий. Так что потерпите до завтра. И представьте себе, что мы сможем устроить на будущий год, когда у нас будет время, чтобы подготовиться как следует.
Затем он проводил всю компанию в большой зал и, сложив с деланой скромностью руки на груди, выслушивал похвалы.
Все было закончено – или, по крайней мере, так им казалось – уже ко времени их отъезда, но сейчас было видно, как много мелких и крупных усовершенствований внес Феликс за минувшие сутки.
– На всех каминах стоят свечи из чистейшего воска восковницы, – сообщил Феликс, – и, конечно, падуб. Обратите внимание на падуб.
Действительно, падуб был повсюду, его темно-зеленые блестящие листья и ярко-красные ягоды бросались в глаза во всех гирляндах на каминах, дверях и окнах.
Что же до огромной главной ели, которая была великолепна еще вчера, то на ней прибавилось множество мелких золотых украшений, в основном орехов и инжира, а также целое созвездие золотых ангелов.
Справа от двери возвышались громадные резные напольные часы немецкой работы, которым предстояло, по словам Феликса, «дать сигнал к новогоднему празднику».
В столовой огромный стол был покрыт баттенбергскими кружевами, а поверх скатерти, словно на сервировочной тумбе, были разложены серебряные подносы и массивные серебряные же столовые приборы. В углу расположился длинный бар с потрясающим воображение набором редких вин и крепких напитков, а на свободном месте расставили круглые столики с пузатыми кофейниками и горками фарфоровых чашек и блюдец.
В концах длинного стола возвышались стопки фарфоровых тарелок с десятью по меньшей мере различными рисунками, а рядом были разложены серебряные вилки. Феликс сказал, что повара будут подавать индейку и ветчину порезанными на мелкие ломтики, так как некоторым гостям волей-неволей придется держать тарелки на коленях, а он хотел бы, чтобы всем было удобно есть.
Ройбен был в хорошем настроении. Правда, было досадно, что тут нет Лауры, и продолжала грызть тревога за Марчент. Но, если судить по веселому возбуждению Феликса, возможно, за Марчент можно было и не тревожиться.
И все же мысли о присутствующей здесь Марчент или о покинувшей эти места Марчент в равной степени продолжали вселять страх в сердце Ройбена. Но признаваться в этом ему совершенно не хотелось.
Поужинали они в кухне, тесно рассевшись вокруг прямоугольного стола, стоявшего у окна. Лиза раскладывала по тарелкам острое мясное жаркое, Жан-Пьер – пикантный зеленый салат, вино же и прочие напитки мужчины наливали себе сами. Стюарт, прежде чем взяться за жаркое, умял половину французского батона.
– Насчет кухни – не беспокойтесь, – сказал Феликс. – Ее потом приведут в порядок, как и все остальное. И гирлянды над головами пусть вас тоже не смущают. Мы можем сорвать их, как только разойдутся гости.
– Мне это, в общем-то, нравится, – сознался Стюарт, с довольно-таки ошалелым видом разглядывая бумажные узоры, наклеенные на оконное стекло, и множество свечей на буфете. – Очень жаль, что Рождество бывает только раз в году.
– О, весной будут другие праздники, – ответил Феликс. – А сейчас нам всем необходимо отдохнуть. Завтра мы все должны к десяти утра приехать в деревню на ярмарку. Конечно, у нас будут и перерывы – мы же не обязаны находиться там весь день. Вернее, мне-то придется быть там именно весь день; и хорошо бы, чтоб Ройбен был со мною.
Ройбен согласился, не раздумывая. Он радостно улыбался и думал про себя, кто же из его гостей первым поинтересуется, сколько стоил весь этот праздник и кто за него платил. Возможно, Селеста, но не исключено, что она не решится задать такой вопрос.
А сейчас его задал Стюарт.
Феликс, похоже, не хотел обсуждать эту тему, так что на вопрос ответил Сергей:
– Такого рода прием – это подарок для всех, кто на нем будет. Сам увидишь и поймешь. Такие вещи нельзя мерить долларами и центами. Это событие, о котором люди будут вспоминать годы и годы. Нечто бесценное.
– Это так, но кое-что бесценное получим и мы, – сказал Феликс, – оттого, что они придут, что они примут участие во всем этом. Сами подумайте: разве без них хоть что-нибудь могло бы получиться?
– Совершенно верно, – кивнул Сергей и, поглядев на Стюарта, очень мрачно произнес хрипловатым баритоном: – В мое время мы на Солнцеворот, естественно, ели пленников из соседних племен, но, перед тем как жарить, мы совершенно безболезненно убивали всех.
Феликс громко расхохотался и не сразу остановился.
– О, как же! – не задумавшись и на долю секунды, отозвался Стюарт. – Сами отлично знаете, что вы росли на ферме в Западной Вирджинии. Разве что удалось немного поработать в угольной шахте. Ну, я же не виню вас за это, просто говорю, и все.
Сергей тоже захохотал и покачал головой.
Маргон и Феликс украдкой переглянулись, но ничего не сказали.
После ужина Ройбен и Феликс вместе направились на второй этаж.
– Обязательно скажи мне, если увидишь ее, – сказал Феликс. – Правда, я сомневаюсь, что это случится. Мне кажется, что Элтрам и его компания справились со своим делом.
– Элтрам что-то сообщил вам?
– В общих чертах. Надеюсь, что этой ночью ты будешь спать спокойно. Очень хорошо, что ты согласился поехать со мною завтра, – ты как-никак хозяин имения, и всем очень захочется тебя увидеть. Завтра предстоит трудный день, и вечер тоже, но такие вещи действительно случаются только раз в году, и то, что будет, должно всем понравиться.
– Думаю, что мне тоже понравится, – ответил Ройбен. – Но как быть с Лаурой?
– Ну, завтра она некоторое время побудет с нами в деревне… а потом, конечно, на рождественском приеме. Собственно, больше я ничего не знаю. Ройбен, мы должны позволить ей поступать так, как она сочтет нужным. Именно этим Тибо и занят – позволяет ей решать, что к чему.
– Да, сэр, – ответил, улыбнувшись, Ройбен и, быстро расцеловав Феликса – по-европейски, в обе щеки, – отправился к себе.
Он уснул сразу, как только коснулся головой подушки.