В этом падшем мире есть то, что ты надеешься получить, но не рассчитываешь, что получишь, потому что удачи нет и никогда не было, и еще по одной причине: слишком дорого, и тебе не хватит жизни, чтобы это заслужить. Если одна из твоих надежд реализуется, если что-то дорогое приходит к тебе, то рассматривать случившееся нужно как благодеяние и каждый оставшийся день жизни благодарить за этот дар. Девушка, которую я встретил под фонарем у Чарлза Диккенса… она была моим даром, я больше ничего не хотел и знал, что ничего не захочу.

Я стоял совершенно беспомощный, с Джейн Доу на руках, а Телфорд плюнул Гвинет в лицо слизью, которую из последних сил собрал во рту. А потом рассмеялся, весело, чуть ли не с восторгом.

– Пистолет, это слишком легко, мышка. Ты умрешь так же, как я.

Она схватилась за простыню, вытерла лицо, но я знал, что этого недостаточно, чтобы ее спасти.

– Умрешь, как я, как я. – Куратор выжимал из себя каждое «я», воздух едва проходил по распухшему горлу. Человек-монстр, монстр и клоун, от души повеселивший себя, и оставайся у него силы, он бы пустился в пляс.

Видит бог, я чуть не отшвырнул находящуюся в коме девочку, чтобы схватить пистолет и пристрелить его. В ушах зашумело так громко, будто где-то рядом вода прорвала дамбу и теперь падала с высоты в сотню футов, перед глазами засверкали звезды, костный мозг заледенел, гнев захлестнул меня и едва не лишил рассудка, но девочку я все-таки не бросил.

– Уноси ее отсюда, – велела Гвинет.

– Ванная, горячая вода, мыло, умойся, – ответил я.

– Шевелись, шевелись, давай, уходим.

У Телфорда начался очередной приступ. Тело свело судорогой. Он наклонился над кроватью, его вырвало, но определенно не тем, что он съел, а внутренностями. С урчанием кишок и треском ломающихся костей он повалился на пол и исчез из виду.

– Пошли, пошли, – торопила меня Гвинет и первой вышла из комнаты, мимо ванной, где могла бы воспользоваться горячей водой и мылом, по коридору, к лестнице, и я ничего не мог сделать, ничего, кроме как следовать за ней, ноги подгибались под тяжестью девочки и грузом моего ужаса.

Я уже спускался по лестнице, когда меня окутал дурной запах из камина архиепископа, вонь охваченных пламенем марионеток Паладайна.

Я остановился, и Гвинет его тоже почувствовала, потому что, продолжая спускаться, сказала:

– Это ерунда, их здесь нет, явный обман, такой же, как стук на чердаке. Пошли.

Мимо мертвого Уолтера, через фойе. Дверь, крыльцо, калитка в железном заборе, каждый ориентир на обратном пути выглядел не менее зловеще, чем чуть раньше, когда мы только направлялись к дому.

Гвинет открыла дверцу заднего борта, и я осторожно положил девочку в багажное отделение «Ленд Ровера».

На улице двое или трое людей откапывали свои автомобили из-под снега. Лихорадочно откапывали, так спешили, что даже не оторвались от своей работы, чтобы глянуть на нас.

Захлопнув заднюю дверцу, я спросил у Гвинет:

– У тебя в бардачке есть дезинфицирующий гель? Что-нибудь? Машина поведу я.

– Ты не знаешь, как это делается. Со мной все будет хорошо, Аддисон.

Она села за руль, а мне не осталось ничего другого, как занять пассажирское сиденье, а потом мы тронулись с места. Поехали, но только куда и зачем?