Столовая в этот вечер была почти полна, и тихие разговоры велись по большей части о новом человеке, который прибыл в их обиталище. Он был окутан атмосферой таинственности. Он явился в Комрек, чтобы найти призраков, ибо большинство из них поняли, что призраки действительно преследуют замок.

Можно было бы ожидать, что такие разговоры будут вестись взволнованно, но в них на самом деле звучала подавленность. Тем не менее, в воздухе витало беспокойство, скрыть которое могли бы только самые сильные седативные средства.

В центре огромного круглого зала стоял главный стол, все остальные обеденные столы распределялись вокруг него концентрически, как паутина. И если эта аналогия уместна, то сэра Виктора Хельстрема, который, вместе с другими, занимает эту срединную точку, можно сравнить с раздутым от крови пауком, чувствительным к вибрации каждой невидимой мембраны всей паутины.

Ужин в Комреке всегда подавался с 8 до 9 вечера (гостям требовалось однообразие), причем коктейли, часто вместе с лекарствами, сервировались в 7.30 вечера в длинном фойе на первом этаже. Требовалось, чтобы большинство гостей отправлялись к себе в спальни в 10 часов, самое позднее в 10.30, и мирно спали с 11 вечера. Тем не менее, несмотря на различные успокаивающие препараты, выдаваемые каждому гостю на протяжении всего дня, всегда находились один или два гостя, остававшиеся ночными совами независимо от того, приняли они лекарства или нет. Они всегда могли отдохнуть и, возможно, пообщаться в одной из гостиных с видом на море или в какой-нибудь из хорошо оснащенных библиотек. Там им могли предложить также и хорошую сигару в сопровождении порции-другой коньяка, как правило, с мягким наркотиком, привкус которого маскировался самим алкоголем, или же горячее молоко или какао с подмешанным мягким снотворным. В любом случае досуг всегда заканчивался ровно в 11 часов вечера, когда некоторым полуночникам приходилось помогать добраться до их кроватей.

Однако несколько последних ночей подряд все гости были склонны удаляться к себе в комнаты сразу после ужина. Никто не желал прогуливаться по залам и коридорам замка по ночам, и даже гостиные и библиотеки оставалась пустыми.

Хельстрем, возвышаясь над своими сотрапезниками, посмотрел на пустующий стул, стоявший за столом напротив него. Потом завертел своей неправильной формы головой, осматривая ресторан.

– Не вижу доктора Уайетт, – проворчал он в своей обычной грубой манере, теперь уставившись на старшую медсестру Рейчел Кранц, чье лицо покраснело от злости, а ореховые глаза сверкнули, глянув на здоровяка.

Ответить рискнул Эндрю Дерриман, сидевший слева от Хельстрема.

– Й-я думаю, она с-снаружи, гуляет с… – он помолчал, потом закончил, – с Малышом. В-вы же знаете, как он любит бывать на открытом воздухе, когда м-может. Во время ужина ему, как правило, х-хорошо. Нет солнца, л-людей мало или вообще нет, к-кроме охранника или двоих, и они н-не обращают на него в-внимания. Это одно из н-немногих его удовольствий.

– Значит, не с этим дурацким охотником за призраками, Дэвидом Эшем? – Он опять посмотрел на Кранц, как бы подстрекая ее. На этот раз она просто отвернулась, но Хельстрем с радостью почувствовал, как она вся напряглась.

Выступить в защиту Эша взял на себя труд доктор Причард. Поглаживая аккуратно подстриженную бородку, он сказал:

– Каким бы набитым педантом Саймон Мейсби ни был, он, несомненно, справился с заданием по так называемому «охотнику за призраками», которого, между прочим, я проверил и сам через связи в Эдинбургском университете, где имеется свое уникальное отделение парапсихологии. Эш, поверите ли, является высокоуважаемым членом Ассоциации парапсихологов, международного органа профессиональных исследователей паранормального. Действительные его члены должны обладать докторской степенью и иметь работы, опубликованные в авторитетном научном журнале.

– Мне что, полагается сильно впечатлиться? – резко парировал Хельстрем.

– А я впечатлен. Понимаете, парапсихологи пытаются применить научную методологию для объяснения паранормальных или сверхъестественных явлений. Думаю, что если кто-то и может дать такое объяснение в сложившихся обстоятельствах, то это Дэвид Эш. Он человек твердый и, я думаю, принадлежит к академическим кругам. Я думаю, сэр Виктор, вы ошиблись, привлекая эту шотландскую спиритку, миссис Гленнон, потому что не до конца поняли, насколько серьезна ситуация. Слишком много времени потрачено впустую.

Хельстрем терпеть не мог, чтобы кто бы то ни было оспаривал его суждения.

– Откуда мне было знать об этаком мумбо-юмбо? – раздраженно ответил он.

– Вам неоткуда, вот потому-то вы и нуждаетесь в советах. – Доктор Причард и сам немного вспылил. – Теперь же даже Дэвид Эш вряд ли успеет решить нашу проблему до завтрашнего вечера.

Все за столом примолкли, в том числе и Хельстрем. Из Лондона должны были прибыть важные члены Внутреннего двора, чтобы согласовать заявление о центральной политике. К этому времени в Комреке требовалось все привести в порядок. Кевин Бэббидж высказал свое мнение:

– Даже если призраки перешли на осаду замка, они – если вы верите, что это души чертовых мертвецов – не могут никому причинить вреда. Они в воображении, вот и все. А мысли не могут кому-то повредить, мы с ними легко можем справиться.

Доктор Причард одарил его испепеляющей улыбкой.

– Попробуйте сказать это Дугласу Хойлу.

– Я думала, Эша наняли только для предварительного расследования, – сказала Рейчел Кранц, чье лицо все еще полыхало из-за недавних лукавых насмешек сэра Виктора.

– Тогда Эшу придется просто сдерживать любые нарушения одними только своими природными способностями – если, конечно, он так хорош, как вы утверждаете, доктор Причард.

Главный врач едва не застонал. Хельстрем что, просто ничего не понял? С тем, что произошло совсем недавно, и с тем, что происходило в течение нескольких прошлых веков, можно было давно ознакомиться. Стоило только заглянуть в летописи Комрека, как поступил он. Сэр Виктор оставался внешне спокойным.

Казалось, Хельстрем решил снова утвердить свою власть из-за довольно злонамеренных замечаний доктора Причарда; здоровяк с пугающе длинной головой и странными чертами лица привык к безусловному поклонению своих сотрудников, какой бы квалификации они ни были и каких бы почестей ни удостоились. Не обращая внимания на главврача, Хельстрем переключил свое внимание на психиатра, доктора Сунила Сингха.

– Мне сообщили, что доктор Уайетт проводит слишком много времени с Эшем. Ему нельзя отвлекаться от своих исследований.

Сидевшие за столом метнули взгляды в сторону Рейчел Кранц, возможно, ожидая услышать от нее какие-то резкие слова. Резких слов они не дождались, но резкий взгляд, которым она им отвечала, был, несомненно, страшнее. Она словно бы бросала вызов своим коллегам: давайте, выскажитесь. Но этого вызова никто не принял.

Грозный взгляд Хельстрема продолжал буравить доктора Сингха, красивого светлокожего сикха с однодневной щетиной на подбородке. Они с Дельфиной привыкли вдвоем заниматься одними и теми же пациентами и сотрудничать по конкретным случаям.

– Изложите мне вашу оценку работы доктора Уайетт за последние дни, – без обиняков потребовал он у психиатра.

Доктор Сингх нервно усмехнулся.

– Мы с ней очень хорошо ладим, несмотря на то, а может, благодаря тому, что у нас разные дисциплины, хотя они часто пересекаются. Иногда мы не соглашаемся в отношении заслуг Фрейда и его предпосылки, которую ныне модно дискредитировать, – что секс является основной причиной всего поведения. Дельфина часто склоняется в пользу Юнга.

– Это что, имеет значение? – нетерпеливо сказал Хельстрем.

Вместо Сингха ответил доктор Причард.

– Этот вопрос никак не относится к нашей сегодняшней дискуссии, – мягко сказал он. Доктор Сингх держал свои ухоженные руки сложенными на коленях под белой скатертью ирландского льна. – Дельфина также большой сторонник гештальтпсихологии и терапии с использованием эмоциональных и межличностных значений, ей требуется исследовать человека в целом, а не только конкретные признаки и симптомы.

– А это хорошо? – Ничто из услышанного не имело для Хельстрема особого смысла. У него была такая уловка – сознательно позволять некоторым людям недооценивать его ум. Но в данном случае он действительно не был заинтересован в психологических сложностях человеческого сознания, независимо от того, обрамлены они в экзистенциализм или фрейдистскую психоаналитическую теорию человеческого «Я», «Эго» или «Супер-эго». Споры о психологии никак не влияли на цену на масло.

Хельстрем нахмурился, отодвигаясь от стола, чтобы официантка могла поставить перед ним ужин. Его ворчание можно было бы истолковать как «спасибо», обращенное к девушке, или удовлетворение видом говяжьего филе, которое он собирался поглотить.

Все остальные за столом надеялись, что великолепно приготовленный ужин смягчит нетерпимое и ворчливое настроение Хельстрема. Иногда по вечерам он бывал восхитительно забавным или с энтузиазмом интересовался событиями дня, меж тем как в другие дни вдруг оказывался совсем иным человеком – резким, пренебрежительным, раздражающимся от малейшего замечания, сверхкритичным к поведению или ошибкам других. Сегодня был один из таких вечеров, и все они это чувствовали.

– Тогда скажите мне, – обратился здоровяк к доктору Сингху, – каковы успехи доктора Уайетт с Малышом?

Все за столом переключили внимание на психиатра, сами интересуясь, что он скажет. Его ответ был честным и бесстрашным.

– Думаю, все мы знаем, что никакого неоспоримого улучшения в его сознании или физическом состоянии никогда не наступит. Дельфина делает все возможное, и я думаю, что у него к ней сформировалась очень сильная привязанность, но – уверен, доктор Причард со мной согласится – возможен лишь один исход. Которого мы вправе ждать. Это может занять годы, а может произойти завтра.

Доктор Причард, ловко отделяя жирное белое мясо морского окуня от костей, молча кивнул в знак согласия.

– Доктор Уайетт – это достояние Комрека, сэр Виктор, – заверил доктор Сингх. – К своим пациентам она относится с огромной симпатией и сочувствием. Мне, например, очень не хотелось бы ее потерять.

– Мне тоже, – согласился Причард с полным ртом сочного мяса. – Ее было бы очень трудно заменить. Особенно в плане ее отношений с Малышом.

– Я и не думал об ее замене, – раздраженно сказал Хельстрем. – Меня просто беспокоит здоровье ее специального подопечного. Сколько ему сейчас? Он, конечно, уже не малыш.

– Ему под тридцать, – ответил доктор Сингх. – Строго говоря, я полагаю, мы не должны больше говорить о нем как о Малыше. Хотя он пробыл здесь так долго…

– Зачем кому-либо за пределами Комрека узнавать о его смерти? – бездушно сказала Рейчел Кранц.

Сэр Виктор Хельстрем посмотрел на нее с презрением.

– Потому что каждый год мы должны предоставлять доказательства его жизни, как делаем это в отношении всех наших гостей в Комреке. Покровители наших гостей могут быть благожелательны или расчетливы, но они ни в коем случае не глупы. Если финансовая договоренность гостя не обеспечивается за счет его собственных средств, то каждый год в оговоренное время мы должны представить его благодетелю изображение нашего подопечного с газетой этого дня в руках, чтобы четко были видны дата и заголовок, так поступают похитители с жертвами ради выкупа. Даже если в этот день гость не особенно здоров, установленная дата является обязательной. Но из-за этого, конечно, мы так хорошо ухаживаем за нашими гостями и следим за их здоровьем, как только возможно. Вот поэтому, медсестра Кранц, я нахожу ваше предложение чрезвычайно глупым и лишенным вашей обычной проницательности.

Кранц вспыхнула.

– Простите, сэр Виктор, – покаянно сказала она. – Я согласна, говорить такое было верхом идиотизма.

– Тогда чтоб больше мы ничего подобного не слышали. – В тоне Хельстрема не было и намека на прощение. – Похоже, Эшу придется очень усердно поработать, чтобы получить сегодня результаты. С другой стороны, откуда нам знать, что чертовы призраки еще не исчезли? Ведь они начали появляться сравнительно недавно; так же быстро они могли бы и исчезнуть.

Доктор Причард оторвал взгляд от своей тарелки и промокнул губы льняной салфеткой.

Доктор Сингх уставился через стол на своего работодателя. Взгляд старшей медсестры Кранц рассеянно блуждал по залу. Начальник службы безопасности Бэббидж продолжал поглощать рулет из филе ягненка и овощи.

И поэтому говорить пришлось кроткому генеральному менеджеру Эндрю Дерриману, который едва прикоснулся к своей жареной утке.

– С-сэр Виктор. Разве вы не ч-чувствуете? Это… это… – Его тихие, почти шепотом сказанные слова прервались, когда он оглядел комнату, как будто ища что-то материальное, на что он смог бы указать. Другие за столом тоже стали рыскать глазами по залу, но все они искали что-то такое, в чем не было вещества, что было просто ощущением. Предчувствием.

В конце концов, даже Бэббидж перестал есть и поднял взгляд.

– Разве вы н-не чувствуете этого, сэр Виктор? – настаивал Дерриман. – Это в с-самом воздухе. Что-то опасное. Нет-нет, что-то с-страшное, здесь, в этом зале, где мы с-сидим. Как… как накопление с-статики перед грозой.

Хельстрем посмотрел на своего генерального менеджера так, словно тот спятил. Затем он тоже почувствовал потрескивания напряженности. Но лишь когда ужасающий крик с противоположной стороны обеденного зала заставил его застыть в своем кресле, он ощутил всю мерзость чего-то приближающегося и донельзя отвратительного.