Глава 11
Эш уже почти заснул, когда почувствовал движение перед собой. Открыв глаза, он обнаружил, что на противоположном сиденье устраивается доктор Уайетт.
– Мне очень жаль. Я вас потревожила? – Она поставила свою мягкую кожаную сумку себе за лодыжки. Очки в черной оправе исчезли, но иссиня-черные волосы были по-прежнему увязаны на затылке.
– Нет, – заверил он ее. – Я не спал. – Он тепло ей улыбнулся.
– Хорошо. Я покинула нашу новую гостью, Петру, чтобы она поспала на диване.
Молодая блондинка вытянулась на трехместном сиденье через проход. Колени у нее были согнуты, голова покоилась на плюшевой темно-серой подушке, а укрыта она была одеялом того же цвета. Она, казалось, спала как сурок, большой ее палец упирался в губы – еще чуть-чуть, и она начала бы сосать его, как младенец.
– Вы следователь, не так ли? – Доктор наклонялась вперед, упершись кулачками в колени, словно хотела поговорить с ним по секрету.
Она говорила тихо, но, как успел поведать им весельчак Майк Робертс, акустическая изоляция была превосходной, так что каждое слово было ясно слышно. Из-за светло-кофейного цвета кожи доктора Уайетт и ее иссиня-черных волос он мог ожидать, что она будет говорить с акцентом – испанским или, может, южноамериканским? – но в ее словах не чувствовалось никакого иностранного налета.
– Ах да, – ответил он, невольно выпрямляясь в кресле. – То есть сыщик-экстрасенс. Или, говоря высокопарно, парапсихолог.
– Охотник за привидениями, – отозвалась она.
– Ну да, это наше популярное наименование. А вы, полагаю, доктор Уайетт.
Она протянула руку, и ему пришлось лишь слегка податься вперед, чтобы пожать ее. Пожатие было одним-единственным, но по какой-то причине руки никто из них не отнимал. Они смотрели друг на друга, и Эш ясно видел смятение в ее соблазнительных темно-карих глазах.
Он сам чувствовал схожее смятение, хотя и пытался это скрыть. Мгновение миновало, и они, словно бы по взаимному согласию, позволили своим рукам опуститься.
Ей потребовалось какое-то время, чтобы успокоиться, и он отвернулся, чтобы дать ей передышку. Через иллюминатор виднелись белые верхушки облаков, тянувшиеся вдаль, словно огромное смятое белое одеяло, и его радовала яркость дня, даруемая полетом над непогодой. Он повернулся к психологу.
– Вы постоянно проживаете в Шотландии или выступаете, как некий прилетающий консультант? – спросил он, чтобы продолжить разговор.
– Я живу в замке Комрек, но часто оттуда выезжаю. Иногда идет на пользу, если я могу сопроводить новых гостей в замок, чтобы просто их успокоить. Ведь для каждого клиента это большой шаг.
Голос у нее был приятным, но подавленным, как будто она слегка его побаивалась. По крайней мере, именно так истолковал это Эш, а он хорошо разбирался в умонастроениях других людей. Годами отличая честность от нечестности, бравурность от сдержанности, страх от мужества, он отточил свою способность разбираться в нюансах тех, с кем вынуждала общаться его профессия. Или доктор Уайетт просто осторожничает, чтобы ненароком не сообщить чего-то о Внутреннем дворе?
– Значит, эта девушка… – Он указал на спящую блондинку по ту сторону прохода. – По-видимому, на вашем попечении.
Психолог кивнула, но ничего больше не сказала.
– Вы намекнули, что она гостья, – вежливо настаивал Эш. – Разве на самом деле она не пациентка?
– Да, но мы в Комреке предпочитаем относиться к пациентам как к гостям, в противном случае может показаться, что у каждого из них какое-то психическое отклонение или же заразная болезнь, а это совсем не так.
– Вчера я беседовал с Саймоном Мейсби, и он называл Комрек убежищем.
– Что ж, – отозвалась доктор Уайетт. – Думаю, слово «убежище» идеально характеризует замок, пусть даже у нас имеется лицензия на осуществление там медицинской деятельности.
– Какой именно?
Психолога не обескуражил этот конкретный вопрос. Она улыбнулась.
– Проведение крупных и мелких операций, консультации, применение новых, более эффективных лекарств для тех, кто в них нуждается. Мы используем самые современные методы лечения всех видов заболеваний, в том числе психической неустойчивости.
– И все это в роскошной обстановке, обеспечиваемой изрядными гонорарами, которые приходится выплачивать вашим гостям или их благожелателям?
– Да, – спокойно ответила она.
– Плата поступает во Внутренний двор?
Ее темные глаза смотрели теперь в сторону.
– Простите, мистер Эш, – сказала она, – это конфиденциальная информация. Могу ли я спросить, от кого вы об этом услышали?
Он весело улыбнулся.
– Почему все надо так уж скрывать? – Он осторожно нажимал на нее, искренне заинтересованный, но также и полный озорного желания пораскачивать лодку.
– Простите, – повторила она, и у нее действительно был извиняющийся вид, когда она снова встретилась с ним взглядом. – Я должна следовать Кодексу.
– Кодексу? – становилось все интереснее.
– Это не бюрократия, а просто общее правило, но мы должны быть осторожны. Почему бы вам не рассказать мне о себе? Мне сказали, что вы направляетесь в замок Комрек расследовать странные «вещи», которые там происходят. Работа парапсихолога, должно быть, очень увлекательна.
Она намеренно переменила тему, а Эш не хотел отталкивать свою удачу.
– Иногда бывает увлекательна, – согласился он, чтобы помочь ей. – Что вам говорили об этом расследовании?
Теперь, когда он сменил направление, она сразу немного расслабилась.
– Только то, что вы проведете у нас, возможно, с неделю и что мы не должны путаться у вас под ногами, когда вы будете обследовать замок.
– С неделю? – Эш встревожился: он надеялся сделать выводы за пару дней.
Доктор Уайетт кивнула.
– Это огромное здание.
– Так я и думал. Но надеялся закончить свою работу быстрее. Скажите, лично вы ощущали в Комреке что-нибудь странное или необъяснимое?
– Вы хотите сказать, не видела ли я призраков, не слышала ли шагов, когда никого не было? Крики в ночи, громыхание цепей, морозные участки, все такое? – Она шутила, и голос у нее был низким и жутким.
– Не обязательно. – Он проигнорировал преувеличенный черный юмор.
– О, мистер Эш, вы не знаете, что такое Комрек.
Он улыбнулся ей в ответ.
– Кстати, сколько этому замку лет? – Мейсби уже говорил ему, но Эш просто хотел поддержать разговор.
– Думаю, он восходит к четырнадцатому веку, но был значительно расширен и укреплен на протяжении многих лет. Его построили на скале, поэтому он выглядит очень живописно.
Он снова сменил тему.
– Как давно вы работаете в Комреке? – Он едва не сказал во Внутреннем дворе, ответ на что, возможно, оказался бы более интересным; вместо этого он поставил вопрос более расплывчато.
– Почти три года, – ответила она без колебаний. – Мой отец знал сэра Виктора и некоторых из его коллег, и, я думаю, он хотел, чтобы обо мне позаботились, когда он умрет.
– Мне очень жаль. Я имею в виду вашего отца.
– Не стоит. Это было блаженным послаблением – он избавился от боли, которая могла бы терзать его на протяжении многих месяцев. Конец его пришел милосердно быстро и, откровенно говоря, стал облегчением. Трудно смотреть, как страдает кто-то, кого ты любишь.
Она опустила глаза, и печаль ее была вполне ощутимой.
Чтобы движение разговора совсем не «затухло», Эш спросил:
– Откуда вы родом, доктор Уайетт?
– Моя мать была бразильянка, и родилась я в Бразилии. Отец – английский дипломат; он познакомился с матерью в Сан-Паулу; это крупнейший город страны, а вовсе не Рио-де-Жанейро, как думают многие иностранцы. Рио представляет собой игровую площадку, соблазняющую туристов – и преступников, – Бразилиа является резиденцией правительства, но Сан-Паулу является финансовым центром Бразилии.
Она склонила голову набок и посмотрела Эшу прямо в глаза, словно хотела увидеть и убедиться, что ему действительно интересно. А ему было по-настоящему интересно.
– Так вы родились в Сан-Паулу?
– Моя мать была паулистано: так называют жителей этого города. Амбициозные бразильцы стекаются туда в погоне за лучшей жизнью. Это современный город, он все время расширяется. Моя мать была переводчицей и работала в посольстве Великобритании, где и познакомилась с отцом. Я – единственное наследие их брака. – Последнюю фразу она произнесла с оттенком сожаления.
– Они развелись? – Вопрос был поставлен осторожно и, как он надеялся, ненавязчиво.
– Нет, моя мать умерла, когда мне было три года.
Эш готов был провалиться.
– Я опять влез куда-то не туда, верно? Мне очень жаль. Я не хотел…
– Совать нос? – закончила она за него, улыбкой давая понять, что его любопытство ее не огорчает. – Как я сказала, мне было всего лишь три года, и теперь я не могу ее вспомнить. – Она остановилась как бы в раздумье. – Хотя, – продолжала она, – иногда я вижу ее во сне. У меня всего несколько ее выцветших фотографий, но их мне достаточно, чтобы узнавать ее в те мгновения сна, когда я вижу ее. По крайней мере, я думаю, что узнаю мать.
Она смущенно рассмеялась.
– Послушайте меня, и я – психолог! Нетрудно понять, почему я предпочитаю идентифицировать эту женщину как свою мать, несмотря на отсутствие реальных знаний о ней.
– Думаю, у Фрейда нашелся бы ответ, – не к месту заметил Эш.
– Не будьте так уверены. Многие психологи сегодня не вполне согласны со многими принципами Зигмунда Фрейда. Даже Юнг расходился с некоторыми фрейдистскими заповедями, особенно с их постоянным акцентом на детскую сексуальность.
– Ну а вы придерживаетесь теории Фрейда или Юнга?
– Не все так просто: у обеих теорий есть как плюсы, так и минусы. Причем обе теории прекрасно обоснованы. Кроме того, эти двое не единственные психологи, достойные изучения. И… – она подчеркнула это слово, – есть много пересечений в различных областях теорий. Потом есть и другой подход, он называется гештальтпсихологией и основан Максом Вертгеймером, который утверждал, что каждый аспект мышления может иметь гештальт-характер – эмоциональный, межличностный и социальный. Я начинаю утомлять вас, не так ли?
Он растерялся и посмотрел на нее, чуть задрав брови.
Ее смешок прозвучал хрипловато, а лицо оживилось при виде его смущения.
– Простите, – сказала она, все еще улыбаясь. – Мне показалось, что глаза у вас все больше стекленеют.
Эш улыбнулся в ответ.
– Знаете, парапсихология иногда – нет, часто – связана с психологией.
– Конечно. Вот почему я хотела с вами поговорить. Не склонны ли вы признать, что изрядное количество так называемых призраков вызваны психологической конституцией самих жертв или наблюдателей, как бы вы их ни называли?
– Что ж, с этим я не могу не согласиться.
– Я знаю. В своей книге вы утверждали почти то же самое.
– Вы ее читали? – Эш был искренне удивлен, но рад. – Она написана достаточно давно.
– Вы изменили свое мнение?
– Не совсем. Давайте скажем проще – я узнал намного больше о паранормальном и сверхъестественном.
– Значит, вы больше не отбрасываете предположения о призраках и бестелесных душах? В своей книге, – которая, кстати, на протяжении последних нескольких дней была настольной и для меня, и для доктора Сингха, моего коллеги-психиатра в Комреке, – вы очень резко отзываетесь о спиритах и ясновидящих, называя многих из них шарлатанами, которые либо занимаются этим за деньги, либо действительно верят в то, что делают, но при этом сами обмануты, отчего не просто эксцентричны, а по сути невменяемы.
– Повторю, что теперь я знаю об этих явлениях намного больше, чем тогда. Так как же вы раздобыли экземпляр этой книги? Она не печатается уже много лет.
– Саймон Мейсби получил пару экземпляров от Кейт Маккаррик в вашем Институте экстрасенсорных расследований. Он передал их нам несколько дней назад. Меня удивляет, что вы не написали ничего больше на эту тему.
Эш же был удивлен тем, что Кейт не упомянула ранее о предоставлении Мейсби экземпляров его книги.
– Одной книги было достаточно. Дело в том, что я испытал слишком много подлинных – или, скажем, необъяснимых – случаев, которые заставили меня усомниться в большинстве из моих первоначальных гипотез. Я научился подходить к каждому новому делу без предвзятости.
– Разве это возможно? – спросила она.
– Нет, конечно, нет, – он улыбнулся. – Но теперь я стараюсь держать свой природный скептицизм в узде. Скажите мне, однако, что вы думаете о предполагаемых призраках в замке Комрек?
– Я просто не уверена, что там все происходит так, как говорят. Мой собственный здравый смысл удерживает меня на земле, но…
Эш вдруг насторожился и повернулся к иллюминатору слева от себя. Там сейчас была сплошная серость, становившаяся все темнее по мере снижения самолета.
– Идем на посадку, мистер Эш. Скоро приземлимся.
Затем она сама повернулась к плексигласовому окну рядом с ее креслом. Он смотрел, как она напрягается, чтобы разглядеть внизу землю. Шея у нее была изящной, тонко очерченной, а профиль усиливал ее привлекательность. Ему казалось, что он чувствует в ней с трудом подавляемую страстность, скрываемую под официальным, хотя и шикарным нарядом и ее спокойными манерами.
– Мы погрузились в облако, – подметила она, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь дымку. – В этой точке полета мы обычно находимся где-то над Комреком. При ясной погоде это удивительное зрелище. Иногда я…
В салоне погасли лампы, когда самолет вдруг накренился, а затем начал падать.
Эш вцепился в подлокотники своего кресла, впиваясь в них ногтями, чтобы ухватиться покрепче: он обнаружил, что тело у него стало почти невесомым.
Девушка Петра завизжала, когда ее сбросило с трехместного дивана. Потом все потемнело, а самолет стал стремительно приближаться к земле.
