Есть такое странное выражение: не знал, плакать или смеяться. Глупое выражение, если честно. Человек обычно либо плачет, либо смеется, и знать для этого ничего ему не надо. Как сказал бы доктор Валентин Пильман, что последнее время постоянно вещает по радио, «это две непроизвольные реакции организма, не зависящие от желаний индивида».

Но Стервятник Барбридж и правда не знал, что ему делать. Переведешь взгляд на увешанную оружием стену, где под двумя перекрещенными ножами «Боуи» висит портрет сына с черной ленточкой – и слезы сами собой катятся. А глянешь вниз – и смех разбирает. Вот они, ноги, которые Зона отняла два с половиной года назад, а сейчас вернула целехонькими. Правда, с процентами вернула. Со страшными процентами по милости одного рыжего урода, которого, была бы воля, удушил собственными руками. Как подумаешь о том, кто увел Артура к Золотому шару и использовал в качестве «отмычки», слезы вновь сами наворачиваются. Но на этот раз злые слезы, замешанные на яростном скрежете оставшихся зубов.

Но сидеть в комнате, то рыдая, то ухохатываясь от счастья, занятие утомительное. И на второй день оно Стервятнику изрядно надоело. Осознав, что так недолго и рассудком тронуться, старый сталкер подошел к бару, открыл его, подумал недолго, после чего, игнорируя бокалы, взял квадратную бутыль с загадочной надписью «Old No. 7» и выпил ее всю прямо из горла.

Совершив это нехитрое действие, Барбридж швырнул пустую бутылку в угол, помотал крупной головой, словно бык, получивший бейсбольной битой между рогов, и заорал зычно, во все горло:

– Мальтиец, ты здесь?

Дверь в комнату немедленно открылась.

– Чего изволите, хозяин?

Верный телохранитель Креон Мальтиец, похоже, все это время просидел на диване в коридоре, никого не допуская к начальству. Это хорошо. Значит, никто в «воскресной школе» не узнает, как босс целые сутки сходил с ума. Не дай Зона, еще подумают, что старик съехал с катушек и пора прикинуть, кто бы мог его заменить.

– Передай всем, мы выезжаем.

– В Зону? – осведомился Мальтиец.

– Нет, не в Зону, – сказал Барбридж, снимая со стены автомат Томпсона с лакированным прикладом из красного дерева. – У меня есть один должок в Хармонте, и пора его отдать. Сполна отдать, понимаешь?

Креон осуждающе покачал головой.

– Не стоит сейчас соваться в город, босс. Вояки перекрывают все дороги…

– Мне плевать, что там делают «голубые каски»! – прорычал Стервятник. – Полтыщи баксов – и любой патруль сделает вид, что мы сотканы из прозрачного горного воздуха!

Но, к удивлению Барбриджа, Мальтиец, привыкший беспрекословно выполнять приказания босса, остался стоять на месте.

– Это не ООНовцы, – сказал он. – И не полицейские патрули. Вчера Гундосый Гереш тайком побывал в городе и принес дурные вести. Похоже, правительство всерьез занялось Хармонтом и прислало регулярные армейские части. За каким хреном – не знаю. Но думаю, что еще сутки – и в город даже мышь не проберется. Поэтому лучше нам всем сниматься с Рексополис и побыстрому делать ноги. Так все ребята думают…

Стервятник сделал два шага, приблизившись к телохранителю вплотную.

– А мне плевать, что вы там себе думаете! – выдохнул он, обдав Мальтийца запахом отличного виски, замешанным на вони кариозных зубов. – Хотите сваливать – валите к чертям, никто вас тут не держит. Вот только хрен ты Динку еще раз увидишь, понял? Это я тебе говорю. Отправлю ее на острова, замуж выдам за какого-нибудь хлыща лощеного с виллой и чемоданом зелени, может, хоть внуки нормальные родятся. С моими деньгами плевал я на закон об эмиграции, и на ООНовцев плевал, и на полицию с армией. А поможешь мне прищучить Рыжего, тебе отдам сучку. Хочешь, женись на ней, хочешь, так трахай – твое дело, слова не скажу. Только не калечь и не убивай, хватит мне Арчи моего, невинно загубленного. Ну, что скажешь?

Слегка побледневший Мальтиец прикусил губу.

– Ты хочешь убить Шухарта?

– Хочу, – сказал Барбридж, нехорошо осклабившись. – Так только ноги свои обратно хотел. И детей, которых у Зоны выпросил. Только вот Артура больше нету у меня. И теперь я успокоюсь, только когда Шухарту самолично мозги вышибу. А там и сваливать можно. Денег всем хватит, не зря мы полгода Зону как через решето просеивали.

– Добро, – кивнул Креон. – Я пойду с тобой, босс. Сейчас ребятам скажу, чтоб сворачивали базу и готовили вертолет. А Дину твою я в жены взять хочу, мне по-другому не надо. И сам голову оторву любому, кто попытается ее обидеть.

– Вот это слова Мальтийца, которого я знаю, – вновь ощерился Барбридж, хлопнув сталкера по плечу. – Ну, что ж, давай, зятек, сделаем все по-быстрому.

Полуразрушенное здание бензоколонки в конце Горняцкой улицы было идеальным местом для засады. А местность вокруг – идеальной для убийства. В заколоченных домах, сиротливо стоящих вдоль улицы, словно нищие оборванцы, уже много лет никто не жил. Люди уехали отсюда задолго до запрета на эмиграцию и, как выяснилось, оказались намного дальновиднее оставшихся. Дальше к югу расстилался огромный пустырь бывшей городской свалки, в изобилии поросший бурьяном и большими, колючими кустами.

– Там и закопаем, – прошептал Барбридж, поудобнее пристраивая ствол автомата меж двумя кирпичами раскрошившегося от времени подоконника.

Мальтиец покосился на босса, но ничего не сказал.

Прошло минут двадцать томительного ожидания. Тишина давила на уши, каждая прошедшая минута казалась часом. Если в городе и были какие-то волнения, сюда, на давно заброшенную юго-западную окраину, не доносилось ни звука.

– Как на кладбище, – проворчал Стервятник, потирая затекшую ногу. – Даже ветра нет. Повымерло все напрочь.

– Зона, – коротко отозвался Мальтиец.

– Что Зона? – не понял Барбридж.

– Зона уже пришла в этот район, – сказал Креон. – Она расширяется. Я говорил, что вчера вечером Гундосый Гереш был в городе. Так вот, он зашел в «Боржч», разговорился там с Бобом Гориллой. И тот сказал, что, мол, не было никакого Посещения. Это ученые сами все намутили со своими экспериментами, а потом придумали историю про пикник пришельцев со звезд, чтоб как-то объяснить появление Зоны. А тех инопланетян и не видел никто сроду.

– Не говори ерунду, – поморщился Стервятник. – Боб Горилла сказал, как же. Да он сгинул в Зоне еще до того, как ты в город приперся искать себе приключений на пятую точку.

– Они все вернулись, – равнодушно сказал Мальтиец. – Во всяком случае, вчера они еще были в городе. И Боб, и Слизняк, и Норман Очкарик, и Каллоген. Все, кто сгинул в Зоне. Живые. Только Гереш заметил, что глаза у них у всех какие-то одинаковые. А в остальном – обычные люди.

Барбридж уставился на Мальтийца, осознавая сказанное. Когда Стервятник узнал, что Арчи погиб, а его убийца сидит в «Боржче», то в голове у него конкретно перемкнуло. Ничего вокруг не видел, одно желание было – размозжить голову Рыжему. Но увидел ствол пистолета и глаза Шухарта над тем стволом – и испугался. Еще неизвестно, чего больше. Словно Зоной дохнуло из тех глаз, той самой, что хуже смерти, с «ведьминым студнем» и другими кошмарами. Как из бара вылетел, как на улице оказался, теперь не вспомнить. А вот лица тех, что были тогда в «Боржче», вдруг встали перед глазами как один. Все до одного. Знакомые, молодые лица самых первых сталкеров, чьи кости давно сгнили за периметром…

– Он идет, – сказал Мальтиец, и Барбридж, отвлекшись от своих мыслей, посмотрел в конец улицы.

Это действительно был Рэд Шухарт. Сталкер шел быстро, как человек, опаздывающий на работу или на свидание с любимой. Или как тот, кому до зарезу необходимо закончить какое-то очень важное дело.

Шухарт поравнялся с телефонной будкой, быстро огляделся по сторонам, после чего, убедившись, что за ним никто не наблюдает, навалился плечом на проржавевший остов. Будка покачнулась и завалилась на бок.

– Понятно, – криво усмехнулся Барбридж. – Больше тебе не нужен схрон, Рыжий. Это правильно. На том свете он тебе точно не понадобится.

Присев на корточки, Шухарт принялся копаться в земле.

Стервятник приник к автомату и прицелился. Мальтиец ждал, жуя травинку, но очереди так и не последовало.

– В чем дело, босс? – поинтересовался Креон.

– Так не пойдет, – сказал Барбридж, вставая на ноги. – Перед этим я хочу увидеть его глаза.

– Плохая идея, – покачал головой Мальтиец. – В таких людей, как он, лучше стрелять издали.

– Может, ты и прав, – дернул щекой Стервятник.

Никому он не признался бы, что самый большой ужас в своей жизни пережил, когда увидел глаза Шухарта в «Боржче». Это не сталкер, это сама Зона глянула прямо в душу Барбриджу. И сейчас он понял – просто убить сталкера мало. Нужно увидеть эти глаза еще раз, а потом просто нажать на спуск. И тогда можно будет жить снова, зная, что раз и навсегда убил свой страх перед этим человеком… и перед Зоной. А потом можно уехать. Далеко, очень далеко. Уехать и все забыть. Да, надо сделать именно так. Потому что по-другому забыть не получится.

– Может, ты и прав, – повторил Барбридж. Потом пнул ногой гнилую дверь и направился к человеку, который все еще сидел на корточках возле поваленной телефонной будки.

Верный телохранитель Стервятника выплюнул травинку, подумал немного, смачно сплюнул еще раз и сунул в кобуру свой «Commander». Совершив это нехитрое действие, Креон Мальтиец вышел в ту же дверь, но пошел не вслед за Барбриджем, а обогнул бензоколонку и направился в противоположную сторону.

Что будет дальше с Барбриджем и Шухартом, его уже не интересовало. Нормальному сталкеру, думающему о будущем, нет дела до прошлого. После того как у босса отросли ноги, в нем самом что-то сломалось. Будто проржавел и развалился пополам стальной стержень, благодаря которому старик создал и держал в кулаке «воскресную школу», тайную сталкерскую артель, два года успешно работавшую под носом у полиции и ООНовцев. А сейчас Стервятник резко и, похоже, бесповоротно съехал с катушек, в связи с чем Мальтийцу предстояло сделать очень много важных дел. Надо было вернуться в Рексополис и поскорее сняться с насиженного места, пока их не накрыли армейские патрули. При этом по пути нужно успеть заскочить к Динке и сделать ей предложение, от которого она не сможет отказаться. И как только все они окажутся вне досягаемости армейских патрулей, необходимо будет срочно прикинуть с ребятами, чем заниматься дальше, и решить, кто бы мог заменить Барбриджа, возглавив обученную и хорошо вооруженную сталкерскую группировку.

– Потерял чего, Рыжий?

– Не называй меня так, – не оборачиваясь, сказал Шухарт. – Не люблю.

– Мне, знаешь ли, плевать, что ты любишь, а что нет, – сказал Барбридж, направив ствол автомата в спину сталкера. – Я вот сына любил. А теперь от него только черное пятно осталось. Из-за тебя. Так что пришло время заплатить, Рыжий.

– И откуда же ты знаешь, что от него осталось? – усмехнулся Рэдрик, медленно поднимаясь на ноги и так же медленно поворачиваясь. Если Стервятник говорит так нагло, значит, имеет на то основания. Поэтому резких движений делать не стоит.

– Я знаю, – сказал Барбридж, кусая губы. – И ты знаешь. Я многих «отмычек» туда отвел. Отбросов, не стоящих доброго слова. Только вот перед тем, как нафаршировать тебя свинцом, я спросить хочу. Почему Арчи? Почему мой мальчик, крепкий, красивый, образованный, а не какой-нибудь двуногий кусок мяса, которых в Хармонте пруд пруди? Почему он?

– А почему бы и нет? – усмехнулся Шухарт. – У этих двуногих кусков мяса, как ты выражаешься, тоже есть родители.

Барбридж скрипнул зубами. Его указательный палец уже выбрал половину слабины спускового крючка, оставалось только взглянуть в глаза Рыжему и додавить вторую половину…

– Хотя знаешь, не только поэтому, – добавил Рэдрик. – Меня все просили, всё ваше семейство. Ты упрашивал сходить к Золотому Шару и вернуть тебе ноги. Арчи просил взять его с собой в Зону. Динка твоя тоже желание высказала, только не скажу, какое именно – хватит с тебя смерти Артура. Так что я уважил всю твою семью, и грех тебе, Стервятник, на меня обижаться.

…Посмотреть в глаза… Просто глянуть – и двинуть пальцем. И все закончится. И можно уходить. И забыть…

Человек обычно чувствует опасность, такое уж он животное. Наверно, потому и выжили волосатые предки в первобытных лесах, что чуйка у них была лучше, чем у тех, кто на них охотился. Но Барбридж все-таки пересилил внутренний голос и поднял глаза.

И увидел Зону.

Но не серый туман, что плавал в глазах живых мертвецов, шатающихся возле домов, где они когда-то жили, а спокойные, равнодушные глаза сталкера, которому эта Зона покорилась и чье единственное желание выполнила беспрекословно. Этого человека, спокойно стоящего перед ним, вырастила Зона, закалила до немыслимой твердости, сделала своей неотъемлемой частью… А однажды сталкер нашел сердце Зоны и заставил его биться так, как он того пожелал. Никто не мог ее заставить. Все, дошедшие до Золотого Шара, только просили, а Зона играла с ними, как кошка с мышатами. Захочет – сожрет, захочет – отпустит. Изредка под настроение, когда сытая, может, даже позволит подобрать крошки возле своей миски. А Шухарт пришел и заставил. И сейчас в его глазах тоже отражалась Зона, но не так, как у тех, в баре, умерших и вернувшихся. По-другому. Сила там была. Настоящая сила, от которой на лбу выступает испарина, дрожат колени и подкашиваются новые, крепкие ноги…

Рэдрик сам не понял, с чего это старика Барбриджа так накрыло. Стоит, трясется, того и гляди пальцем шевельнет, а там и до беды недалеко.

Шухарт плавно ушел с линии выстрела, сделал скользящий шаг вперед, протянул руку и рванул автомат на себя, готовый тут же отпустить ствол, если старик невзначай дожмет слабину спуска.

Но выстрела не последовало, и «Томми ган» оказался в руках сталкера. Следующим порывом Рэдрика было треснуть старика прикладом в переносицу, а после дать контрольный в голову или, лучше, добить кастетом, чтоб не привлекать лишнего внимания. Но потом он передумал. Отсоединил барабанный диск и швырнул его в одну сторону, автомат полетел в другую. Так спокойнее будет. И как это он проворонил момент, когда старый хрыч зашел ему за спину? Увлекся разглядыванием изрядно отсыревших документов на имя Боба с дурацкой фамилией. И на старуху бывает проруха, как говорил покойный Кирилл Панов.

Увидев занесенный приклад, Барбридж инстинктивно прикрыл глаза. Но удара не последовало. Старик постоял немного и рискнул осторожно приподнять веки.

Шухарт деловито рассовывал по карманам содержимое своего схрона. От взгляда Барбриджа не укрылась рукоять пистолета, торчащая из-за пояса сталкера.

– Ты меня убить хотел, – сказал Барбридж.

– Хотел, – не стал спорить Рэдрик. – Но не убил ведь. Причем это уже во второй раз. Так что давай на этом разойдемся, Стервятник. Навсегда. Потому что в третий раз я могу не сдержаться.

Сказав это, Шухарт немного подумал, вытащил из-за пояса «Кольт» и протянул его Барбриджу.

– Забирай, – сказал сталкер. – Этот пистолет Арчи спёр у тебя, и получается, это все, что осталось от твоего сына. Не думай о парне плохо. Он взял его, чтоб в случае чего не мучиться.

– Зачем? – спросил Стервятник, принимая неожиданный подарок.

– Мой «Кольт» за два года проржавел насквозь и никуда не годится, но я думаю, что твой пистолет тебе сейчас нужнее, – сказал Шухарт. – Просто я тоже знаю, что такое терять детей. И не пытайся выстрелить мне в спину, он не заряжен.

Потом Рэд повернулся и быстрым шагом направился в сторону свалки. Правда, сделав десяток шагов, остановился, обернулся было, словно хотел еще что-то сказать, но передумал и через несколько минут скрылся в густом кустарнике.

На улицах Хармонта царило смятение. Те, кто не пошел на площадь митинговать возле здания мэрии, спешно собирали пожитки и, кто в одиночку, а кто целыми семьями, шли, бежали, ехали к границам города, надеясь успеть вовремя покинуть насиженные места.

Но их ждало разочарование.

Там, где еще не был возведено заграждение с колючей проволокой и сторожевыми вышками, дорогу перегораживали наскоро сколоченные рогатки. За ними маячили армейские броневики, ощетинившиеся крупнокалиберными пулеметами, и люди в защитной униформе с автоматическими винтовками в руках.

На многих бронетранспортерах были установлены громкоговорители, из которых несся абсолютно одинаковый текст:

– Внимание! Граждане Хармонта! Убедительная просьба соблюдать порядок и сохранять спокойствие. Изоляция города – это лишь временная мера, принятая только ради вашей собственной безопасности. В ближайшее время вам будут даны подробные разъяснения о причинах, повлекших за собой столь серьезные последствия. Не подвергайте опасности свою жизнь и жизнь ваших близких, не пытайтесь покинуть город без специального разрешения. К тем, кто попытается нарушить карантин и проникнуть за периметр, будут применены самые суровые меры, вплоть до открытия огня на поражение.

…На улицах было не протолкнуться. Люди, отчаявшиеся вырваться из города, искали спасения в обществе себе подобных. То и дело там и тут возникали слухи, будоражащие и без того воспаленное воображение несчастных. Город обнесли кордоном, чтобы предотвратить новое Посещение, которое грядет с востока. Одноглазому Дику удалось пройти на Большую Землю через систему канализации. Билла Треску пристрелили при попытке пройти между армейскими постами. Живые мертвецы, которых вчера видели в баре, вдруг разом подевались куда-то. Может, ушли обратно в Зону, а может, просочились незаметно через оцепление и вырвались на Большую Землю, на то ж они и сталкеры-ветераны…

Но Барбриджу было наплевать на слухи. Расталкивая встречных, он шел, не разбирая дороги, словно раненый носорог, ничего не видящий перед собой и плохо воспринимающий реальность.

– Я знаю, что ты хотел сказать мне напоследок, Рэд Шухарт, – бормотал Барбридж, подходя к обшарпанной двери «Боржча». – Я знаю… Счастье для всех, да? И чтоб никто не ушел обиженный? Это значит, что мой Арчи должен вернуться домой, ведь так? Какое еще у него счастье может быть, кроме как к отцу родному возвратиться? Я ж ему все дал. Жизнь, образование, здоровье. Плечи широкие, глаза, по которым девки по ночам плачут. Все для него у Зоны выпросил, на коленях вымолил возле того Шара проклятого…

Стервятник перешагнул порог заведения, в котором знал все до последней мелочи. Здесь, возле этой грубо сколоченной стойки, прошла немалая часть его жизни. Сколько кружек пива и бутылок коньяка выпито, сколько зелененьких потрачено, сколько хабара продано, сколько историй рассказано. И новости сталкерские всегда в «Боржч» первыми доставлялись, свеженькими, прямо из Зоны. Не слухи и сплетни, а самая что ни на есть правда. Часто кровавая, страшная, но – настоящая. Так, может, и сейчас кто-то из завсегдатаев что-нибудь слышал про Арчи?

Но в баре было пусто. Впрочем, оно и понятно. Людям не до выпивки, когда на них нацелены пулеметы. И даже не до Зоны с ее кошмарными сюрпризами.

Только старуха Розалия сидела на стуле возле стойки, уронив седую голову на руки. Перед ней стояла большая бутылка, опорожненная наполовину, и пустой бокал со следами яркой старушечьей помады.

Барбридж удивился. На его памяти хозяйка «Боржча» никогда не употребляла свой товар, предпочитая делать на нем деньги. Что же с ней случилось сейчас? Вряд ли ее так подкосили известия об изоляции города. При любой власти, во все времена люди пили, пьют и будут пить, так что ей-то уж точно не о чем горевать в обнимку с бутылкой. Да и вообще, живая ли она? Или, опрокинув полпинты горячительного, отошла в лучший мир от счастья?

Стервятник подошел к стойке и осторожно потрогал старуху за плечо.

– Розалия… Слышь, Розалия. Ты живая или как?

Хозяйка «Боржча» шевельнулась и медленно подняла голову. На Барбриджа уставились красные, воспаленные, бессмысленные глаза. С полминуты старуха фокусировала зрение и, наконец разобрав, кто перед ней, проскрипела мерзким голосом:

– Какого черта ты приперся, Битюк? Тебе давно место в Зоне… вместе с теми, кого ты там угробил.

– Помолчи, женщина, о том, чего не знаешь, – угрюмо проворчал Барбридж. – Скажи лучше, не видела ли ты среди сталкеров моего Артура?

– Да пошел ты, Стервятник, – пьяно ухмыльнулась Розалия. – Иди у своего Золотого Шара спроси, куда подевался твой сын.

Подавив острое желание треснуть старую стерву бутылкой по голове, Барбридж вытащил из кармана пять зеленых бумажек и бросил их на стойку.

– Полкуска тебе хватит?

Несколько секунд старуха сидела, тупо уставясь на деньги, а потом жутко расхохоталась.

– Ты пришел купить правду, Битюк? Так же, как твой дружок купил счастье у Зоны для всех, и для меня в том числе? Так получай ее сполна. Они приходили снова. Все, понимаешь? Сегодня утром – все пришли. Только не живые и здоровые, как вчера, а мертвые. Счастье-то, похоже, оказалось временным. Все заявились, все до одного. У кого половина лица раздавлена, у кого с костей гниющее мясо свисает. Все пришли. Норман Очкарик, Пит Болячка, Каллоген, Пудель, Слизняк, Хлюст… Старые сталкеры, легенды Зоны, которые в ней свою смерть нашли. И Арчи твой пришел. И мой Эрнест. Я так хотела его увидеть – и увидела. У него рук не было, вместе с плечами оторваны. Он подошел и сказал: «Привет, Розалия. Налей-ка мне стаканчик». Так же сказал, как много лет назад, когда приходил уставшим с работы. Здесь, в баре, никогда не пил, и дома позволял себе немного, чисто для того, чтобы расслабиться. Так вот, я ему нацедила стакан, хоть руки тряслись, как под током, и в рот влила, на котором только половина верхней губы осталась. Понимаешь, Битюк? Я его из тюрьмы ждала со дня на день, а он вот таким ко мне вернулся…

– А что Арчи? – перебил ее Барбридж. – Что с Артуром моим?

– С Артуром? – переспросила старуха. – Да ничего с ним. Он тоже вместе со всеми пришел, тихий, будто бесплотный. И глаза словно изнутри светятся. А свет этот хороший такой, теплый. Сел в уголке, да так и сидел все время. Правда, остальные тоже не шумели особо. Пошатались по «Боржчу», пошуршали обрывками одежды, а потом все разом и ушли.

– Куда? – прохрипел Стервятник.

– Известно куда, в Зону. Мертвым место на кладбище. Зона эта всех нас похоронит, все в нее ляжем, даже если убежим из города. В нас она сидит, в печенках наших. Вот и Эрнест мой. Небось, далеко отсюда в земле лежал, а все равно пришел желание моё уважить. Потому что Зона с ним всегда была, и ни могильная земля, ни тюремная решетка для нее не преграда…

Дальше слушать пьяный бред хозяйки «Боржча» Стервятник не стал. Развернулся и, не прощаясь, вышел за дверь.

– Значит, ушли… Обратно в Зону, – бормотал он, бесцельно идя вдоль улицы. – Мертвые все. И Арчи с ними. Легенды Зоны… Только я к ним не пойду, не-еет. Барбридж не из таких. Барбридж пожелал – и ноги у него появились. Те, что Зона отняла. И дети. Такие, каких хотел. Значит, если захочу, новых детей сделаю, лучше прежних. Найду молодуху на Большой земле и сделаю. Денег на житье хватит. А Зона… Гори она огнем, та Зона!

Он лежал, вжимаясь всем телом в раскисшую землю. Накрапывал мелкий дождичек. Холодные капли противно заливались за шиворот, просачиваясь между воротником и капюшоном. Но дождь и грязь – это даже к лучшему. Во время дождя снижается видимость, а в грязь намного легче закопаться, нежели в твердую землю. Сейчас это было просто необходимо – зарыться как можно глубже и лежать неподвижно, пережидая, пока луч прожектора сместится подальше в сторону…

Даже когда в жизни человека происходит страшное, даже когда он сломлен ударами судьбы и разум его помутился, навыки войны все равно остаются с ним. Так же, как и раньше, он способен стрелять, скрываться и выживать в неимоверно сложных ситуациях, когда другой, менее подготовленный, погибнет наверняка. Вот и сейчас Барбридж лежал, опустив голову в жидкую грязь и задержав дыхание. Потому что даже облепленное грязью лицо в луче прожектора может выглядеть как светлое пятно. Потому что любое движение зоркие армейские патрульные могут заметить, несмотря на дождливую ночь. Потому что прятаться и выживать Стервятника научила Зона.

Светлое пятно споткнулось о неподвижную спину сталкера, задержалось на мгновение и поползло дальше.

«Пятьдесят пять… пятьдесят шесть… пятьдесят семь…»

Когда ты не видишь ни черта, зная при этом, что сейчас прямо по тебе ползет смерть, лучше просто считать. Практический смысл от такого счета мизерный, но так проще пережидать страшные секунды в ожидании пулеметной очереди. Просто так менее страшно.

Барбридж осторожно приподнял голову. Отлично! Теперь еще один рывок вон до той кучи кирпичей, неровным силуэтом маячившей впереди. Потом еще один – и он в лощине, за линией оцепления. А там – свобода. От этого проклятого города. От Зоны. И от себя самого. От мыслей, которые новые впечатления сотрут, как стирает ластик карандашную надпись. И от воспоминаний, которые поблекнут со временем и исчезнут, словно их никогда и не было.

Он резко поднялся и побежал, придерживая руками лямки увесистого рюкзака. Прежде, чем отправиться в свой последний ночной рейд, Стервятник навестил самый солидный из своих схронов. Остальное можно и потом забрать, ведь будут же наверняка немногим позже экскурсии в оцепленный город для солидных господ. А если и не будут, у него хватит средств, чтобы подмазать тех, кто отвечает за такого рода развлечения. Так что всему свое время. А сейчас просто нужно добежать до кучи кирпичей и переждать за ней еще один луч прожектора.

Барбридж заранее проложил маршрут по старой карте Хармонта и его пригородов. На взгляд новичка, возможно, излишне подробной карте. Но любой сталкер знает: при просчитывании маршрута любая мелочь – на вес золота. Как, например, сейчас вот эта наполовину занесенная мусором куча битого кирпича.

Несколько лет назад ему хватило бы и двадцати секунд для того, чтобы достичь намеченного укрытия и надежно спрятаться за ним… Но, возможно, он слишком долго вел сидячий образ жизни, а может, сказался возраст или что-то еще. Только вдруг Барбридж почувствовал резкое жжение под веками. Настолько резкое, что он на бегу вынужден был зажмуриться. Всего на мгновение, чтобы прошла эта нестерпимая, внезапная боль…

И тут на него накатило. Собратья по ремеслу говорили, что подобное порой случается, причем не только в Зоне, но и вне ее. Правда, в самой Зоне – намного чаще.

С Барбриджем же такое случилось впервые.

Он вдруг словно попал в другой мир. Множество новых, незнакомых запахов окутало его, погружая растревоженный мозг в странный калейдоскоп ощущений. Окружающее пространство, освещенное неверным светом луны, приобрело резкие, угловатые черты, став похожим на грубо намалеванную картину. Ночной воздух, овевающий лицо, вдруг сделался плотным, словно резиновым, и в нем неизвестно откуда во множестве появились свободно плавающие геометрические фигуры – шары, кристаллы с угрожающе острыми шипами, пирамиды со сверкающими гранями… Через это нагромождение непонятных предметов Барбриджу пришлось проламываться, словно ледоколу через торосы, разгребая руками непослушную инородную массу.

Все это длилось каких-то несколько мгновений, за которые Стервятник успел сделать лишь пару шагов. Боль в глазах внезапно пропала – и нереально реальное видение исчезло вместе с ней. Опытные сталкеры говорили, что порой наш знакомый мир Зона по непонятным причинам показывает своим детям с другой, неизвестной стороны, приоткрывая его на мгновениеи закрывая снова, прежде чем человек успевает понять, что к чему.

Но сейчас она сделала это явно не вовремя…

Пулеметная очередь рассекла ночную темноту. Барбридж почувствовал сильный толчок и рухнул как раз за ту самую кучу кирпичей.

Немедленно по полю заметался луч прожектора, отыскивая утерянную цель. Наткнулся на укрытие Стервятника, порыскал туда-сюда, вернулся и больше уже не двигался.

Пулемет ударил по освещенной цели. Засвистели пули. Над головой беглеца раздалось несколько тупых ударов, на спину и капюшон градом посыпались осколки кирпича. Но Барбридж лежал не двигаясь, хотя все тело, все его существо стенало: «Беги! Спасайся!»

– Хрен тебе, – прошипел сталкер, сплюнув на землю кирпичную пыль. – Мослатый Исхак целое утро меж двумя канавами под пулеметами пролежал и живой остался. Но я не он! Я не сломаюсь! Слышите вы, жабы?! Хрена с два вы возьмете Барбриджа!

Его трясло. Может, от адреналина, а может, от осознания, что ори, не ори, а вниз-то посмотреть все равно придется. Боли не было, но Стервятник знал: его ранили. Насколько серьезно – непонятно. Первое время организм сам глушит боль адреналином. Если что-то серьезное, боль придет потом, через несколько минут, да такая, что можно и копыта завернуть от шока. Если несерьезное – тоже приятного мало. Потому что, когда армейцы устанут стрелять по кирпичам, нужно будет подняться и пробежать сто метров до лощины, которая навсегда скроет его и от патрулей, и от Зоны, и от всего, что с ней связано.

Но для того, чтобы понять, насколько все плохо или, наоборот, хорошо, нужно просто посмотреть вниз. Потому что толкнуло там, точно под коленки ударили бейсбольной битой, обернутой тряпками. Тупо так, сильно, но совсем не больно. Нужно просто собраться с духом и глянуть.

Крупнокалиберный «М2» продолжал азартно молотить по хорошо освещенной цели. Наверно, пулеметчик твердо решил разворотить укрытие и выковырять укрывшегося за ним человека. Но пока ему это плохо удавалось. Кирпичей было много, они слежались от времени, и так сходу взять довольно внушительный мусорный холм было непросто. Хотя, конечно, все было лишь делом времени. Калибр двенадцать и семь миллиметров справлялся и с более серьезными препятствиями.

Но Барбриджа все это уже мало интересовало. Он смотрел вниз, на то место, где всего пару минут назад были его ноги. Прожектор не мог пробиться сквозь довольно высокое укрытие, но выглянувшая из-за туч луна услужливо освещала лужу крови и обрывки плоти, свешивающиеся с остатков коленных чашечек.

И тогда Барбридж рассмеялся. Легко, от души, как человек, с плеч которого только что свалилось очень тяжелое бремя.

– Значит, исполнение желаний для всех? Ну что ж, доченька, вот и твое исполнилось. Дождалась, сучка…

Стервятник сунул руку за пазуху и достал пистолет, который отдал ему Рэдрик Шухарт. Тот самый пистолет, что украл у отца глупый Арчи перед тем, как уйти в Зону. Сейчас в «Кольте» был только один патрон из оцинкованной коробки, найденной в старом схроне Шухарта рядом с поваленной телефонной будкой. Больше Барбридж решил не брать – отстреливаться от патрульных и армейцев дело глупое и бесполезное. А вот для такого случая – в самый раз.

Стервятник поднял руку, ствол пистолета прохладно коснулся виска.

– Счастье для всех, даром… – прошептал Барбридж деревенеющими губами. – И никто не уйдет обиженный… Никто не уйдет…