Книга: Экономист под прикрытием
Назад: Глава 7 Торговцы воздухом
Дальше: Глава 9 Пиво, картофель-фри и глобализация

Глава 8
Почему бедные страны бедны

ДУАЛУ НАЗЫВАЮТ «ПОДМЫШКОЙ АФРИКИ». Точнее не скажешь. Это мокрый, мрачный и зловонный город, приютившийся под могучим плечом Западной Африки, насквозь пропитанный малярией. Но если уж вы живете в Камеруне, деваться некуда. Камерун — очень, очень бедная страна; средний камерунец в восемь раз беднее среднего жителя Земли и почти в пятьдесят раз беднее среднего американца. В конце 2001 года я отправился в Дуалу, чтобы выяснить, почему.
Не знаю, кто ввёл в оборот прозвище «подмышка», но не удивлюсь, если это сделало камерунское министерство туризма. Как известно, в большинстве стран министерство обороны отвечает за нападение на другие страны, а министерство занятости - за раздачу пособий по безработице. Министерство туризма Камеруна следует в русле этой славной традиции — оно отваживает туристов от посещения страны.
Меня предупреждали, что камерунское посольство в Лондоне чинит такие препоны, что за туристической визой нужно будет ехать в Париж. Но я сравнительно легко отделался, так как у меня был свой человек внутри страны: мой камерунский приятель заплатил сумму, равную зарплате за полдня, чтобы получить на меня официальное приглашение. Вооружённый им, я заплатил еще пять дневных камерунских зарплат за визу, и, чтобы её получить, мне понадобилось всего три раза сходить в посольство и выказать немного подобострастия. Даже странно, что за три недели в Камеруне мы почти не видели туристов.
Впрочем, я не хотел бы перехваливать министерство туризма. Отпугивание туристов — это поистине коллективный труд. По данным Transparency International, Камерун — одна из самых коррумпированных стран мира. В 1999 году Камерун был на первом месте среди всех изученных стран. В 2001 году, когда я туда ездил, он был уже на пятом месте — прогресс, бурно отпразднованный властями. Чуть подумав, вы поймёте, что получение звания «Самой коррумпированной страны мира» требует определённых усилий. Поскольку рейтинг Transparency International составляется на основе международных представлений о коррупции, самая выигрышная стратегия — направить все силы на вымогательство взяток у иностранных бизнесменов, причём прямо в аэропорту. Однако камерунские власти, пожалуй, чересчур разбрасываются: Камерун пронизан коррупцией сверху донизу, а не только в тех местах, где бывают иностранцы. Вероятно, из-за недостатка собранности они и скатились с первого места.
Из этого не следует, что международный аэропорт Дуалы функционирует как хорошо отлаженная машина. Вовсе нет: это отсыревшие развалины, где царит суматоха и приходится локтями прокладывать себе дорогу сквозь плотную толпу, хотя аэропорт принимает всего три или четыре рейса в сутки.
Слава богу, в тот душный вечер нас встречали мой друг Эндрю и его шофёр Сэм, готовый немедленно умчать нас в горную прохладу городка Буэа — если бы только Дуала была приспособлена к тому, чтобы мчать по ней куда бы то ни было. Отнюдь. В Дуале, городе с населением два миллиона человек, дорог, можно сказать, нет.
Ширина типичной улицы Дуалы от стены одной хижины до стены другой составляет пятьдесят ярдов. И вовсе не потому, что на этом пространстве необходимо расположить бульвар с деревьями. Улица запружена торговцами, которые горбятся над лотками с орехами или импровизированными придорожными мангалами, и небольшими кучками людей, сгрудившихся вокруг своих мотороллеров, сосущих пиво и перебродивший пальмовый сок или что-то готовящих на слабом огне. Груды кирпича и зияющие пустоты — следы незавершённых работ не то по возведению, не то по сносу зданий. Посредине улицы тянется череда ям, двадцать лет назад бывших дорогой. По этим ямам в четыре потока движется транспорт, в основном такси.
Крайняя полоса обычно занята неподвижными — или почти неподвижными — такси, подбирающими пассажиров, а по внутренней полосе они снуют, огибая рытвины и другие машины с непредсказуемостью шаров в лотерейном барабане. Правил словно не существует. Порой перегруженная пассажирами машина, кренясь, выруливает на обочину и обходит еле плетущийся поток справа - зачастую обочины ровней дороги. Стоит невообразимый грохот, не только потому, что буквально каждый в Дуале — мужчина, женщина, ребёнок — таскает с собой магнитофон, включённый на полную громкость, но и потому, что автомобильные гудки стали универсальным средством общения. Мне даже удалось выучить самые распространённые фразы:

 

Би-и-ип — «Ты меня не видишь, а у меня есть свободное место».
Би-и-ип — «Вижу тебя, но мест нет».
Би-и-ип — «Не могу тебя взять, еду в другую сторону».
Би-и-ип — «Могу взять… залезай».
Би-и-ип — «Я сейчас яму буду объезжать и тебя задену. Подвинься!»

 

Раньше в Дуале ходили автобусы, но убитые дороги теперь им не по зубам. Такси — всё, что осталось. Как правило, это видавшие виды «тойоты», четыре места сзади, три спереди, жёлтые, как в Нью-Йорке, каждое со своим собственным лозунгом на борту, например: «Господь велик», «Веруем в Бога», «Силой Господней» или «Конченый человек».

 

Увидев подобные сцены на улицах Дуалы, вряд ли кто скажет, что Камерун беден из-за недостатка предприимчивости. И всё же страна бедна и становится ещё беднее. Можно ли хоть как-нибудь остановить падение и помочь Камеруну стать богаче? Хороший вопрос. Как выразился нобелевский лауреат Роберт Лукас, последствия подобных вопросов для благополучия людей просто ошеломляют: начав размышлять, уже не можешь думать ни о чём другом.

 

Недостающий фрагмент

 

У экономистов принято считать, что богатство образуется в результате сочетания рукотворных ресурсов (дорог, фабрик, машин, телефонных сетей), человеческих ресурсов (упорного труда и образования) и технологических ресурсов (технического ноу-хау или просто высокотехнологичного оборудования). Отсюда вытекает, что бедные страны стали богатыми вследствие вложения средств в физические ресурсы и совершенствование людских и технологических ресурсов посредством образования и программ передачи технологий.
Что не так в этой картине? Пока ничего. Образование, фабрики, инфраструктура, ноу-хау — всего этого в богатых странах действительно навалом, а в бедных странах жутко не хватает. Но картина неполна: отсутствует самый важный фрагмент.
Первый намёк на то, что в этой картине чего-то не хватает, следует вот из чего: если бы всё было так, как сказано выше, то в течение последних ста лет или около того бедные страны должны бы были догонять богатые и делать это тем быстрее, чем сильнее они отставали. Ведь стране с крайне неразвитой инфраструктурой и низким уровнем образования новые вложения дают наибольшую отдачу. Богатым странам от дальнейших вложений проку гораздо меньше: этот эффект носит название «убывающей отдачи». К примеру, несколько дорог в бедной стране могут открыть для торговли целые новые области; в богатой стране несколько новых дорог лишь незначительно снизят загруженность дорожной сети. Первые несколько телефонов в бедной стране имеют колоссальное значение; в богатой стране школьники пользуются телефонами для обмена сообщениями во время урока. Чуть более качественное образование в бедной стране может привести к настоящему прорыву; в богатой стране люди с учёными степенями порой не могут найти работу. И конечно же, бедной стране намного проще перенять технологию, чем богатой стране изобрести её: жители Дуалы могут пользоваться такси, не дожидаясь, пока местный Готлиб Даймлер изобретёт камерунский двигатель внутреннего сгорания.
При взгляде на Тайвань, Южную Корею и Китай, которые удваивали благосостояние каждые десять лет или даже быстрее, теория «навёрстывания» представляется правдоподобной. Однако многие бедные страны растут не быстрее богатых, а в действительности растут медленнее или вовсе беднеют, как Камерун. Чтобы подправить традиционную картину, экономисты добавили к теории «убывающей отдачи» другую: «возрастающей отдачи». Новая теория гласит, что иногда чем больше у вас есть, тем быстрее вы растёте: телефоны полезны, лишь когда у других людей есть телефоны; дороги полезны, если у всех есть машины; технологию изобрести проще, если до этого уже было много чего изобретено.
Эта теория может объяснить, почему богатые страны остаются богатыми, а бедные страны отстают всё сильнее, но она не объясняет, почему такие страны, как Китай, Тайвань и Южная Корея, не говоря уже о Ботсване, Чили, Индии и Маврикии - наверстывают отставание. Именно эти страны, а не Япония, США или Швейцария, стали самыми быстрорастущими на планете. Пятьдесят лет назад они прозябали в нищете при отсутствии рукотворных, людских, технологических, а порой и природных ресурсов, но с тех пор стали намного богаче. А попутно они развили образование, технологии и инфраструктуру.
А почему бы и нет? Коль скоро технологии столь широко доступны и всё дешевеют, именно этого и следовало ожидать экономистам от всякой развивающейся страны. В мире убывающей отдачи беднейшие страны извлекают больше всего выгоды из новых технологий, инфраструктуры и образования. Например, Южная Корея обзавелась высокими технологиями благодаря поощрению иностранных инвестиций и покупке лицензий. Это стоило денег: вдобавок к лицензионным платежам компании-инвесторы увозили домой прибыль. Но выгода — в виде экономического роста — для корейских рабочих и предпринимателей была в пятьдесят раз больше, чем те прибыли и лицензионные платежи, что утекали из страны.
Что же касается образования и инфраструктуры, раз отдача столь велика, должно быть предостаточно желающих финансировать инфраструктурные проекты, ссужать деньги студентам или даже правительствам, предоставляющим бесплатное образование. Местные и иностранные банки должны в очередь выстраиваться, чтобы дать взаймы тем, кто хочет окончить институт или построить новую дорогу или электростанцию. В свою очередь, бедные люди в бедных странах должны быть счастливы получать подобные займы, зная, что отдача на эти вложения будет велика и вернуть кредит не составит труда. Даже если по каким-то причинам этого не происходит, Всемирный банк, учреждённый после Второй мировой специально для предоставления кредитов на цели реконструкции и развития, ежегодно даёт развивающимся странам взаймы миллиарды долларов. С деньгами проблем нет — значит, либо инвестиции не производятся, либо они не дают той отдачи, какую предсказывает традиционная модель.
Даже модель «возрастающей отдачи» допускает, что бедные страны могут стать богаче, если они одновременно проведут ряд взаимодополняющих вложений в фабрики, дороги, электроснабжение и порты, чтобы можно было производить и экспортировать товары. Идею «большого толчка» выдвинул экономист Пауль Розенштейн-Родан, несколько лет работавший во Всемирном банке в первые годы его функционирования.
Итак, если за последние несколько десятилетий многие бедные страны сумели быстро вырасти, будь то за счёт «большого толчка» или по иным причинам, то почему многие другие страны по-прежнему плетутся в хвосте?

 

Теория государственного бандитизма

 

Пока наш автомобиль медленно протискивался сквозь заторы, я пытался уяснить всё это, расспрашивая нашего водителя Сэма о его стране.

 

— Сэм, как давно последний раз ремонтировались дороги?
— Да их уже девятнадцать лет как не ремонтировали. (Президент Поль Бийя пришёл к власти в ноябре 1982 года и к моменту моего приезда в Камерун руководил страной уже девятнадцать лет. Четырьмя годами позже, в 2005, он всё ещё был у власти. Недавно он обозвал своих оппонентов «любителями от политики» — действительно, практики им не хватает.)
— И что, люди разве не жалуются?
— Жалуются, но что толку. Правительство отвечает, что денег нет. На самом деле денег море — их дают Всемирный банк, Франция, Британия, Америка. Но власти кладут их в свои карманы, а не тратят на дороги.
— А выборы в Камеруне бывают?
— О, да! Выборы проходят. Президент Бийя всякий раз переизбирается на новый срок, получая 90% голосов.
— Выходит, 90% людей голосуют за президента Бийя?
— Нет, конечно. Президент очень непопулярен. Но всё равно получает 90% голосов.

 

Чтобы понять, насколько люди недовольны властями, достаточно пробыть в Камеруне совсем недолго. Большинство действий правительства словно специально задуманы, чтобы отнимать деньги у жителей страны. Меня так часто предупреждали о коррупции и вероятности, что чиновники в аэропорту попытаются облегчить мой кошелёк, что я боялся этого больше, чем любой тропической заразы и вооружённого грабежа на тёмных улицах Дуалы.
Многие люди радужно настроены в отношении политиков и чиновников, считая, что они служат интересам людей и делают всё возможное ради процветания своей страны. Другие мыслят более цинично — они уверены, что многие политики некомпетентны и зачастую жертвуют общественными интересами сплошь и рядом, вспоминая о них, лишь когда речь заходит о переизбрании.
Экономист Манкур Олсон предположил, что власти руководствуются ещё более дурными мотивами, и выдвинул замечательную и простую теорию, объясняющую, почему стабильная диктатура хуже для экономики, чем демократия, но лучше, чем анархия. Олсон исходил из того, что власть - это просто бандиты, люди с крупнокалиберными ружьями, которые приходят и забирают всё. Это отправная точка его рассуждений, с которой вы легко согласитесь, если минут пять понаблюдаете за происходящим в Камеруне. Как сказал Сэм, «денег много… но они кладут их в свои карманы».
Итак, представим себе диктатора со сроком правления в одну неделю, по сути — главаря бродячей банды, которая входит в город, берёт, что пожелает, и уходит. Предположим, что он ни зол, ни добр, а просто своекорыстен; будет ли он заинтересован оставить после себя в городе хоть что-нибудь? Ответ: ни в малейшей степени… если только он не планирует вернуться сюда на будущий год.
Теперь предположим, что нашему налётчику придётся по душе местный климат и он решит поселиться здесь, отстроить дворец, а армию свою отправит кормиться за счёт местных жителей. Это ужасно несправедливо, но теперь, когда диктатор решил остаться, местным жителям будет, пожалуй, легче. Беспримерно эгоистичный диктатор поймёт, что если он намерен здесь жить, то нельзя уничтожать экономику и обрекать людей на голод, так как в этом случае на следующий год уже нечем будет поживиться. Выходит, что диктатор, положивший глаз на землю, предпочтительнее того, кто беспрестанно рыщет по округе в поисках, кого бы ещё обобрать.
Это, может быть, совсем из другой оперы, но в биологии можно взять полезную для политического экономиста метафору: вирусы и бактерии со временем становятся менее опасными, поскольку самые смертельные их штаммы быстро погибают. Когда в XV веке в Европе был впервые замечен сифилис, его описывали как невероятно быстро развивающееся заболевание, он приканчивал жертву очень скоро. Это не слишком успешная стратегия; лучше быть таким вирусом, который позволяет жертве пожить хоть немного, чтобы заболевание успело распространиться. Таким образом, штаммы-мутанты, медленнее убивающие жертву, оказались более успешными и долгоживущими, чем их более смертельные собратья.
Мысль об эволюции заболеваний посетила меня, когда я думал о президенте Бийя. Я не могу утверждать, что он соответствует олсоновскому описанию эгоистичного диктатора. Но если бы он ему соответствовал, отнимать слишком много у камерунского народа было бы не в его интересах, поскольку на следующий год взять было бы уже нечего. Пока он чувствует себя уверенно на троне, он не станет убивать курицу, несущую золотые яйца. Как и вирусу, само существование которого зависит от поражённого им тела, Бийя нужно было бы поддерживать камерунскую экономику в действующем состоянии, чтобы продолжать её обирать. Отсюда следует, что лидер, уверенный в своем пребывании у власти в ближайшие двадцать лет, будет делать больше для развития экономики страны, чем тот, кто собирается сбежать через двадцать недель. Двадцать лет правления «избранного диктатора» - это, вероятно, лучше, чем двадцать лет сплошных дворцовых переворотов. Так что же, да здравствует президент Бийя?
Я не хочу сказать, будто по теории Манкура Олсона стабильная диктатура идет стране во благо — только лишь, что вреда от неё экономике меньше, чем от нестабильной диктатуры. Но лидеры, подобные Бийя, уверенные в своей всегдашней победе на выборах, всё равно очень губительны для народа и экономики своих стран. Предположив для простоты, что Бийя полностью контролирует распределение доходов в Камеруне, допустим, что он решит каждый год забирать в форме «налогов» половину камерунских доходов, отправляя их прямиком на свой банковский счёт. Это плохо и для его жертв, и с точки зрения долгосрочного роста экономики. Скажем, мелкий бизнесмен прикидывает, стоит ли ему вложить $1000 в новый электрогенератор для своей мастерской. Ожидается, что отдача составит $100 в год. Это 10%, что весьма недурно. Но коль скоро Бийя может забрать половину этого дохода, прибыльность уменьшается до 5%, что совсем не так привлекательно. Бизнесмен решает ничего не делать и упускает прибыль, равно как и Бийя. Это крайний пример феномена, обнаруженного нами в третьей главе: налоги порождают неэффективность. Налоги Бийя больше и более произвольны, однако общие последствия для экономики те же.
Конечно, Бийя может вложить свои средства в экономику — например, построить дороги или мосты для стимулирования торговли. Они стоят огромных денег, но зато это был бы шаг к процветанию экономики, дающий Бийя возможность грабить и дальше. Но тут проявляется оборотная сторона проблемы: Бийя продолжал бы отбирать только половину доходов, чего явно недостаточно, чтобы подвигнуть его на строительство необходимой инфраструктуры. Когда Бийя пришёл к власти в 1982 году, он получил в наследство дороги колониальной эры, которые ещё не были окончательно разрушены. Если бы он унаследовал страну вовсе без инфраструктуры, в его интересах было бы построить хоть что-нибудь. Поскольку инфраструктура существовала, Бийя нужно было прикинуть, стоит ли ремонтировать дороги или выгоднее просто проедать старые запасы. В 1982 году он, видимо, рассудил, что дороги вполне протянут лет десять, а дольше оставаться у власти диктатор и не надеялся. Поэтому он решил жить на старых запасах и никогда ни в какую общественную инфраструктуру не инвестировал. Коль скоро на его век хватит, зачем тратить деньги, ведь их можно отправить сразу на личный пенсионный счёт?
Не слишком ли я несправедлив к президенту Бийя? Разве что чуть-чуть. На выборах 2004 года, состоявшихся после моей поездки в Камерун, Бийя получил около 75% голосов, что многие наблюдатели сочли в какой-то мере правдоподобным. По теории Олсона, лидеру, нуждающемуся в широкой поддержке своей политики, необходимо тратить больше государственных средств на создающие стоимость товары и услуги, такие как дороги и судебная власть, и меньше — на себя со своими подельниками. Тот факт, что Бийя этого не делает, но остаётся у власти, вызывает два вопроса: во-первых, возможно ли, что выборы были не столь демократичными, как заключили некоторые? И во-вторых, а в силах ли Бийя это сделать, даже если бы очень захотел?

 

Кругом одни бандиты

 

Возможно, Бийя контролирует ситуацию отнюдь не так хорошо, как кажется на первый взгляд. Самый популярный способ добраться из Буэа дальше на север, в Баменду — это мини-автобус; в Камеруне они курсируют на всех междугородних маршрутах. Автобус рассчитан на комфортный проезд десяти пассажиров, но отправляется, когда наберётся хотя бы тринадцать человек, готовых заплатить. Самое вместительное место — за него стоит побороться — располагается рядом с водителем. Автобусы — это видавшие виды рыдваны, но в целом система работает неплохо.
Она бы работала ещё лучше, если бы не пагубное влияние властей. Порой дело просто в пренебрежении. К примеру, самый быстрый, хотя точно не самый короткий, путь из Буэа в Баменду лежит через франкоговорящий регион, где дороги лучше. Надо просто ехать два часа на восток, два часа на север и два часа на запад. Получится быстрее, чем если двинуть прямо на север по ужасным дорогам англоязычной части страны. Правительство Бийя игнорирует интересы политически немощных англоязычных районов. Англоязычное меньшинство жалуется, что когда международные организации финансировали строительство кольцевой дороги, правительство просто посылало им счета, не утруждая себя строительством «английской» части шоссе.
Второе препятствие, в буквальном смысле этого слова, — множество полицейских постов. Устрашающего вида жандармы, часто пьяные, тормозят каждый автобус и всеми способами пытаются получить мзду с пассажиров. Обычно ничего не получается, но иногда жандармы входят в раж. Моего друга Эндрю однажды сняли с автобуса и продержали на посту несколько часов. Поводом для вымогательства было отсутствие у него при себе сертификата о прививке против жёлтой лихорадки, который требуется для въезда в страну — но никак не для поездки на автобусе. Жандарм терпеливо объяснял, что нужно защищать страну от болезней. Ценой двух бутылок пива удалось убедить полицейского в том, что эпидемия стране не грозит, и тремя часами позже Эндрю уехал на следующем автобусе.
Всё это куда менее эффективно, чем предсказывает модель Олсона. Да и сам Олсон признал бы, наверное, что его теория даже в своей крайней форме недооценивает ущерб, который наносит плохое правительство своему народу. Президенту Бийя нужно содержать в довольстве сотни тысяч полицейских и военных, а также армию госслужащих и прочих своих сторонников. При «совершенной» диктатуре он просто взимал бы наименее болезненные налоги в нужном количестве и распределял их между своими сторонниками. Однако такой подход к правлению нереалистичен, так как требует гораздо больше информации об экономике и много более жёсткого контроля над ней, чем это по силам бедному правительству. Его заменяет широкомасштабная коррупция при попустительстве верховной власти.
Коррупция не только несправедлива, но и крайне разорительна. Жандармы проводят своё время в домогательствах к путешественникам при довольно скромном наваре. Издержки огромны. Вся полиция так занята вымогательством взяток, что ей некогда ловить преступников. Четырёхчасовая поездка отнимает пять часов. Путешественники предпринимают дорогостоящие меры, чтобы защитить себя: берут в дорогу меньше денег, реже путешествуют, ездят в часы пик, запасаются кучей различных документов, чтобы спастись от домогательств.

 

***

 

Дорожные посты и нечистые на руку полицейские — наиболее заметная форма коррупции, но в метафорическом смысле в камерунской экономике такие посты повсюду. Недавнее исследование основ регулирования бизнеса в стране, выполненное Всемирным банком, немного прояснило положение дел. В частности, выяснилось, что для открытия малого бизнеса в Камеруне нужно уплатить официальные сборы в размере средней зарплаты за два года. (Мои траты на туристическую визу меркнут в сравнении с этим.) Оформление купли-продажи имущества обходится в пятую часть его стоимости. Чтобы получить судебное решение о принудительном взыскании средств для оплаты счёта, требуется два года; стоит это треть от суммы счёта и сопряжено с выполнением пятидесяти восьми различных процедур. Эти нелепые порядки весьма на руку тем, кто следит за их выполнением. Всякая процедура дает возможность получения взятки. Чем медленнее обычный процесс, тем сильнее порыв доплатить за скорость. В итоге президент Бийя имеет достаточно сторонников, чтобы прочно сидеть на троне. И это не единственное следствие. Из-за негибкого трудового регулирования только опытные специалисты-мужчины оформляются на работу по договору, а женщины и молодёжь вынуждены подвизаться на сером рынке. Волокита отпугивает желающих начать новое дело. Медленное судопроизводство приводит к тому, что предприниматели отказываются от выгодных сделок с новыми клиентами, потому что знают, что не смогут защитить себя от обмана. В бедных странах такие дурные порядки доведены до предела; и это есть одна из главных причин их бедности. Власти в богатых странах, как правило, выполняют такие базовые административные обязанности быстро и дёшево, а в бедных странах чиновники затягивают все процедуры в надежде положить кое-что себе в карман.

 

Институты имеют значение

 

Государственный бандитизм, широкомасштабное расточительство и деспотические порядки, предназначенные для вымогательства взяток — всё; это составляющие того самого недостающего фрагмента головоломки роста и развития. За последние лет десять экономисты, занимающиеся вопросами развития, сошлись на том, что «институты имеют значение». Не так-то просто объяснить, что такое «институт»; ещё труднее превратить плохой институт в хороший. Однако прогресс заметен. Теория Манкура Олсона о государственном бандитизме в упрощённом виде помогает понять, как разные политические режимы определяют систему стимулов для каждого жителя страны, хотя эта теория и не даёт конкретных рекомендаций, как улучшить положение.
Замеры масштабов волокиты, проводимые Всемирным банком, дают нам отличное представление об одной разновидности институтов: простом регулировании бизнеса. Этот пример также показывает, как самая обычная огласка может улучшить некоторые институты. В частности, когда Всемирный банк предал известности тот факт, что предприниматели в Эфиопии не могут открыть новое дело, не заплатив четыре годовые зарплаты за публикацию официального уведомления в государственных газетах, эфиопское правительство пошло на попятный и положило конец такой практике. Темпы регистрации новых компаний немедленно выросли почти на 50%.
К сожалению, не всегда так просто заставить коррумпированное правительство изменить правила игры. Хотя становится всё яснее, что плохо работающие институты — главная причина бедности развивающихся стран, большинство институтов нельзя описать ни при помощи элегантной модели, как у Олсона, ни даже посредством тщательного сбора данных, как делает Всемирный банк. Большинство несчастливых институтов несчастны по-своему.

 

Худшая библиотека на свете

 

Именно такой удивительно неэффективный институциональный уклад стал виной появления худшей библиотеки на свете. Через несколько дней после прибытия в Камерун я посетил одну из самых престижных в стране частных школ, камерунский эквивалент Итона, недалеко от города Баменды. Территория школы была смесью привычного и странного. Приземистые, дешёвые учебные помещения вокруг полей для спортивных игр сильно напомнили мне мою старую школу в Англии. Этого не скажешь про выложенную каменными плитами очумелой формы, в духе Тима Бертона и фильма «Рождённая свободной», тенистую аллею, вдоль которой жили все учителя. Нашим проводником по школе выступала библиотекарша, направленная сюда Британской добровольческой организацией. Эта организация посылает квалифицированных волонтёров туда, где они более всего востребованы в бедных странах. Школа может похвастаться двумя отдельными библиотечными зданиями, однако у библиотекарши был совсем несчастливый вид — и очень скоро я понял, почему.
На первый взгляд библиотека производила внушительное впечатление. Не считая роскошного дома директора школы, это было единственное двухэтажное здание в городке. Замысел архитектора был смел: нечто вроде Сиднейского оперного театра в варианте для бедных. Наклонная крыша, вместо того чтобы спускаться вниз с конька, взметнулась в форме буквы V вверх от центрального жёлоба, словно страницы лежащей на столе открытой книги.
При всей изобретательности архитектурного решения уверен, что мои воспоминания о восхитительной новой библиотеке проживут дольше самого здания. На солнцепёке, в разгар сухого сезона, не сразу понимаешь, что не так с крышей, похожей на гигантскую открытую книгу. Однако архитектор, видимо, забыл, что в Камеруне бывает и сезон дождей. Дождь в Камеруне идёт пять месяцев подряд, да с такой силой, что даже самые большие сточные канавы быстро выходят из берегов. Если такой дождь льёт на крышу, которая не то чтобы покрыта желобами, а сама представляет собой жёлоб, вода с неё стекает — прямо на плоскую крышу фойе, так что надо срочно бежать ламинировать книги.
Причина, по которой школьные книги были ещё целы, — их просто не было в новой библиотеке; на все требования директора перенести их из старого здания в новое библиотекарь отвечала отказом. Когда я вошёл внутрь библиотеки, чтобы оценить масштаб разрушений, стало ясно, что бегство директора от реальности вошло в хроническую стадию. Библиотека лежала в руинах. Весь пол был в пятнах от луж. Стоящий в воздухе запах плесени ассоциировался у меня с сырым подвалом в Европе, а вовсе не с современным зданием на экваторе. Штукатурка слезала со стен, словно тысячелетняя византийская фреска. Между тем библиотеке было всего четыре года.
Это дикая расточительность. Вместо постройки библиотеки школа могла закупить сорок тысяч отличных книг или компьютеры с выходом в Интернет, а можно было бы учредить стипендии для бедных учеников. Любой из этих вариантов был бы несравненно лучше, чем непригодная для использования новая библиотека. Не говоря уже о том, что насущной необходимости в новой библиотеке-то и не было. Старая библиотека функционировала превосходно и могла запросто вместить втрое больше книг, чем было в её фондах, к тому же она была водонепроницаема.
Тот факт, что библиотека не была необходима, в некоторой степени объясняет её неудачную конструкцию. В конце концов, кого заботит функциональность строения с избыточными функциями? Но коли библиотека была никому не нужна, зачем её вообще построили?
Наполеону приписывают следующее выражение: «Никогда не относи на счёт заговора то, что можно легко объяснить глупостью». Это естественная реакция: легко всё списать на некомпетентность. Приезжему человеку в Камеруне проще простого пожать плечами и объяснить тамошнюю бедность тем, что камерунцы — непроходимые идиоты. Библиотека кажется отличным тому доказательством, хотя на самом деле камерунцы ничуть не глупее и не умнее нас с вами. Представляющиеся глупыми ошибки настолько распространены в Камеруне, что некомпетентность не может считаться объяснением. Действует другой, более систематический фактор. И нам вновь следует изучить стимулы тех, кто принимает решения.
Начнём с того, что большинство высших чиновников в сфере образования в северо-западном Камеруне происходит из небольшого городка Бафут. Они известны как «бафутская мафия», поскольку контролируют значительные средства, выделяемые на образование, и распределяют их не столько из необходимости, сколько по знакомству. Директор престижной частной школы, разумеется, была одним из высших чинов «бафутской мафии». Она хотела превратить школу в университет, а для этого нужно было, помимо прочего, иметь библиотечное здание университетского масштаба и уровня. И её нимало не беспокоило, что имеющаяся библиотека вполне справлялась с делом и что деньги налогоплательщиков можно было потратить другим способом или на другие школы.
Во-вторых, никто не контролировал работу директора и её траты. Преподавателей вознаграждали и продвигали по службе не за хороший труд, а исключительно по воле директора. Это престижная школа с хорошими условиями для учителей, поэтому сотрудники держались за работу, то есть старались всячески заручиться благосклонностью начальства. По сути, только библиотекарша могла бросить вызов директрисе, поскольку она держала ответ только перед головным офисом VSO в Лондоне. Она появилась там уже после того, как библиотека была построена, но как раз вовремя, чтобы предотвратить перенос и порчу книг. Либо директриса была настолько глупа, что не понимала, что вода портит книги, либо их судьба её не заботила и она хотела лишь показать, что в библиотеке есть какие-то книги. Второе объяснение представляется более вероятным.
С деньгами на руках и при отсутствии чьих-либо возражений о бесполезности второй библиотеки она была полновластным хозяином ситуации. Для проектирования здания она привлекла бывшего ученика школы - вероятно, чтобы продемонстрировать качество обучения. Ей это удалось, но не совсем так, как хотелось бы. Впрочем, сколь бы бездарным ни был архитектор, огрехи конструкции можно было бы выявить, если бы хоть кого-то волновало, чтобы здание функционировало как библиотека. Однако ни одного чиновника с соответствующими полномочиями это не беспокоило. Представителям власти хотелось лишь возвести нечто, чтобы переквалифицировать школу в университет.
Подведём итог: средства выделили по знакомству, а не по необходимости. Вся затея устроена, чтобы пустить пыль в глаза, а не ради практической пользы. Никто ни за чем не следит и никто ни перед кем не отчитывается. Архитектор нанят человеком, не заинтересованным в качестве работы. Результат едва ли удивителен: здание, которое вообще не следовало строить, было построено, притом из рук вон плохо.
Может показаться, будто урок сей истории в том, что причиной разорения в развивающихся странах оказываются корыстные и честолюбивые представители власти. На самом деле всё печальнее. Корыстные и честолюбивые люди стоят у руля власти, на высоких постах и не очень, во всём мире. Но во многих странах их порывы сдерживают закон, пресса и демократическая оппозиция. Трагедия Камеруна в том, что на корысть чиновников нет никакой управы.

 

Случай посложнее — стимулы и развитие в Непале

 

Камерунская образовательная система даёт чиновникам такие извращённые стимулы, что обучение детей — последнее, что выгодно людям, а значит, и последнее, к чему проявляют интерес чинуши.
В других программах развития необычные стимулы сплетаются более замысловатым образом. Один из примеров обнаружила экономист Элинор Остром, которая изучала тонкости функционирования ирригационных систем в Непале. В дополнение к традиционной, древней системе плотин и каналов, в Непале есть современные, бетонные плотины и каналы, спроектированные опытными инженерами и построенные на деньги международных донорских организаций. Что из этого работает лучше и почему? Услышав про это исследование, я подумал было, что и так знаю ответ. Очевидно, что оросительная система, спроектированная передовыми методами и построенная из новейших материалов по современным строительным технологиям, да ещё и при щедром финансировании, будет лучше, чем та, что построили какие-то крестьяне из ила и веток. Верно? Нет, неверно.
Хорошо, теперь-то нас не проведёшь. Известно, что крупные проекты строительства плотин зачастую плохо отвечают местным условиям и что действительно «красота в малом» — местные методы и традиционное знание, веками передающиеся из поколения в поколение, работают намного лучше. Правильно? Опять нет.
Оказывается, что реальная ситуация в Непале намного интереснее каждой из этих упрощённых схем. Элинор Остром обнаружила явный парадокс. С одной стороны, современные плотины, спроектированные и построенные профессионалами, похоже, снижали эффективность оросительных систем. С другой стороны, когда доноры выделяли средства на постройку новых каналов или укрепление старых современными материалами, оросительная система уверенно несла на поля больше воды.
Но почему каналы, построенные на спонсорские деньги, оказываются эффективными, а дамбы — нет? По всей видимости, здесь творится нечто такое, что не укладывается в канву банальных споров о преимуществах технического прогресса перед народной мудростью. Картина проясняется, если разобраться в мотивах всех заинтересованных сторон.
Начнем с простейшей мысли, что всякое начинание будет успешнее, если его реализуют и извлекают из него выгоду одни и те же люди. Тогда понятно, почему существующие системы ирригации имеют преимущество: не только потому, что они исполнены традиционной мудрости (конечно, так и есть), но и потому, что их задумывают, возводят и чинят те же самые фермеры, что пользуются ими. Современные плотины и каналы проектируют инженеры, которым не грозит голод, если плотину прорвёт; их инспектируют чиновники, пребывание которых в должности не зависит от успешной работы системы орошения; а финансируют организации, об эффективности которых судят скорее по процедуре, чем по результату. Вот мы и начинаем понимать, почему современные материалы и щедрое финансирование не гарантируют успеха.
Копнём поглубже, Чтобы системой орошения можно было пользоваться, её нужно содержать в порядке. Но кто должен этим заниматься? Ни у доноров, ни у чиновников нет к этому насущного интереса. Чиновники в Непале получают повышение в основном за выслугу лет, и отчасти - благодаря причастности к «престижным» строительным проектам. Ремонт в этом смысле занятие бесперспективное, пусть и необходимое фермерам. Какой чиновник захочет надзирать за бесконечной грязной работой вдали от Катманду, где его жена ходит по магазинам, а дети — в школу? А сверх того, всегдашний потенциальный источник Дохода для чиновников - это взятки, и крупное строительство дает больше возможностей для откатов, чем ремонтные работы.
Как и чиновники, донорские организации работают в условиях, поощряющих крупные строительные проекты. Всем им нужны дорогостоящие программы, поскольку если они не смогут освоить уже выделенные средства, им тяжело будет получить новые. Плюс к этому многие организации двусторонней помощи связаны особыми условиями: так, USAID обязана использовать оборудование, купленное в США, а это, как правило, тяжёлая, высокотехнологичная техника. Поскольку бульдозеры больше подходят для сооружения дамбы, чем для её ремонта, предпочтение отдаётся крупномасштабным строительным работам. И даже если донорская организация не страдает такими наклонностями, ей приходится полагаться на информацию местных сотрудников и консультантов, чьи мотивы часто совпадают с мотивами чиновников.
Теперь становится понятно, почему те, кто ведёт строительство, намного меньше фермеров заинтересованы в том, чтобы построить добротную, экономичную систему. Но это не объясняет открытий Остром: ни того, что построенные на спонсорские деньги дамбы ухудшают положение, ни того, что каналы, построенные на те же деньги, улучшают его, хотя людям, которые их строят, на это наплевать. Чтобы понять, в чём дело, нам следует порассуждать о самих фермерах. Никто, кроме них, не заинтересован в уходе за системой орошения после того, как она построена. В этом нет никакой проблемы. До того как были построены первые крупные современные системы орошения, фермерам приходилось заботиться о традиционных сооружениях. Если им удавалось поддерживать в рабочем состоянии традиционные системы, почему они не справляются с современными?
Уход за системой орошения предполагает два вида работ: поддержание цельности дамбы и чистку каналов от засорения. Это очень трудоёмкая работа. Фермеры палец о палец не ударят, если не увидят в этом своей выгоды, и это порождает проблему. Целая дамба нужна всем фермерам, но фермеров, ведущих хозяйство рядом с дамбой, не сильно волнует судьба оросительных каналов ниже по течению. Так с какой стати они должны помогать чистить каналы? К счастью, большинство фермерских общин Непала выработало систему кооперации; детали разнятся, но общий принцип таков: фермеры ниже по течению помогают ремонтировать плотину в обмен на помощь в уходе за каналами. До поры до времени всё идет хорошо.
Если крупный донор платит за прокладку новых, бетонных каналов, ситуация улучшается: новые каналы лучше, несут больше воды и требуют меньше ремонта. Но если донор финансирует новую плотину, всё разваливается. Не потому, что разваливается дамба — скорее наоборот. Поскольку бетонная дамба требует намного меньше ухода, чем обычная, договорённость о сотрудничестве, на которой держалась вся ирригационная система, больше не работает. Фермеры в верховьях больше не помогают чистить каналы в обмен на помощь в укреплении дамбы со стороны фермеров в низовьях. Первые не нуждаются в помощи, поэтому вторым нечего предложить взамен.
Многие современные системы орошения в Непале постигает печальная судьба; хотя технические характеристики системы изучены и улучшены, человеческим её аспектам не было уделено должного внимания.

 

***

 

Это лишнее свидетельство того, что если действующие в обществе стимулы не способствуют продуктивному поведению, никакая инфраструктура не спасёт от бедности. Проекты развития зачастую реализуются людьми, которым неинтересен успех дела, зато их очень интересуют откаты и карьерный рост. Если эффективность проекта — дело десятое, стоит ли удивляться, что он не достигает публично провозглашенных целей, даже если при этом выполнены истинные цели мздоимствующих бюрократов? И даже если организаторы возьмутся за проект, где развитие и вправду является истинной целью, взятки и прочие нарушения с большой вероятностью погубят дело.

 

Есть ли шансы на развитие?

 

Специалисты по развитию часто фокусируют свои усилия помощи бедным странам в первую очередь на совершенствовании начального образования и инфраструктуры — телефонной связи и дорожной сети. Это весьма разумно, но к сожалению, это лишь часть проблемы. Экономисты, дотошные в плане статистики или пользующиеся нетрадиционными данными — например, о заработках камерунцев на родине в сравнении с заработками камерунцев, эмигрировавших в США, — утверждают, что слабое развитие образования, инфраструктуры и производственных мощностей уже не объясняет пропасть между бедными и богатыми. Из-за паршивой образовательной системы Камерун должен быть вдвое беднее. Из-за ужасной инфраструктуры он опять, грубо говоря, должен быть вдвое беднее. Тогда Камерун должен быть вчетверо беднее США, а он беднее в пятьдесят раз. Более того, почему же жители Камеруна ничего не предпринимают? Почему они не повысят качество школьного образования? Разве не очевидно, что выгоды перевесят издержки? Разве камерунские бизнесмены не могут взять и построить фабрики, купить технологии, найти иностранных партнёров и разбогатеть?
Похоже, что нет. Манкур Олсон показал, что клептократия в верхах препятствует росту бедных стран. Когда президентом становится вор, это необязательно ведёт к гибели. Президент вполне может позволить экономике вырасти, чтобы затем потребовать свой кусок от более крупного пирога. Но мародёрство принимает массовый размах: либо диктатор не уверен в своём будущем, либо он позволяет другим воровать, чтобы они и дальше его поддерживали
На нижних ступеньках общественной лестницы развитие стопорится, потому что порядки и законы в стране не поощряют проекты или бизнес, обеспечивающие общее благо. Предприниматели не учреждают легальный бизнес (слишком хлопотно) и, значит, не платят налоги; чиновники выдумывают смехотворные проекты ради собственного престижа или обогащения; школьники не забивают себе голову получением никому не нужных аттестатов.
То, что коррупция и искажённые стимулы играют роль, не новость. Возможно, новость в том, что извращённые порядки и институты объясняют не малую часть разрыва между Камеруном и богатыми странами, а практически весь этот разрыв. Страны вроде Камеруна живут намного хуже, чем могли бы, даже с учётом слабо развитой инфраструктуры, почти полного отсутствия инвестиций и низкого уровня образования. Что хуже, паутина коррупции препятствует любым попыткам улучшить инфраструктуру, привлечь инвестиции и повысить уровень образования.
Образовательная система Камеруна была бы лучше, если бы у людей был стимул получать хорошее образование, если бы в обществе царила меритократия и люди получали бы работу за хорошие оценки и реальные навыки, а не по блату. Камерун мог бы иметь более современные технологии и больше работающих фабрик, если бы инвестиционный климат был благоприятным - как для иностранных инвесторов, так и для местных — и если бы волокита и взятки не съедали прибыль.
Даже то образование, те технологии и инфраструктура, которые есть в Камеруне, можно использовать с большей выгодой, если общественное устройство будет поощрять достойные, продуктивные идеи. Но этого не происходит.

 

***

 

У нас по-прежнему нет подходящего слова для обозначения того, чего не хватает Камеруну и другим бедным странам во всем мире. Но мы всё-таки начинаем понимать, о чём речь. Одни называют это «социальным капиталом» и «доверием». Другие — «верховенством закона» или «институтами». Но всё это только названия. Проблема в том, что Камерун и другие бедные страны - это мир шиворот-навыворот, где люди заинтересованы вести себя так, что их действия прямо или косвенно вредят остальным. Стимулы к созданию благосостояния каким бы то ни было способом вывернуты точно так же, как крыша школьной библиотеки.
Гниение начинается с правительства, но поражает всё общество. Нет смысла вкладываться в дело, поскольку правительство не защитит вас от воров. (Лучше уж самому стать вором.) Зачем оплачивать телефонный счёт, если никто не сможет принудить вас сделать это по суду (а значит, нет смысла учреждать телефонную компанию)? Зачем получать образование, коль скоро рабочие места раздаются не по заслугам, а по блату (да и в любом случае вы не сможете взять кредит на обучение, поскольку у банка нет возможностей его вернуть, а правительство не обеспечивает хорошие школы)? Бессмысленно организовывать фирму-импортёра, ведь выгода от неё достанется таможенникам (поэтому объёмы торговли малы, отчего таможенники лишь голоднее и более жадны до взяток).
Теперь, когда мы более-менее понимаем важность этих факторов, можно приступать к исправлению положения. Однако по самой своей природе эта проблема сопротивляется решениям, так что это процесс медленный и трудный. Установление демократии силой считается у нас не очень приемлемым делом, да и живут такие демократии недолго. Нам определённо не нравится, когда выделенные на развитие деньги теряются в недрах бюрократической системы, однако контроль за надлежащим расходованием средств — очень трудоёмкое занятие.
Эти проблемы невозможно решить за одну ночь. Однако можно провести некоторые простые реформы, которые — при наличии известной политической воли - могут двинуть бедные страны вроде Камеруна в правильном направлении. Одна из таких реформ — покончить с волокитой, упростить регистрацию малого бизнеса, облегчить его развитие и кредитование. Зачастую нужны самые элементарные законодательные меры; и хотя они должны опираться на разумное и великодушное правление, всё же для их принятия требуется один-единственный министр с головой на плечах и сердцем в груди, а не полномасштабная реформа всей государственной службы.
Еще один, весьма действенный способ — подрядить на помощь мировую экономику. Размер экономики большинства бедных стран очень мал; экономика всей Африки южнее Сахары по размеру сопоставима с бельгийской. Экономика маленькой африканской страны, такой как Чад, меньше, чем экономика вашингтонского пригорода Вифезда, а банковский её сектор меньше отделения Федерального кредитного союза, обслуживающего сотрудников Всемирного банка. Крохотным странам вроде Чада и Камеруна никак не обойтись своими силами: им необходим доступ к дешёвому топливу, займам международных банков и промышленному оборудованию. Но камерунцы словно в ловушке за высокими торговыми барьерами; импортные пошлины в стране — одни из самых высоких в мире, в среднем — более 60%. Подобные барьеры приносят выручку правительству, позволяют оберегать бизнес приближённых предпринимателей или выдавать прибыльные импортные лицензии. Маленьким странам не выжить без мировой экономики, но с её помощью они могут расцвести. В следующей главе мы посетим одну такую страну и выясним, как у неё это получается.
Назад: Глава 7 Торговцы воздухом
Дальше: Глава 9 Пиво, картофель-фри и глобализация