На протяжении десятилетий существовало общее убеждение в том, что массовые волнения истощают силы глобальной экономики. Отдельные шоки и кризисы, разумеется, можно было использовать как рычаг для открытия новых рынков, но когда шок выполнял свою работу, для устойчивого экономического роста требовались мир и стабильность, хотя бы относительные. Этим привычно объясняли то, почему 90-е годы были эпохой процветания: с окончанием холодной войны экономические системы могли сконцентрировать свои усилия на торговле и инвестициях, а поскольку страны стали более открытыми и взаимозависимыми, вероятность военных конфликтов между ними снизилась.

   Однако на Всемирном экономическом форуме в Давосе (Швейцария) политики и руководители корпораций ломали головы, размышляя о ситуации в мире, которая казалась насмешкой над всеми законами здравого смысла. Это явление окрестили «давосской дилеммой». По словам Мартина Вульфа, колумниста газеты Financial Times, суть этой дилеммы — «контраст между успешной экономикой и сомнительной политикой стран всего мира». Он писал, что экономика «перенесла серию потрясений: кризис фондового рынка после 2000 года; шок терактов 11 сентября 2001 года; войны в Афганистане и Ираке; разногласия относительно действий США; скачок цен на нефть, подобного которому не было с 1970-х; приостановка переговоров [ВТО] в Дохе; столкновения по поводу ядерных планов Ирана», — но при всем этом экономика «переживает золотой период повсеместного роста». Иными словами, мир превращается в ад, нигде нет стабильности, а в это время глобальная экономика торжественно возвещает о своем существовании. Некоторое время спустя бывший министр финансов США Лоренс Саммерс говорил о «практически полном отсутствии связи» между политикой и рынком: «Это напоминает Диккенса: стоит поговорить с экспертом по международным отношениям, и видишь, что ты живешь в самые мрачные времена. А затем ты поговоришь с потенциальными инвесторами, и оказывается, это наилучший период в истории».

   Эту же загадочную тенденцию отражает экономический показатель под названием «индекс оружие-икра». Он высчитывается по соотношению доходов от продаж реактивных истребителей (оружие) к доходам от продаж частных самолетов, так называемых executive gets («икра»). В течение 17 лет можно было наблюдать одну закономерность: когда шла оживленная торговля истребителями, продажа роскошных реактивных самолетов уменьшалась, и наоборот. Разумеется, какая-то группа людей постоянно богатела от продажи оружия, но их экономическое значение было относительно малым. И все разделяли одну простую истину, что бурный экономический рост несовместим с насилием и нестабильностью.

   Но эта истина уже не подтверждалась. С 2003 года, год спустя после вторжения в Ирак, высчитывая «индекс оружие-икра», можно было заметить, что быстро и одновременно подскочили продажи как истребителей, так и роскошных самолетов. Это значило, что в мире растет насилие, а одновременно накапливаются огромные доходы.

   Стремительный экономический рост Китая и Индии сыграл свою роль в повышении спроса на предметы роскоши, но не меньшую роль тут сыграло и расширение узкого военно-промышленного комплекса до масштабного комплекса капитализма катастроф. И сегодня всеобщая нестабильность выгодна не только горстке торговцев оружием; она приносит неизмеримую прибыль всему сектору высоких технологий, сектору капитального строительства, частным медицинским компаниям, которые лечат раненых солдат, индустрии нефти и газа — и, разумеется, оборонным подрядчикам.

   Объем доходов тут достаточно велик, чтобы породить экономический бум. Компания Lockheed Martin, бывший вице-президент которой возглавил комиссию, активно призывавшую начать войну с Ираком, только в 2005 году получила 25 миллиардов долларов из денег американских налогоплательщиков. По замечанию конгрессмена от демократов Генри Уэксмена, эта сумма «превышает стоимость валового внутреннего продукта 103 стран, включая Исландию, Иорданию и Коста-Рику... и это больше, чем сумма бюджетов Министерства торговли, Министерства внутренних дел, Управления малого бизнеса и всей ветви законодательной власти правительства». Сама по себе Lockheed стала новым рынком. Она и другие подобные компании (стоимость акций которых выросла втрое с 2000 по 2005 год) спасли фондовый рынок от затяжного кризиса после 11 сентября. Стоимость обычных акций упала, однако общий оборонный индекс — «показатель стоимости акций компаний, работающих в сфере обороны, национальной безопасности и авиакосмической промышленности» — повышался с каждым годом, в 2001-2006 годы в среднем на 15 процентов, превышая в 7,5 раза средние показатели роста компаний из списка Standard & Poor's 500 за тот же период.

   Ситуация «давосской дилеммы» углубилась еще сильнее благодаря созданию крайне прибыльной модели приватизированной реконструкции, созданной в Ираке. Акции капитального строительства, которым занимаются крупные инженерные фирмы, получающие после войны или стихийного бедствия лакомые контракты без конкурса, поднялись в цене на 250 процентов в 2001-2007 годы. Восстановление сегодня стало таким большим бизнесом, что за каждым новым разрушением следует горячая компания первичного размещения акций: 30 миллиардов долларов на реконструкцию Ирака, 13 миллиардов — на восстановление стран, пострадавших от цунами, 100 миллиардов — на Новый Орлеан и побережье Мексиканского залива, 7,6 миллиарда — на Ливан.

   Террористические акты, которые раньше вызывали кризисы на бирже, теперь вызывают оживление рынка. После 11 сентября 2001 года индекс Доу-Джонса упал на 685 пунктов, как только открылись торги. Однако 7 июля 2005 года, когда в лондонском общественном транспорте четыре взрыва убили десятки и ранили сотни людей, ситуация была совершенно иной: цена американских акций на момент закрытия торгов повысилась по сравнению с предыдущим днем — индекс Nasdaq вырос на семь пунктов. В августе того же года, в день, когда английскими стражами порядка было арестовано 24 подозреваемых в подготовке теракта — взрыва самолетов, летящих в США, — при закрытии биржи индекс Nasdaq повысился на 11,4 пункта, во многом благодаря росту стоимости акций компаний, работающих в сфере национальной безопасности.

   Сюда же надо отнести неимоверные доходы нефтяных компаний. В 2006 году только ExxonMobil получила прибыль в 40 миллиардов долларов — мировой рекорд из всех зарегистрированных случаев в истории, и от нее не так уж сильно отставали конкурирующие компании, такие как Chevron. Подобно корпорациям, связанным с обороной и занимающимся капитальным строительством и национальной безопасностью, в нефтяном секторе положение улучшается с каждой очередной войной, после каждого теракта или разрушительного урагана. Нефтяные компании не только пожинают плоды от временного повышения цен при нестабильности в важнейших нефтеносных регионах, эта индустрия постоянно извлекает из катастроф долговременные выгоды. Например, благодаря усилиям нефтяных компаний значительная доля денег, отпущенных на восстановление Афганистана, пошла на строительство дорогой инфраструктуры дорог для нового трубопровода (тогда как многие другие проекты реконструкции были приостановлены), в Ираке, охваченном огнем, был принят новый закон о нефти, а ураган «Катрина» позволил протолкнуть проект открытия новых нефтеперерабатывающих заводов на территории США впервые после 70-х. Нефтегазовая промышленность неразрывно связана с экономикой катастроф — одновременно она является и важнейшей причиной многих бедствий, и бизнесом, позволяющим получать от этого доходы, — а потому вполне заслужила звание почетного члена в составе комплекса капитализма катастроф.

   Недавний поток катастроф обернулся такими баснословными доходами, что многие люди по всему миру пришли к убеждению, что богатые и сильные мира сего сознательно готовят эти бедствия, чтобы их использовать. В июле 2006 года опрос жителей США показал: треть из них думает, что правительство приложило руку к терактам 11 сентября или не пыталось их предотвратить, «потому что желало вовлечь Соединенные Штаты в войну на Ближнем Востоке». И подобные подозрения сопровождали большинство катастроф последних лет. После урагана «Катрина» среди обитателей временных приютов ходили слухи, что плотины вовсе не прорвала вода — их нарочно разрушили, чтобы «уничтожить в городе районы чернокожих, сохранив районы белых», как говорил лидер «Нации ислама» Луис Фаррахан. В Шри-Ланке мне доводилось слышать, что цунами произошло из-за подводного взрыва, и это сделали США в намерении ввести войска в Южную Азию и установить полный контроль над экономикой региона.

   Истина же, с одной стороны, не столь неприглядна, но с другой — внушает еще большие опасения. Экономическая система, нуждающаяся в постоянном росте, которая при этом отказывается предпринимать какие-либо серьезные меры по охране среды, сама по себе порождает постоянные катастрофы: военные, экологические или финансовые. Жадность относительно легкой и быстрой добычи при помощи чистых спекуляций с инвестициями превратила фондовый рынок, валютный рынок и рынок недвижимости в машину по созданию кризисов, как то продемонстрировали кризис песо в Мексике или крах рынка доткомов. Наша всеобщая зависимость от грязных невозобновляемых источников энергии готовит новые чрезвычайные ситуации: природные бедствия (по сравнению с 1975 годом их количество возросло на 430 процентов) и войны за контроль над дефицитными ресурсами (и не только войны в Ираке и Афганистане, но и не такие яркие конфликты в Нигерии, Колумбии и Судане), что в свою очередь порождает ответные удары террористов (как показало одно исследование 2007 года, количество терактов с начала войны в Ираке выросло в семь раз).

   Обусловленные ростом температуры, как климатической так и политической, будущие катастрофы возникают отнюдь не под покровом заговоров. Все свидетельствует о том, что достаточно сохранять нынешний курс, и бедствия станут все более частым явлением. Поэтому разумнее думать, что порождением катастроф занимается невидимая сила рынка — они исходят именно оттуда.

   Хотя комплекс капитализма катастроф намеренно не планирует катастрофы, которые его кормят (Ирак тут, возможно, является весьма значимым исключением), все говорит о том, что его отдельные механизмы изо всех сил работают над тем, чтобы сохранить нынешнее катастрофическое положение. Крупные нефтяные компании уже много лет финансируют группы людей, которые отрицают проблему изменения климата; за последнее десятилетие ExxonMobil потратила на эти цели примерно 16 миллионов долларов. Это явление всем известно, однако связь между подрядчиками при катастрофах и создателями общественного мнения для многих остается не столь очевидной. Некоторые влиятельные мозговые центры Вашингтона, например Институт государственной политики и Центр политической безопасности, щедро финансируют производители оружия и оборонные подрядчики, которые получают огромные доходы благодаря тому, что интеллектуалы из этих заведений непрерывно представляют публике мир как мрачное и порочное место, где все проблемы решаются исключительно с помощью силы. Сектор национальной безопасности все теснее соединяется с медиа-корпорациями, последствия этого союза могут напомнить антиутопию Оруэлла. В 2004 году монстр цифровых коммуникаций LexisNexis заплатил 775 миллионов долларов компании Seisint, занимающейся обработкой информации, которая тесно сотрудничает со службами федерального уровня и штатов в вопросах слежки. В том же году General Electric, владелец канала NBC, приобрела In Vision, крупного производителя современных устройств для поиска взрывчатых веществ, которые применяют в аэропортах и других общественных местах. InVision получила колоссальную сумму в 15 миллиардов долларов от Министерства национальной безопасности в. виде контрактов с 2001 по 2006 год, что превосходит объем контрактов с другими компаниями.

   Постепенное проникновение комплекса капитализма катастроф в СМИ может обернуться новой формой сотрудничества корпораций на основе столь модной в 90-е годы вертикальной интеграции. Очевидно, с точки зрения бизнеса это имеет смысл. Чем сильнее общество охвачено паникой, подозревая, что в каждой мечети кроются террористы, тем выше рейтинг выпусков новостей, тем больше спрос на устройства биометрической идентификации или определения жидких взрывчатых веществ, поставляемых компаниями, входящими в комплекс капитализма катастроф, тем больше строится высокотехнологичных ограждений. Если в 90-е годы успехом пользовалась мечта об открытой «маленькой планете» без границ, то в новом тысячелетии такую же роль играет образ грозного Запада, превращенного в надежную крепость, которую осаждают воины джихада и нелегальные иммигранты. И единственное, что угрожает растущей экономике катастроф, от которой в такой огромной мере зависит ее благосостояние, куда входит вооружение и нефть, техника для наблюдения и запатентованные лекарственные препараты, — это возможность с помощью каких-либо усилий стабилизировать изменения климата и достичь мирного геополитического состояния.

   Пока аналитики размышляют о причинах «давосской дилеммы», возникает новое понимание ситуации. Нельзя сказать, что рынок в полной мере защитил себя от нестабильности, этого еще не произошло. Тем не менее непрерывный ряд катастроф стал таким привычным, что гибкий рынок изменился и приспособился к новому положению вещей — нестабильность дает ему стабильность. Когда обсуждают этот новый экономический феномен, появившийся после 11 сентября 2001 года, как правило, ссылаются на Израиль. На протяжении последнего десятилетия Израиль занимался решением своей местной «давосской дилеммы»: войны и теракты участились, однако деловая жизнь на бирже Тель-Авива по активности побивала все прошлые рекорды, несмотря на продолжающееся насилие. Как сказал, выступая на канале Fox News после терактов 7 июля в Лондоне, один аналитик, «в Израиле приходится опасаться террора ежедневно, но рынок тут за последний год вырос». Можно согласиться, что, как и глобальная экономика в целом, политическая ситуация в Израиле находится в катастрофическом положении, но экономика страны никогда не была столь прочной, и показатели ее роста за 2007 год сравнимы с показателями Китая и Индии.

   С точки зрения модели «оружие — икра» пример Израиля интересен тем, что его экономика устойчива перед лицом серьезных политических потрясений, таких как война с Ливаном 2006 года или захват Газы «Хамасом» в 2007 году. Израиль построил такую экономическую систему, в которой при эскалации насилия наблюдается заметный подъем. И этот феномен не является загадкой. За годы до того, как американские и европейские компании осознали выгоды глобального бума вокруг безопасности, израильские технологические фирмы уже создавали домашнюю индустрию защиты, так что они занимают ведущее положение в этом секторе и сегодня. По подсчетам Израильского института экспорта, в стране существует 350 корпораций, которые продают местную продукцию, связанную с безопасностью, а в 2007 году на рынке появилось 30 новых компаний подобного рода. С точки зрения корпораций Израиль был той моделью, которую следовало использовать на рынке после 11 сентября 2001 года. Однако с социальной и политической точек зрения Израиль следует воспринимать иначе — как грозное предупреждение. Тот факт, что страна наслаждается экономическим благоденствием, несмотря на войну с соседями и растущую жестокость на оккупированных территориях, показывает, насколько опасно строить экономику на основе непрерывной войны и углубления катастроф.

   Способность Израиля сочетать «оружие и икру» является кульминацией решительного изменения экономического курса в стране в течение последних пятнадцати лет, и параллельно это изменение крайне негативно отразилось на перспективах достижения мира — последнему вопросу уделяли мало внимания. Положение, при котором существовал реальный шанс достичь мира на Ближнем Востоке, последний раз наблюдалось в начале 1990-х, когда множество израильтян понимали, что постоянный конфликт не лучшее решение проблемы. В то время пал оплот коммунизма, начиналась информационная революция, и в деловом сообществе Израиля было широко распространено убеждение в том, что кровавая оккупация Газы и Западного берега реки Иордан, за которой последовал бойкот Израиля со стороны арабских стран, ставит под угрозу будущее израильской экономики. Израильские корпорации, наблюдавшие за стремительным развитием новых рынков по всему миру, устали преодолевать сопротивление войны, хотели стать частью мира без границ, приносящего доходы, но битвы в регионе заставляли их сидеть у себя дома. Если бы израильскому правительству удалось договориться о мире с палестинцами, соседние страны прекратили бы бойкот и Израиль благодаря своему расположению мог бы превратиться в ближневосточный центр свободной торговли.

   В 1993 году Дан Гиллерман, тогдашний президент Федерации израильских торговых палат, озвучивал эту позицию так: «Израиль может стать обычным государством... Он может стать стратегическим, снабженческим и рыночным центром всего региона, ближневосточным Сингапуром или Гонконгом, где расположены офисы транснациональных компаний... Мы говорим об экономике совершенно иного рода... Израиль должен действовать и быстро приспосабливаться к ситуации, иначе эта судьбоносная возможность для экономики будет упущена и нам останется только с сожалением говорить: "а мы могли бы"».

   В том же году Шимон Перес, министр иностранных дел, объяснял группе израильских журналистов, что мир стал неизбежностью. Конечно, это будет мир особого рода. «Нам не нужен мир флагов, — говорил он, — нам нужен мир рынков». Несколько месяцев спустя израильский премьер-министр Ицхак Рабин и глава Организации освобождения Палестины Ясир Арафат обменялись рукопожатием на лужайке перед Белым домом в знак вступления в действие соглашения, подписанного в Осло. Этому радовался весь мир, и эти трое — Перес, Рабин и Арафат — разделили между собой Нобелевскую премию мира 1994 года. Но затем все пошло по другому сценарию.

   Осло было самым радужным периодом в израильско-палестинских отношениях, но знаменитое рукопожатие не было символом окончания конфликта. Оно было только знаком начала процесса, когда все самые острые вопросы еще не были разрешены. Арафат оказался в унизительном положении, когда ему пришлось выпрашивать позволения вернуться на оккупированные территории, кроме того, ему не удалось договориться ни о судьбе Иерусалима, ни о палестинских беженцах, ни о еврейских поселениях, ни даже о праве палестинцев на самоопределение. Стратегия переговоров в Осло, по словам их участников, строилась на идее продвинуть вперед «мир рынков» в надежде, что затем станет на свои места и все остальное: предполагалось, что когда израильтяне и палестинцы откроют свои границы и присоединятся к торжественной процессии глобализации, обе стороны конфликта увидят такое улучшение условий жизни, что появятся условия и для будущих переговоров о «мире флагов». И казалось, Осло дает основания для таких надежд.

   Мира не удалось достичь в силу ряда причин. Израильтяне во всем винят теракты смертников и убийство Рабина. Палестинцы упоминают стремительное разрастание израильских поселений во время переговоров в Осло: это доказывало для них, что такой мир «основывался на неоколониализме», если использовать выражение Шломо Бен-Ами, израильского министра иностранных дел в правительстве рабочей партии Эхуда Барака. Как писал Бен-Ами, «когда мы действительно установим мир с палестинцами, уже разовьется ситуация зависимости, структурное неравенство между двумя социальными группами». Споры о том, кто же сорвал мирные переговоры и стремились ли участники на самом деле достичь мира, хорошо известны и широко обсуждались. Однако два фактора, которые способствовали возвращению Израиля к односторонней позиции, остаются в тени, причем оба они связаны с крестовым походом чикагской школы за распространение свободного рынка. Первый из них — это приток евреев из советских стран, прямое следствие экспериментов с шоковой терапией в России. Другой заключался в изменении экспортной экономики Израиля: ранее экспорт был основан на продаже традиционных товаров и высоких технологий, но постепенно центр тяжести переместился, и предметом продажи стали накопленный опыт и торговля устройствами, связанными с контртерроризмом. Оба этих фактора препятствовали осуществлению программы Осло: приток людей из России снизил зависимость Израиля от палестинской рабочей силы и позволил ему закрыть оккупированные территории, в то время как стремительное развитие экономики высокотехнологичной безопасности раздразнило аппетиты израильских богачей и власть имущих, так что они предпочли отказаться от установления мира в пользу ведения бесконечной и постоянно расширяющей свои масштабы войны против террора.

   По воле истории начало переговоров в Осло точно совпало с самым мучительным этапом эксперимента чикагской школы в России. Рукопожатие возле Белого дома произошло 13 сентября 1993 года, ровно через три недели Ельцин послал танки, обстрелявшие здание парламента, чтобы убрать препятствия для крайне жестокого применения экономического шока в огромных дозах.

   В течение 1990-х около одного миллиона евреев покинули бывший Советский Союз и переехали в Израиль. Сегодня выходцы из бывшего СССР составляют более 18 процентов от всего еврейского населения Израиля. Трудно оценить последствия столь масштабного и стремительного изменения состава населения в столь небольшой стране, как Израиль. По пропорциям это примерно равносильно тому, как если бы все население Анголы, Камбоджи и Перу упаковало свой багаж и одновременно прибыло в Соединенные Штаты. Или, если говорить о Европе, как если бы все население Греции переместилось во Францию.

   Первую волну советских евреев, устремившихся в Израиль, составляли преимущественно люди, желавшие жить в еврейском государстве, потому что они всю свою жизнь подвергались гонениям на религиозной почве. Однако затем количество евреев, покидавших Россию, резко возросло, что прямо связано со страданиями, на которые россиян обрекли их шоковые доктора из экономистов. Последующие волны иммигрантов из России уже не состояли из ревностных сионистов (у многих и сами претензии на еврейское происхождение выглядели весьма сомнительно), это были отчаявшиеся экономические беженцы. «Самое важное не куда мы едем, но откуда выезжаем», — сказал один человек, стоящий в очереди около посольства Израиля в Москве, корреспонденту газеты Washington Times в 1992 году. Представитель «Сионистского форума советских евреев» сетовал, наблюдая за этим исходом: «Их не притягивает Израиль, их выталкивает из СССР политическая нестабильность и экономическая разруха». И действительно, большая волна советских евреев переехала в разгар ельцинского переворота 1993 года — в тот самый момент, когда в Израиле начался мирный процесс. Позднее туда прибыло еще 600 тысяч переселенцев из стран бывшего СССР.

   Такое изменение демографии положило конец и без того ненадежному движению к миру. До приезда переселенцев из СССР Израиль не мог бы и одного дня просуществовать без палестинцев, живущих в Газе и на Западном берегу реки Иордан; его экономика нуждалась в этой рабочей силе, подобно тому как экономика Калифорнии не могла бы обойтись без труда мексиканцев. Каждый день Газу и Западный берег покидали около 150 тысяч палестинцев, которые направлялись в Израиль чистить улицы и строить дороги, а фермеры и торговцы из палестинцев наполняли свои грузовики товарами, чтобы продавать их в Израиле и за его пределами. Обе стороны жили во взаимной экономической зависимости, и Израиль активно препятствовал тому, чтобы палестинские территории строили автономные торговые отношения с арабскими странами.

   А затем, именно тогда, когда вступили в силу соглашения Осло, эта взаимная зависимость внезапно исчезла. Присутствие в Израиле рабочих-палестинцев бросало вызов проекту сионизма, поскольку они требовали компенсации за захваченные земли и равноправия граждан, но сотни тысяч выходцев из СССР, прибывших в Израиль, воспринимались совершенно иначе. Они укрепляли сионизм, заметно увеличив количество евреев относительно арабов, а одновременно создали резерв дешевой рабочей силы. Так Тель-Авив неожиданно получил возможность изменить свою политику относительно палестинцев. 30 марта 1993 года Израиль приступил к «закрытию» границ между израильскими и оккупированными территориями, иногда на несколько дней или недель подряд, не давая возможности палестинцам добраться до своей работы или продавать свои товары. Поначалу это было временной чрезвычайной мерой в ответ на террористическую угрозу. Но такое «закрытие» быстро превратилось в обычное положение вещей, при этом палестинские территории отрезали не только от Израиля, но и одну от другой, для чего создавалась все более сложная, унизительная система контрольно-пропускных пунктов.

   Ожидали, что 1993 год станет началом новой мирной эры; но оказалось, что именно в этом году оккупированные территории, ранее бывшие чем-то вроде рабочих поселков для неимущих граждан израильского государства, начали превращаться в закрытые лагеря. Количество израильских поселений на оккупированных территориях в 1993-2000 годах удвоилось. Произошедшее с бывшими сторожевыми заставами, превратившимися в роскошные охраняемые пригороды со своими собственными закрытыми для палестинцев дорогами, ясно показывало принадлежность этих поселений к государству Израиль. Во время действия соглашений Осло Израиль также захватывал важнейшие резервуары воды на Западном берегу, распределяя ее среди поселений и направляя драгоценную воду в Израиль.

   И тут новые переселенцы опять сыграли важную роль. Многие люди из бывшего Советского Союза приехали в Израиль без гроша в кармане, поскольку их накопления полностью исчезли во время обесценивания денег при шоковой терапии, так что их притягивали оккупированные территории, где дома и квартиры стоили намного дешевле, тем более что за это им предлагали особые льготы и займы. Некоторые из наиболее известных поселений, такие как Ариэль на Западном берегу, гордящееся своим университетом, отелем и небольшой площадкой для игры в гольф, построенной в техасском стиле, активно вербовали поселенцев в странах бывшего Советского Союза, направляя туда своих эмиссаров и поддерживая русскоязычные вебсайты. Благодаря этому население Ариэля увеличилось вдвое, и сегодня это место напоминает маленькую Москву, где в магазинах все написано на двух языках: на иврите и русском. Половина обитателей этого места — выходцы из бывшего СССР. По оценке группы «Мир сегодня» около 25 тысяч израильских граждан, живущих в нелегальных поселениях, относятся именно к этой категории; представители группы также отмечают, что многие выходцы из России приезжают сюда «без ясного понимания того, куда они направляются».

   За годы, прошедшие после соглашений Осло, Израиль умело использовал возможности для развития торговли и достиг удивительных успехов. Во второй половине 1990-х годов израильские компании взяли глобальную экономику приступом, особенно это касается фирм, занимающихся телекоммуникацией и веб-технологиями, которые сделали Тель-Авив и Хайфу как бы ближневосточной Силиконовой долиной. В разгар бума вокруг информационных технологий 15 процентов валового внутреннего продукта Израиля и половину экспорта из страны составляла высокотехнологичная продукция. Как писал журнал Business Week, это сделало экономику Израиля «самой технологически ориентированной в мире», где доля высокотехнологичной продукции вдвое больше, чем в Соединенных Штатах.

   И опять же новые переселенцы сыграли решительную роль в этом экономическом скачке. Среди сотен тысяч евреев, переселившихся в Израиль в 1990-х из бывшего СССР, сюда прибыли ученые, квалификация которых была выше, чем у выпускников ведущих технических учебных заведений Израиля за 80 лет существования последних. Многие из этих ученых работали на холодную войну, и они, по словам одного израильского экономиста, «стали ракетным топливом для технологического прорыва [в Израиле]». Говоря о годах, последовавших за рукопожатием около Белого дома, Шломо Бен-Ами называл их «одной из самых головокружительных эпох экономического роста и создания новых рынков за всю историю [Израиля]».

   Предполагалось, что открытие рынков обернется выгодой для обеих сторон конфликта, однако, за исключением коррумпированной элиты из окружения Арафата, палестинцам откровенно не давали доступа к участию в экономическом буме после Осло. Главным препятствием к этому послужило «закрытие» их территорий, эти мероприятия, введенные в 1993 году, неизменно продолжали осуществлять на протяжении последовавших 14 лет. По словам Сары Рой, гарвардского эксперта по Ближнему Востоку, когда в 1993 году границы внезапно закрыли, это обернулось катастрофой для экономики палестинцев. В интервью она прокомментировала это событие такими словами: «Закрытие границ было самой дискредитирующей особенностью экономики в период действия соглашений Осло и далее, и эта мера нанесла непоправимый ущерб и без того слабой экономике».

   Рабочие не могли попасть на место работы, торговцы — продавать свои товары, фермеры — добраться до собственных полей. В 1993 году на оккупированных территориях уровень валового национального продукта на душу населения упал примерно на 30 процентов, к следующему году уровень бедности среди палестинцев подскочил до 33 процентов. К 1996 году, говорит Рой, собравшая множество документов относительно экономических последствий «закрытия», «66 процентов работоспособных палестинцев были либо безработными, либо имели крайне мало работы». Для палестинцев это был не «мир рынков», о котором мечтали в Осло, но упразднение рынков, сокращение рабочих мест и ограничение свободы и — что самое страшное, по мере роста израильских поселений — потеря земли. Именно это положение превратило оккупированные территории в очаги пламени, когда Ариэль Шарон в сентябре 2000 года посетил в Иерусалиме место, которое мусульмане называют Харам аль-Шариф, а евреи — Храмовой горой, что спровоцировало вторую интифаду.

   Как обычно утверждают в израильской и международной прессе, мирный процесс провалился из-за того, что в июле 2000 года палестинцы в Кемп-Дэвиде отвергли щедрое предложение Эхуда Барака и Арафат не пошел навстречу Израилю, а это доказывало, что он никогда искренне не стремился установить мирные отношения. После этого события и второй интифады израильтяне потеряли веру в переговоры, выбрали Ариэля Шарона и начали строить так называемый барьер безопасности, который палестинцы называют «стеной апартеида», — систему бетонных стен и металлических ограждений, выступающих за «зеленую зону» 1967 года на палестинские территории, которая позволяет присоединить большие участки земли с еврейскими поселениями к Израилю, в том числе районы, включающие до 30 процентов водных источников.

   Арафат, без сомнения, ожидал более выгодного предложения, чем те, что он услышал в Кемп-Дэвиде или Табе в январе 2001 года, но предложения Израиля действительно не были адекватны ситуации. Израильтяне постоянно повторяют, что это — беспрецедентно щедрые уступки, однако в Кемп-Дэвиде ничего не говорилось о палестинцах, вынужденных покинуть свои дома и земли при создании государства Израиль в 1948 году, и палестинцам не давали права на самоопределение хотя бы в самых скромных масштабах. В 2006 году Шломо Бен-Ами, главный представитель израильского правительства на переговорах в Кем-Дэвиде и Табе, вопреки мнению своей партии признал, что «Кемп-Дэвид вовсе не был упущенной прекрасной возможностью для палестинцев, и будь я сам палестинцем, я бы также отверг прозвучавшее там предложение».

   Есть и другие факторы, заставившие Тель-Авив после 2001 года отказаться от серьезных переговоров о мире, не менее весомые, чем подозрительное упрямство Арафата или стремление Шарона создать «великий Израиль». Один из них связан с расцветом израильской технологической экономики. В начале 1990-х экономическая элита Израиля стремилась к миру ради процветания, но после Осло ей удалось создать процветание иного рода, куда менее зависящее от мира, чем думали раньше. Когда Израиль занял свою нишу в глобальной экономике, оказалось, что он торгует информационными технологиями, а это значило, что для роста важнее посылать программы и микрочипы в Лос-Анджелес и Лондон, чем грузовые суда — в Бейрут и Дамаск. Для успеха в сфере технологий Израилю не требовалось дружбы с соседними арабскими государствами или прекращения оккупации территорий. Однако подъем экономики высоких технологий был только первым этапом в судьбоносной экономической трансформации Израиля. Второй этап наступил после краха доткомов в 2000 году, когда ведущим израильским компаниям пришлось думать о новой нише на глобальном рынке.

   Поскольку экономика Израиля по удельному весу в ней технологий стояла на первом месте в мире, крах информационного рынка ударил по этой стране сильнее всего. Все немедленно начало приходить в упадок, и в июне 2001 года аналитики предсказывали, что около 300 израильских фирм, работающих в сфере высоких технологий, должны обанкротиться, после чего последует увольнение десятков тысяч работников. Заголовок в тель-авивской деловой газете Globes утверждал, что 2002 год — это «наихудший год для израильской экономики после 1953 года».

   Как отмечает газета, единственной причиной, почему ситуация не ухудшилась до предела, было то, что израильское правительство в ответ быстро увеличило военные расходы на 10,7 процента, отчасти за счет сокращения социальных программ. Правительство также стремилось помочь технологической индустрии переключиться с информационных технологий и коммуникаций на безопасность и наблюдение. В тот период вооруженные силы Израиля играли роль инкубатора для бизнеса. Молодые израильские солдаты экспериментировали с устройствами для связи или наблюдения, проходя обязательную службу, а затем, после демобилизации, создавали на основе своего опыта бизнес-планы. Появилась масса новых проектов, таких как разработка систем поиска уличающей информации в базе данных, создание сети камер наблюдения или всестороннее исследование психологических особенностей террористов. И когда после 11 сентября для такой продукции молниеносно появился рынок, израильское государство открыто поддерживало новое направление национальной экономики: на смену буму информационных технологий должен прийти бум национальной безопасности. Это было идеальным сочетанием боевого духа партии «Ликуд» и радикальной приверженности экономике чикагской школы, и такое сочетание воплощали в себе министр финансов Шарона Беньямин Нетаньяху и новый шеф израильского центрального банка Стенли Фишер, который ранее как представитель МВФ руководил экспериментами по шоковой терапии в России и Азии.

   К 2003 году положение экономики в Израиле удивительным образом поправилось, а в 2004 году страна производила впечатление чуда: после глубокого упадка она просто опережала любую другую западную страну. И во многом этот рост объясняется тем, что Израиль своевременно начал позиционировать себя как ярмарку технологий безопасности. Правительства всего мира внезапно почувствовали острую необходимость обзавестись орудиями охоты на террористов, а также изучить практические навыки разведывательной работы в арабском мире. Израиль под руководством партии «Ликуд» представлял себя мировому сообществу как выставочный образец передового государства национальной безопасности, которое обрело бесценный опыт за те десятилетия, когда ему приходилось бороться с арабами и отражать угрозы со стороны мусульманского мира. Обращаясь к Северной Америке и Европе, Израиль откровенно заявлял: война против террора, которая у вас только что началась, нам знакома с самого рождения. Наши фирмы, занимающиеся высокими технологиями, и частные разведывательные компании покажут вам, как это делается.

   Таким образом Израиль моментально стал «страной, в которую едут в поисках технологий борьбы с терроризмом», как о том писал журнал Forbes. Начиная с 2002 года ежегодно тут проводились десятки крупных конференций по национальной безопасности, куда приезжали юристы, начальники полиции, шерифы и руководители компаний со всего мира, причем количество и масштаб подобных мероприятий все время возрастали. Опасности отпугнули многих обычных туристов, зато официальные посетители, приехавшие в рамках программ борьбы с террором, отчасти заполнили образовавшуюся пустоту.

   В феврале 2006 года на одном из мероприятий такого рода, в рекламе которого стояли слова «борьба [Израиля] с терроризмом: путешествие за кулисы», представители ФБР, Microsoft, системы городского транспорта Сингапура и другие посещали самые популярные туристические места: Кнессет, Храмовую гору, Стену плача. И везде восхищенные посетители могли понаблюдать за надежной работой систем безопасности и подумать, что из этого можно применить у себя на родине. В мае 2007 года Израиль пригласил руководителей нескольких крупных американских аэропортов на семинар, посвященный выявлению опасных пассажиров и системе проверки, применяемой в тель-авивском Международном аэропорту Бен-Гуриона. Стивен Гроссмен, руководитель авиации Международного аэропорта Окленда (штат Калифорния), сообщил, что приехал сюда, «потому что израильская безопасность пользуется легендарной славой». Иногда эти мероприятия похожи на зловещие театральные представления. Так, на Международной конференции по национальной безопасности 2006 года израильские военные представили хорошо разработанную «имитацию массовой катастрофы, которая началась в городе Несс-Зиона, а закончилась в госпитале «Асаф а-Рофе», как о том сообщали организаторы.

   Это не просто методические конференции, но прибыльные коммерческие демонстрации мастерства израильских фирм, работающих в сфере безопасности. В результате экспорт контртеррористической продукции из Израиля за 2006 год вырос на 15 процентов, предполагалось, что в 2007 году эта цифра должна вырасти до 20, что в сумме составляет 1,2 миллиарда долларов дохода. Оборонный экспорт из страны за 2006 год достиг рекордного уровня в 3,4 миллиарда долларов (в 1992 году он составлял 1,6 миллиарда), что позволяет поставить Израиль на четвертое в мире место по объему торговли оружием (тут он опережает Великобританию). В индексе Nasdaq Израиль по количеству своих технологических компаний — многие из них связаны с безопасностью — опережает все другие страны, и количество израильских патентов, зарегистрированных в США, превосходит сумму патентов Индии и Китая. На сегодня его технологический экспорт, преимущественно связанный с безопасностью, составляет 60 процентов всего экспорта из страны.

   В журнале Fortune приведены слова Лена Розена, известного израильского банкира, занимающегося инвестициями: «Безопасность значит больше, чем мир». Во время переговоров в Осло, говорил он, «люди стремились к миру ради экономического роста. Теперь же они стремятся к безопасности, так что уровень насилия не влияет на этот рост». Он мог бы пойти дальше и сказать: бизнес по созданию «безопасности» — для Израиля и всего мира — непосредственно связан со стремительным экономическим ростом Израиля за последние годы.

   И можно без преувеличения сказать, что индустрия войны против террора спасла экономику Израиля от спада, подобно тому как комплекс капитализма катастроф помог спасти глобальный рынок ценных бумаг.

   Вот всего лишь несколько примеров, которые демонстрируют размах этой индустрии.

   Телефонный звонок в полицейское управление Нью-Йорка записывается и анализируется с помощью технологии, разработанной израильской фирмой Nice Systems. Та же система применяется полицией Лос-Анджелеса и компанией Time Warner, на ней же основана работа камер наблюдения в аэропорту Рональда Рейгана, ее используют и десятки других важных клиентов.

   В лондонском метро видеозапись ведется с помощью камер наблюдения Verint, разработанных огромной израильской технологической корпорацией Comverse. Устройства для наблюдения Verint применяются также в Министерстве обороны США, в Международном аэропорту Далласа в Вашингтоне, на Капитолийском холме и в метро Монреаля. Компания обслуживает клиентов из более 50 стран, а также помогает таким корпоративным монстрам, как Home Deport и Terget, наблюдать за своими сотрудниками.

   Работники Лос-Анджелеса и Колумбуса (штат Огайо) пользуются идентификационными карточками со встроенными микропроцессорами производства SuperCom, израильской компании, которая хвалится тем, что ее консультативный совет возглавляет бывший директор ЦРУ Джеймс Булей. Одна европейская страна (название которой держат в секрете) заказала SuperCom национальную систему идентификационных карт, другая поручила ей осуществить пробную программу создания «биометрических паспортов»; оба этих проекта вызывают споры.

   Брандмауэр для компьютерных сетей некоторых крупнейших электроэнергетических компаний в Америке создан знаменитой израильской компанией Check Point, хотя эти корпорации просили не разглашать их названий. По данным Check Point, «89 процентов компаний из списка Fortune 500 используют нашу систему безопасности».

   При подготовке к финалу Суперкубка 2007 года все работники Международного аэропорта в Майами прошли тренинг, где их учили выявлять «не только плохие предметы, но и плохих людей» с помощью психологической системы «Распознавание поведенческих моделей», разработанной израильской фирмой New Age Security Solutions. В список аэропортов, которые в последние годы нанимали New Age для обучения своих сотрудников, входят аэропорты Бостона, Сан-Франциско, Глазго, лондонский Хитроу и многие другие. Тренинг New Age прошли работники порта в дельте реки Нигер, где непрерывно возникают конфликты, а также сотрудники Министерства юстиции Голландии, охранники у Статуи Свободы и агенты Бюро по борьбе с терроризмом Управления полиции Нью-Йорка.

   Когда богатые обитатели новоорлеанского района Одубон после урагана «Катрина» решили, что им нужна собственная полиция, они наняли частную израильскую охранную фирму Instinctive Shooting International.

   Служащие Королевской конной полиции Монреаля и федеральной полицейской службы Канады прошли тренинг от International Security Instructors, компании из Вирджинии, которая занимается подготовкой солдат и стражей порядка. В рекламе компании, гордящейся своим «приобретенным дорогой ценой израильским опытом», говорится, что инструкторами тут работают «ветераны израильских частей особого назначения из... вооруженных сил Израиля, отделений по борьбе с терроризмом Национальной полиции Израиля и Общей службы безопасности ("Шин бет")». В круг элитных клиентов компании входят ФБР, Армия США, Морская пехота США, подразделение ВМС США «Морские котики» и полицейская служба лондонского метро.

   В апреле 2007 года агенты Министерства национальной безопасности США, занимающиеся иммиграцией и работающие на границе с Мексикой, прошли интенсивный восьмидневный курс тренинга компании Golan Group. Эта компания, основанная бывшими служащими израильского спецназа, гордится тем, что имеет более 3500 клиентов в семи странах. «Мы используем в работе главным образом хитрости, усвоенные в Израиле», — объяснял Томас Пэрсонс, директор-распорядитель компании, рассказывая об этом учебном курсе, куда входит широкий спектр навыков, таких как рукопашный бой, стрельба по мишеням или даже «проактивное использование внедорожников». Golan Group, сейчас работающая во Флориде, но все равно торгующая своими израильскими навыками, также производит рентгеновские устройства, металлоискатели и стрелковое оружие. Она обслуживает много правительственных учреждений и знаменитостей, а кроме того, к ее клиентам относятся ExxonMobil, Shell, Texaco, Levi's, Sony, Citigroup и Pizza Hut.

   Когда потребовалось установить новую систему безопасности в Букингемском дворце, была выбрана разработка Magal, одной из двух израильских компаний, которые играли основную роль в строительстве «стены безопасности».

   Когда Boeing начала строить «виртуальное ограждение» на границах США с Мексикой и Канадой — систему из 1800 башен, снабженную электронными датчиками, беспилотными летательными аппаратами и камерами наблюдения, — ее важнейшим партнером стала Elbit, вторая израильская фирма из двух, сыгравших главную роль в строительстве столь спорной «стены безопасности», которую называют «важнейшим строительным проектом за всю историю Израиля» и которая обошлась в 2,5 миллиарда долларов.

   По мере того как все больше и больше стран превращаются в крепости (стены и ограды на основе высоких технологий возводятся на границах между Индией и Кашмиром, между Саудовской Аравией и Ираком, между Афганистаном и Пакистаном), «стены безопасности» могут стать основным товаром на рынке капитализма катастроф. Вот почему Magal и Elbit могут игнорировать общественное недовольство по поводу израильской «стены безопасности» по всему миру — фактически это является для них бесплатной рекламой. «Люди видят, что во всем мире только мы могли проверить эту технику в реальных условиях», — говорил руководитель Magal Якоб Евен-Эзра. Стоимость акций Magal и Elbit после 11 сентября выросла вдвое, и это обычное явление для ценных израильских бумаг, связанных с национальной безопасностью. Verint, которую зовут «прадедушкой видеонаблюдения», до 11 сентября была нерентабельной, но с 2002 по 2006 год стоимость ее акций выросла более чем в три раза благодаря буму вокруг наблюдения.

   Необычайное процветание израильских компаний, работающих в сфере национальной безопасности, хорошо известно всем, кто интересуется фондовым рынком, но его редко рассматривают как политический фактор. Отнюдь не случайно решение государства Израиль сделать «контртерроризм» основой экспортной экономики точно совпало с отказом от мирных переговоров, а также желанием представить конфликт с палестинцами не как борьбу против национального движения, имеющего конкретные требования относительно земли и прав, но как часть глобальной борьбы против террора — против иррациональных и фанатичных сил, которые жаждут чистого разрушения.

   Разумеется, экономика не была первичным мотивом для эскалации насилия в регионе после 2001 года. Тут всегда хватало поводов для взаимной ненависти обеих сторон. Но на каких-то этапах экономика служила противовесом войне, она вынуждала упрямых политиков вести мирные переговоры, как это было в начале 90-х. Однако бум по поводу безопасности и экономика начали толкать политиков в противоположную сторону, когда возник мощный сектор, основанный на непрерывном насилии.

   И как это происходило и раньше, когда чикагская школа захватывала новые территории, чудовищно разросшийся в Израиле после 11 сентября сектор безопасности привел к резкой стратификации общества, к разделению на богатых и бедных внутри государства. Создание системы безопасности сопровождала волна приватизации при снижении расходов на социальные программы, и это в буквальном смысле упразднило наследие рабочего сионистского движения и породило всеобщее неравенство, которого израильтяне никогда раньше не знали. В 2007 году 24,4 процента израильтян жили за чертой бедности, в том числе среди бедных оказалось 35,2 процента от всех детей страны — 20 лет назад эта цифра для детей составляла 8 процентов. И хотя плоды экономического бума пожинает не все общество, оно сделало крайне богатыми малую часть израильтян, которые естественным образом внедряются и в армию, и в правительство (со всеми привычными в подобных случаях корпоративными скандалами), так что это губит всякую надежду на мирное решение конфликтов.

   Изменение ориентации израильских деловых кругов было крайне резким. На тель-авивской бирже уже мечтают превратить Израиль не в центр региональной торговли, но в крепость будущего, способную устоять даже перед натиском океана решительных врагов. Эту новую установку ярко отражают события лета 2006 года, когда израильское правительство превратило рядовые переговоры с «Хезболлой» по поводу обмена пленными в полномасштабную войну. Крупнейшие израильские корпорации не просто поддерживали эту войну — они ее спонсировали. Недавно приватизированный огромный банк Leumi раздавал наклейки на бамперы с лозунгами: «Мы победим!» и «Мы сильны!», а израильский журналист и романист Ицхак Лаор в те дни писал: «Нынешняя война — первая война, которая дала шанс развернуться одной из наших крупнейших компаний сотовой связи, устроившей себе в этих условиях рекламную кампанию».

   Нет сомнений, что у израильской экономики уже не было причин бояться войны. В отличие от 1993 года, когда вооруженные конфликты воспринимали как угрозу росту, активность тель-авивской биржи возросла в августе 2006 года — в тот самый месяц, когда в Ливане шла опустошительная война. В последнем квартале этого года, когда после победы «Хамаса» на выборах на Западном берегу и в Газе произошли кровавые стычки, общий экономический рост Израиля составил 8 процентов, что в три раза превышает экономический рост США за тот же период. Между тем экономика Палестины за 2006 год сократилась на 10-15 процентов, а уровень бедности приблизился к 70 процентам.

   Спустя месяц после того, как ООН объявила о прекращении огня между Израилем и «Хезболлой», Нью-Йоркская биржа созвала конференцию по проблемам инвестиций в экономику Израиля. На нее собрались представители более 200 израильских фирм, многие из этих фирм действовали в секторе национальной безопасности. В тот момент в Ливане экономическая активность приближалась к нулю и около 140 предприятий, производящих различную продукцию — детали для строительства домов, лекарства или молоко, — занимались разбором руин после израильских бомбардировок. Однако, несмотря на войну, на встрече в Нью-Йорке царил деловой энтузиазм. «Израиль открыт для бизнеса — и всегда был открыт для бизнеса», — заявил представитель Израиля в ООН Дан Гиллерман, открывая собрание.

   Всего 10 лет назад подобный энтузиазм во время войны невозможно было себе представить. В те годы именно Гиллерман, возглавлявший Федерацию израильских торговых палат, призывал Израиль стать «ближневосточным Сингапуром». Теперь же он превратился в одного из самых яростных израильских «ястребов» и призывал к еще более жестоким мерам. Гиллерман заявил на канале CNN: «Возможно, не слишком политически корректно и не совсем верно будет утверждать, что все мусульмане — террористы, но очень близко к истине то, что почти все террористы — мусульмане. Поэтому это не просто война Израиля. Это война всего мира».

   Это тот же самый рецепт войны мирового масштаба, который после 11 сентября предложила администрация Буша и который обещал процветание зарождавшемуся комплексу капитализма катастроф. Эту войну не сможет выиграть ни одна страна, но победа тут и не цель. Целью же всего этого является поддержание «безопасности» внутри страны-крепости, чему способствуют бесконечно кипящие за ее стенами конфликты относительно малого масштаба. В каком-то смысле к этому же стремятся работающие на безопасность частные компании в Ираке: обезопасить малую территорию, защищать клиента. Багдад, Новый Орлеан и Сэнди-Спрингс позволяют заглянуть в будущее огражденных поселений, построенных и управляемых комплексом капитализма катастроф. Но именно Израиль пошел по этому пути дальше других стран: вся страна превратилась в надежно огражденное поселение, окруженное людьми-изгоями, живущими в замкнутом пространстве вечной «красной зоны». Вот каким становится общество, когда оно теряет экономические стимулы к мирной жизни, вкладывает огромные средства в борьбу и получает доходы от бесконечной войны против террора, в которой невозможно победить. Одна его часть похожа на Израиль, вторая — на Газу.

   Израиль — это крайний случай, но подобного рода общества могут возникнуть и в других местах. Комплекс капитализма катастроф питается благодаря изнурительным конфликтам малой интенсивности. Этим может закончиться развитие любой зоны катастрофы, от Нового Орлеана до Ирака. В апреле 2007 года военные приступили к осуществлению плана по превращению нескольких нестабильных кварталов Багдада в закрытые поселения, окруженные контрольно-пропускными пунктами и бетонными стенами, где за иракцами будут следить с помощью биометрических технологий. «Теперь мы превратимся в палестинцев», — предсказал один из обитателей Адамии, наблюдая, как вокруг соседнего квартала строят ограждение. Когда стало ясно, что Багдад никогда не станет Дубаем, а Новый Орлеан — Диснейлендом, в действие вступил план Б: сделать из них новую Колумбию или Нигерию, с бесконечными сражениями, которые в основном ведут частные солдаты и полувоенные, когда эти битвы лишь слегка приглушают для того, чтобы можно было добывать полезные ископаемые из земли под охраной наемников, поддерживающих безопасность вокруг нефтяных скважин, транспорта и источников воды.

   Очень часто милитаризованные гетто Газы и Западного берега реки Иордан, окруженные бетонными стенами, электрифицированными ограждениями и контрольно-пропускными пунктами, сравнивают с системой для народа банту в Южной Африке, где черные жили в гетто, для выхода из которого требовался пропуск. «Законы и практические мероприятия Израиля на ОПТ [оккупированных палестинских территориях] определенно напоминают некоторые аспекты апартеида», — сказал в феврале 2007 года южноафриканский юрист Джон Дугард, специальный докладчик ООН по проблемам прав человека на палестинских территориях. Это удивительное сходство, хотя тут есть и некоторые особенности. Поселения банту в Южной Африке по сути были трудовыми лагерями, которые позволяли контролировать черных, чтобы обеспечить шахты дешевой рабочей силой. Израиль же создал систему с противоположной целью: оградить рабочих от их работы, посадить в загон, куда попадают миллионы лишних людей.

   В эту категорию попадают не только палестинцы: миллионы русских стали лишними в собственной стране, из-за чего многие покинули родину в надежде найти работу и обрести достойную жизнь в Израиле. И хотя старая система угнетения банту в Южной Африке прекратила существование, один из четырех людей, живущих в трущобах, также является лишним в новой неолиберальной Южной Африке, а трущобы там постоянно растут. Такого рода устранение от 25 до 60 процентов населения из экономической жизни было фирменной маркой чикагской школы с того момента, как «деревни убогих» начали расти в Южном полушарии в 70-х. В Южной Африке, России и Новом Орлеане богатые окружили себя стенами. Израиль зашел в этом дальше — он выстроил стены вокруг опасных бедняков.