У самой Урсулы тоже был подобный, только черный. Это изначально был вообще-то собачий ошейник, правда, из дорогих. Господин его приобрел в Прибалтике, немного переделал, чтобы застегивался на замок, на ключ. «Так надо, — пояснил он. — Ничто так не развращает рабыню, как осознание того, что она может снять свои путы самостоятельно и в любой момент». Урсула нисколько не возражала, она любила эту узкую полоску кожи животного, наверное, свиньи или коровы, на своей человеческой коже.

Поглаживая ошейник рукой, она могла погрузиться в глубокое волнение, вспоминая разные эпизоды, так или иначе связанные с этим символом подчинения.

Поглаживая ошейник рукой, она могла мгновенно возбудиться, так сильно, что по внутренней стороне бедра текли капли, тогда она плотно сжимала ноги, чуть выкручивала себе соски и быстро кончала.

Поглаживая ошейник рукой, она могла смеяться («Генератор смеха», — как-то с одобрением сказал Господин), смеяться потому, что, пока он обвивает ее шею, она никогда не будет одна.

Поглаживая ошейник рукой, она могла плакать, плакать потому, что, пока он обвивает ее шею, она никогда не будет одна.