Из личной переписки Инфинити и Кошки

«Мне тогда все твердили, что так дальше невозможно, надо иметь самоуважение, самолюбие, самоопределение, что там еще само? Да, не допускать самообмана. Надо негодяя скорее выгнать, не окружать своими постылыми заботами, от которых он кривится, как от лимона во рту, целого, некрупного, но с коркой. Повторяли, что это не жизнь, что я гублю себя, уже мало напоминаю женщину, и может ли считать себя женщиной та, которая преступной хитростью удерживает мужа в семье, якобы для детей, 14 и 16 лет, имеющих основания прокричать матери: правильно, что тебя папа не любит. Не буду сейчас подробности… это неважно.

Только и слышала от всех, что все проходит, и это пройдет. Не верила, ведь уже три года и три месяца каждый день спрашиваю себя: „Больно?“ И отвечаю себе: „Да“. Так что никакого мая в обозримом будущем, а сплошной февраль, неполноценный урезанный месяц, разгар сезона суицидов.

Вдобавок еще к тому моменту я давно ни с каким человеческим существом не общалась, только с озлобленными подростками — они очень сдружились против меня… Раньше дрались за игровую приставку, телефон, пульт от телевизора, шоколадку, а теперь только переглядываются понимающе: мамаша-то у нас того…

Как-то я у младшего нашла сигареты, а он очень четко про-из-нес: „Разберись сначала со своими проблемами, не сваливай с больной головы на здоровую, я буду делать то, что считаю правильным, как и ты. Еще есть вопросы, ма-ма?“

К нему более вопросов не нашлось, а себя я привычно спросила: „Больно?“, привычно ответила себе: „Да“.

Именно тогда живо прошла в темную комнату, там у блудного мужа хранятся молотки-гвозди, а также коллекция ножей. И я взяла молоток в левую руку — я левша, ты не знала? — и стукнула по правой руке, сначала несильно, по ногтю. А потом еще раз, сильнее. А потом придумала еще разные штуки с шилом и иголками. Это стало моей тайной, настоящей, я завела себе нитяные перчатки и постоянно носила их, чтобы избежать любопытных взглядов. Уровень боли — единственное, что я могла контролировать. Что последовало потом, стало очень логичным завершением моего превращения, как это я оцениваю сейчас, — из куколки в бабочку, не смейся! Ты сейчас подумала, хороша же бабочка, толстая тетка с короткими ногами, — но лучше метафоры я не подберу. Изучая газету „Еще“, к которой я раньше бы побрезговала прикоснуться даже в перчатках, я нашла твое обращение. Это был лучший день в моей жизни — за последние пятнадцать лет ручаюсь. И пусть с Мастером Валентином я встретилась только через полгода, но этого бы вообще могло не произойти… Трясу головой в ужасе… отрицаю… саму возможность этого… Я счастлива.

Ты спрашиваешь, дорогая, насколько я руководствовалась разумностью при выборе Мастера. Отдавала ли я себе отчет, что выбираю человека, которому собираюсь целиком и полностью передать все права на себя, свою жизнь и здоровье. Ведь неразборчивость и неосмотрительность может привести к самым плачевным последствиям, напоминаешь заботливо ты, поскольку после заключения договора о начале этих отношений раб уже не будет иметь возможности повлиять на решения и действия своего Мастера. Все так, дорогая, все так, но не буду обманывать тебя рассказом о какой-то особой осмотрительности…»