Глава 4
В мой первый год обучения в старших классах меня свалил сильнейший грипп, и я пребывала в полной уверенности, что это и есть преддверие загробной жизни, если, конечно, не перестану каждую ночь предаваться греху. Мое горло горело огнем, я едва могла глотать. Оба уха были заложены наглухо, и под двумя одеялами меня била дрожь.
Мне казалось, что кашель выскребает изнутри мои легкие, как металлическая губка. Необходимость встать с постели и добраться до туалета грозила переутомлением. Ходить в школу я не могла и, как результат, пропустила первую неделю занятий в октябре, и по возвращении мне предстояла целая куча того, что необходимо было нагонять..
В первый же день я отправилась на второй этаж, чтобы переписать лабораторную работу. Перед дверью класса естественных наук в коридоре болтали несколько долговязых мальчиков из школьной команды по баскетболу. В свои четырнадцать я была очень стеснительной и никогда не решилась бы заговорить с ними. Возможно, мне и удавалось смешно рассказывать истории в кругу своих подружек, но с мальчиками я была застенчива.
Из-за моей общительности это не бросалось в глаза, но в душе у меня скрывались комплексы по поводу внешности. Я не считала себя достаточно привлекательной, и у меня были претензии к своей фигуре. К примеру, мне казалось, что у меня слишком обвислая грудь, мне хотелось, чтобы она торчала, как два розовых бутона.
Когда я сравнивала себя с симпатичными девочками у нас в школе или со звездами кино тех лет, оказывалось, что я страшно низенькая. Рядом с этими школьными качками я еще явственнее сознавала все свои недостатки..
Один из тех, кто болтался в тот день в коридоре, был симпатичный мальчик с короткими светлыми волосами и серо-голубыми глазами. Я прошла мимо них и постучала в дверь класса, но никто мне не ответил. Я подождала некоторое время и постучала еще. Ничего не произошло. Тогда симпатичный мальчик подошел и постучал в стену, и почти сразу же учитель открыл мне дверь..
— Вот так, — сказал он и одарил меня широкой улыбкой.
— Спасибо, — ответила я, размышляя, кто же этот красавчик с магическими способностями.
В те дни танцы были для нас важным светским мероприятием. Каждую осень, в последнюю неделю октября, в школьном спортзале устраивали «вечеринку для новичков». Когда я вошла в зал, в музыкальном автомате играла песня «Come on, let’s go» Ричи Валенса и у стены стояла группа моих друзей с колой в руках. Они смеялись, двигаясь в такт музыке.
Бекки надела зеленовато-голубое платье из тафты без бретелек и с широкой юбкой и белые туфли на высоком каблуке, Марси — изумрудную юбку-карандаш и белую блузку с вырезом в форме сердца. На мне было красное платье с обтягивающим верхом и плиссированной юбкой. Сейчас я думаю, что, наверное, выглядела неплохо, но в тот момент мне казалось, что я недостаточно привлекательна, недостаточно опытна, словом, я была неуверена во всем, за исключением разве что своей полноты.
Я слишком толстая — в этом я была полностью уверена. И неважно, что с весом у меня все было в порядке — как и большинство молодых девушек, я считала себя толстой. Я поболтала немного с подружками, пока не увидела его. На самом деле, я думаю, что первой я увидела все-таки ее. Джуди Толтон шла, держась за руки с мальчиком из коридора перед кабинетом физики.
У нее на шее была цепочка, а на цепочке висело кольцо..
— Привет, Джуди, привет, Билл, — сказала Бекки, увидев их.
Так, теперь я знаю его имя. Ах да, еще я знала, что он встречается с самой противной девочкой в городе, и было очевидно почему. Джуди Толтон, которая занималась вместе со мной в танцевальной студии мисс Даффи уже несколько лет и едва сказала мне два слова за все это время, была великолепна. У нее были сияющие светлые волосы до середины спины и пухлые губки.
Еще у нее была тонкая талия и длинные ноги. Но она была такой заносчивой. У меня упало сердце. Я тихонько отошла, чтобы взять себе еще колы. С тех пор, как я встретила Билла в коридоре в тот день, я предавалась мечтам о том, как мы будем встречаться, потому что он безумно, безнадежно влюбится в меня. При мысли об этом у меня кружилась голова от радости.
А сейчас я чувствовала себя ужасно глупо.
Единственное, за что я была благодарна судьбе, так это за то, что никому еще не рассказала о своих фантазиях. Он был парнем Джуди Толтон. Джуди Толтон, на которую все хотели быть похожи..
Несколько недель спустя, когда я уже начала забывать о том, что собиралась стать девушкой мечты Билла, моя подруга Анджела рассказала мне про Тин-Таун. Каждую субботу в клубе Сэйлема собиралась молодежь, чтобы потанцевать, поиграть в бильярд, пинг-понг и просто поболтать.
— Это так весело! Ты обязательно должна пойти, — сказала Анджела.
Когда наконец наступила суббота, я надела платье, болеро и модные замшевые туфли без каблуков, чувствуя, как от волнения начинает болеть живот. В Тин-Тауне собирались ученики всех возрастов из обеих школ Сэйлема, католической и общеобразовательной. Тогда мне казалось, что пойти туда, где можно встретить семнадцатилетних, — это очень круто.
В конце концов, они были на волоске от взрослой жизни, а я только что закончила среднюю школу. Я чуть ли не в десятый раз изучила себя в зеркале, села в папину машину и уже через несколько минут была в Тин-Тауне..
Увидев, что в зале нет никого из моих друзей, я купила колу и села за один из пустых столиков. Никто, наверное, даже не заметил меня. А что, если никто из них не придет и я весь вечер буду сидеть со своей колой одна. Я как раз представляла себе эту жалкую картину, когда услышала голос: «Хочешь потанцевать?» Я подняла глаза и увидела Билла.
У меня захватило дух. Я сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться, и ответила: «Конечно». Мы вышли на танцпол, и Билл нежно взял меня за руку. Он заметил, что я дрожу, и предложил надеть свой пиджак. Я была готова согласиться, чтобы он думал, что я действительно дрожу от холода, а не от волнения. Он спросил, как меня зовут и сколько мне лет.
Я надеялась, что он не задаст этого вопроса, потому что хотела казаться старше. Пришлось признаться, что мне четырнадцать. Я спросила, сколько лет ему..
— Семнадцать, — ответил он.
Мы начали танцевать, и я почувствовала некоторое облегчение. В конце концов я настолько овладела собой, что осмелилась спросить про Джуди.
— Разве вы с Джуди не встречаетесь? Где она?
— А, да нет, мы расстались.
Внезапно мне показалось, что все мое тело расплылось в улыбке.
— Понятно, — произнесла я, пытаясь изобразить безразличие.
В тот вечер все медленные танцы я танцевала с Биллом. В конце вечера он предложил подвезти меня до дома, но я уже договорилась с папой, что меня заберет он.
— Ну ладно, тогда я хотел бы с ним познакомиться, — последовал ответ.
Вот это да! Он так уверен в себе. Уверенный и милый — прекрасное сочетание. Я познакомила Билла с папой, и, к моей радости, он дал свое согласие на то, чтобы Билл отвез меня домой на следующей неделе.
Я с нетерпением ждала встречи с Биллом. Когда я узнала его чуть лучше, то обнаружила, что он действительно очень мил и полон достоинств. Он был спортсменом, играл в школьных командах по баскетболу и бейсболу, прекрасно плавал. Не говоря уже о том, что был красавчиком. Мне страшно повезло.
Оглядываясь назад, я понимаю, что дело не только в везении. Я убеждена, что Билла привлекали хорошие стороны моего характера. В конце концов, я была далеко не Джуди Толтон. Если бы у меня была возможность исправить свою внешность, я бы сделала из себя что-нибудь страстное вроде Ким Новак, Мэрилин Монро или какой-нибудь еще популярной в то время актрисы.
Про себя я думала, что я мила, но ничего особенного во мне нет. Но я была жизнерадостной, открытой всему новому. По характеру я экстраверт и страстно люблю общение. У меня было полно друзей. Моими лучшими качествами были общительность и дружелюбие, и я старалась как можно шире их использовать. Со мной стремились дружить, и я всегда оказывалась в центре событий.
Моя энергия была притягательной, со мной было весело везде, куда бы мы ни ходили, — в кино, на каток или просто к кому-то в гости..
Вскоре мы с Биллом проводили вместе все свободное время. Нас не просто тянуло друг к другу в чувственном смысле, мы были настоящими друзьями. Я узнала о себе и о собственных вкусах много нового. Мы часами сидели в его машине на Кернвуд Роуд в соседнем городке Беверли. Как и многие другие, мы останавливались в небольшом лесу, рядом с полями для гольфа.
Ходил слух, что некий негодяй-полицейский вытаскивает девушек из машин и насилует их, но с Биллом я чувствовала себя в безопасности. «Я бы никогда не дал тебя в обиду», — так он говорил..
Меня пугал не только призрак злого полицейского. Мое католическое воспитание подсказывало мне, что я совершаю смертный грех. Я сделала следующий логический шаг в пучину разврата. Я снова чувствовала, что сознание мое разорвано на две части. Мне очень нравилось то, чем мы занимались с Биллом. Ему тоже были внове почти все сексуальные игры, которым мы предавались, и нам было весело, когда мы ходили вокруг да около, пробуя новое.
Мы страстно целовались. Я и раньше слышала о французских поцелуях, но только сейчас их попробовала. В то же самое время меня охватывал жгучий стыд. Я снова задавала себе вопрос — почему то, что приносит такое удовольствие, считается злом. Теперь на воскресной исповеди к моему первому смертному греху прибавился еще один..
На одном из наших вечерних свиданий на мне была кофточка на пуговицах. Когда Билл расстегнул на ней верхнюю пуговицу, мы придумали маленькую игру. Пуговиц было, наверное, около восьми штук. Мы решили, что на каждое из наших субботних свиданий я буду надевать похожую кофточку, и мы будем расстегивать по одной пуговице..
В то же время меня начало беспокоить удовольствие, которое мне доставляло возбуждение. Я знала, что другие девочки тоже проявляют любопытство. Мы с друзьями передавали по кругу книги вроде «Тропика Рака» или «Любовника леди Чаттерли» и говорили о сексе, но не отваживались делать это напрямую, без недомолвок.
Мы никогда не обсуждали, что нам нравилось или не нравилось, что бы мы хотели попробовать. Я могу предположить, что мои подруги держали руки поверх одеяла каждую ночь и не испытывали того, что испытывала я. Конечно, они хотели знать, что такое секс, но я хотела не только знать, но и пробовать. Мне казалось, что я единственная, кому действительно нравятся чувственные удовольствия, и это меня беспокоило.
Как говорят. Те, кто делает это до свадьбы, — шлюхи, как же тогда назвать тех, кто делает это и кому это нравится. Я не находила такого слова и боялась, что я единственная в своем роде так страстно жду секса. Для девушек того времени секс был валютой, а девственность — козырем, за который нужно побольше выручить.
Привлекательность была ценна не удовольствием, которое можно будет получить, а мужчиной, которого удастся заарканить. Девственность обменивали на будущее стабильное моногамное существование, и ее нельзя было просто так потерять. Я тем временем не уставала предаваться исследованиям со своим молодым человеком.
Я начала ставить эксперименты с пенисом Билла. Для начала я просто касалась ширинки на его брюках. Затем я держала его в руке. Я не знала, что обычно делают в таких ситуациях, я только училась..
Наконец, настал тот субботний вечер, когда пришло время расстегнуть последнюю пуговицу. Мы сидели в машине Билла на Кернвуд Роуд, целовались и обнимались. Вдруг Билл пробежал глазами по столбику пуговиц на моей кофточке. Мы перелезли через белые кожаные сиденья его «Студебеккера». Он расстегнул первые семь пуговиц.
Это было ранней весной, и внезапно я поняла, что восьмая пуговица символизировала конец зимы. Мы посмотрела друг на друга и засмеялись. Он расстегнул последнюю пуговицу. Я осталась в одном лифчике, и он быстро расстегнул застежку..
К счастью, Билл не мог хорошенько разглядеть мое тело. В машину проникали только лунные лучи и слабый свет фонаря в паре ярдов от нас. К тому же я лежала на спине, а в такой позе я казалась стройнее, чем стоя. И еще были мимолетные мгновения, когда благодаря Биллу я чувствовала себя такой красивой, что вся моя неуверенность в себе медленно таяла.
Сейчас был именно такой момент..
Билл целовал мою грудь, осторожно сдавливая соски. Когда он снял с себя брюки, у меня внизу все уже было влажным.
В тот вечер с Биллом я обнаружила, что люблю, когда мне во влагалище засовывают пальцы. Еще я поняла, что все становится влажным, когда я сильно возбуждаюсь, гораздо более влажным, чем во время мастурбации. Иногда после наших игр с Биллом мне казалось, что я написала в штаны. Надо помнить, что все это происходило в конце пятидесятых, когда для многих девушек половое воспитание ограничивалось фразой: «Будешь делать это до свадьбы — станешь проституткой».
Для девушек, взращенных в католической вере, фраза звучала: «Будешь делать это до свадьбы — станешь проституткой и сгоришь в аду, если только не покаешься»..
Он медленно ввел палец, и влагалище начало пульсировать. Потом он осторожно достал палец и ввел свой пенис. Меня охватил страх. Я забеременею. Наверное, страх отразился на моем лице, потому что он прошептал: «Я его достану, обещаю». Я так переживала, что могла думать только о том, когда все закончится.
Мне нравилась прелюдия, но секс, в котором участвовали одновременно пенис и влагалище, был чреват такими страшными последствиями, что я не могла расслабиться настолько, чтобы получать удовольствие. Он сделал движение вперед и назад, и я затаила дыхание. Наконец он достал из меня пенис и кончил мне на лобок.
Только не это. Что, если сперма, как почтовый голубь, возвращается туда, откуда вышла, и найдет способ проникнуть в мое влагалище. Я выгнула спину, чтобы ничего не стекало. Просто на всякий случай..
* * *
Мы с Биллом занимались этим «по-настоящему» каждый раз, когда нам удавалось остаться наедине. Я была несчастна, так как все еще до дрожи боялась забеременеть. Я не знала, как заговорить об этом с Биллом, и не была уверена, есть ли у меня право делать это. Я уже дошла с ним до самого конца. Согласно некоему негласному правилу отступление было уже невозможно.
Биллу было известно о сексе столько же, сколько и мне. Он был убежден, что, если мы занимаемся сексом во время месячных, я не могу забеременеть, и в этих случаях кончал в меня. Нам невероятно везло. Я обожала Билла, но во мне начинало нарастать негодование. Он хотел заниматься сексом каждый раз, когда мы виделись, а я предпочитала куда более безопасные ласки.
Я могла полностью расслабиться и наслаждаться ощущением возбуждения, которое пронизывало, как электрический разряд, или достичь оргазма просто с помощью его пальца. Но Биллу нужно было, чтобы все завершалось проникновением его пениса в мое влагалище, иначе он оставался неудовлетворен. Поскольку я не знала слов, которыми можно было объяснить мои предпочтения в этой области, и не верила, что у меня есть на это право, я тихонько подчинялась и старалась как можно лучше скрыть свое недовольство..
У меня появилась проблема с юбками — все время ломались молнии. Однажды, когда я сидела в субботу в гостиной, читая журнал, в комнату вошла мама с моей юбкой в руках.
— Не понимаю, почему это постоянно происходит, — сказала она, показывая мне молнию.
— Я же говорила, — ответила я. — Я дернула слишком сильно, когда была в туалете.
Мой отец, который возился в углу с радиоприемником, бросил на меня быстрый взгляд, который ясно дал мне понять, что он не попался на эту удочку. Молния сломалась в душной тесноте «Студебеккера» Билла, и я торопилась совсем не в туалет. Отцу не было это известно наверняка, но он понял, что я пыталась уйти от ответа..
Я никогда не слышала от отца ни единого слова по поводу секса, но он нашел способ продемонстрировать, как относится к тому, что я делаю. Я запомнила вечер, когда мы сидели на крыльце с родителями и мама делилась «зловещими» новостями, которые дошли до нее в тот день: шестнадцатилетняя дочка ее подруги, Джеки, была беременна.
Когда я это услышала, у меня по спине пробежала холодная дрожь. Я могла бы быть на ее месте. Тогда я бы покончила с собой. Как будто прочитав мои мысли, отец посмотрел мне прямо в глаза и произнес: «Если забеременеешь — домой не приходи»..
Обычно после секса мы с Биллом обсуждали планы на жизнь. Билл всегда возвращался к одной и той же теме: он хотел жениться на мне, мы бы сняли квартиру и завели ребенка, мы бы ходили в вечернюю школу, а вскоре купили бы дом с большим участком, чтобы разбить сад. Мы не предохранялись, и надо мной постоянно висел страх беременности.
Биллу такие мысли приходили в голову реже. Если я забеременею, мы сразу же поженимся. Мы расскажем все моей любимой бабушке, и она нам поможет. Если этого не случится, мы поженимся, когда мне исполнится восемнадцать. Он говорил, что в двадцать один уже намерен устроить свою жизнь, жениться и завести ребенка..
Даже несмотря на то, что я с ума сходила по Биллу, я не понимала, куда он так торопится. Мне было пятнадцать, я еще была ребенком. Я хотела попробовать большего и не собиралась так рано выходить замуж. Я хотела узнать жизнь, и еще я хотела узнать других любовников. Если бы я вышла замуж и родила ребенка прямо сейчас, то отмела бы тем самым любую возможность узнать что-то новое.
Но когда Билл начинал говорить о детях и браке, он был так мил и искренен, что у меня не хватало смелости сказать ему, что я думаю на самом деле..
Каждую субботу я ходила на исповедь, иногда в сопровождении подруги. Теперь сексом я занималась не только с самой собой, но и с Биллом, и на исповеди я была повинна не в одном гнусном грехе, а в двух. Множились доказательства того, что я очень плохая девочка. Я нарушала священный закон не только в одиночестве, но и в компании другого человека.
Я знала, что это неправильно, но не могла остановиться. Это могло означать только одно — по самой сути своей я испорчена и слаба. Более того, мне в голову начали закрадываться мысли, которых не должен допускать ни один добропорядочный человек. Я втайне начинала сомневаться в том, чему меня учили. Почему Бог дал нам потребность в сексе, а теперь наказывает за то, что мы стремимся ее удовлетворить.
Почему только брак выдает санкцию. Я сомневалась и в более непреложных истинах. Например, как книга, написанная обычными смертными, может раскрывать замысел Бога. Означало ли это, что подобные мысли еще сильнее изобличают во мне грешницу, или я просто научилась рассуждать самостоятельно. Что это — финальный этап на пути к вечным мукам или первые шаги к свободе.
И в чем заключается эта свобода. Свобода от такой морали. А если так, то что я получу взамен. Внутри меня разыгрывалась битва, и, возможно, это прозвучит напыщенно, но мне действительно казалось, что если я выберу неверный путь, то расплачиваться за это буду адскими муками..
Осенью 1953 года Билл поступил в местный колледж. Мы по-прежнему виделись после занятий и по выходным. Я волновалась, что жизнь в колледже изменит отношение Билла ко мне: он познакомится с девушками, которые старше меня и ведут взрослую жизнь, а я, наверное, буду казаться ему ребенком, ведь я, в сущности, и была ребенком.
Мои страхи были напрасными. Билл, казалось, еще больше утвердился в мысли, что мы поженимся и заведем ребенка. Он предавался мечтам о том, какая жизнь наступит после нашей свадьбы. А я по-прежнему не могла понять, куда он так торопится. Я не могу сказать, что это стало непреодолимым препятствием для наших отношений, просто лишний раз доказывало, что мы движемся в противоположных направлениях и никто из нас не намерен сворачивать с намеченного курса.
Я старалась отгонять от себя подобные мысли. Я убеждала себя, что он изменится. Он поймет, что мы еще слишком молоды, чтобы жениться и тем более чтобы иметь ребенка. Он успокоится. Но Билл продолжал рассуждать о своих планах все с той же неподдельной искренностью..
Мне потребовалось много времени, чтобы собраться с духом и сказать ему, что я не могу сделать того, что он от меня хочет. Однажды в субботу, когда мы лежали на траве в парке Форест Ривер, я посмотрела ему в глаза и сказала: «Билл, мне только что исполнилось пятнадцать. Я еще не закончила школу. Я не готова стать матерью.
Я хочу лучше узнать жизнь. Мне нужны новые впечатления — и тебе тоже. Если тебя это устраивает, если ты готов подождать, пока мы станем старше, то я, наверное, выйду за тебя замуж. Я не хочу расставаться, но это то, что я чувствую на самом деле. Прости меня». Я понимала, что это означало разрыв, и он тоже это понимал..
К моему удивлению, несколько дней спустя Билл сказал, что бросает колледж и хочет записаться добровольцем в морскую пехоту. Через неделю он уезжает на военную базу Пэррис-Айленд, чтобы пройти подготовку. Я не знала, что и думать. К чему такая спешка. Я волновалась за него. Билл был сильным молодым человеком, но морская пехота — это серьезное испытание.
Когда я спросила, почему он это сделал, он ответил: «Мне нужно привести голову в порядок». Только я не понимала, как это можно было сделать на флоте..
Накануне его отъезда я поехала с родителями Билла на рекрутскую базу в Пибоди. Я чувствовала себя отвратительно. Если с ним что-то случится, это будет моей виной. Тогда я действительно окажусь очень плохой девочкой. Мы попрощались со слезами на глазах, и по дороге в Сэйлем я пыталась разобраться в противоречивых чувствах.
Неужели я совершила ошибку. Встречу ли я когда-нибудь человека, который был бы так мил и так сильно любил бы меня. Еще год назад я и представить не могла, что такое произойдет. Передо мной стремительно разворачивался мой жизненный путь..
* * *
Некоторое время спустя я встретила мальчика, который не меньше меня боялся возможной беременности. Встретились мы в том же Тин-Тауне. Джон Лешки считался «выгодной партией». Он был главным спортсменом школы, помощником тренера на футболе, играл за баскетбольную команду и профессионально занимался бегом.
Он был красив и популярен — высокий рост и темные глаза. Ободренная своим успехом на этом поприще, я как-то пригласила его на танец, и мы быстро начали встречаться. Статус его девушки придавал мне веса в глазах учеников школы, и мне это нравилось. Иногда я чувствовала на себе взгляды девочек, в которых светилось завистливое благоговение, и это шло на пользу моему хрупкому юношескому эго.
Как девушка мальчика, который занимал высокое место на иерархической лестнице старшей школы, я заслуживала еще больше уважения в глазах моих сверстников..
Джон уже сделал хорошую карьеру в спорте, и ему предлагали стипендии лучшие американские университеты. Все в один голос утверждали, что он далеко пойдет, прочили ему блестящее будущее. Джон с ними соглашался. Последнее, к чему он стремился, — неожиданно сделать ребенка и оказаться на скамейке запасных с женой и детьми на руках.
В отличие от Билла, он не предавался иллюзорным мечтам о большом доме, любящей жене и детишках, которые с нетерпением ждут его возвращения домой. «Вот и отлично!» — думала я. Никакого страха. Больше не нужно рисковать только ради того, чтобы доставить удовольствие бойфренду..
Джон был совершенно не похож на Билла, очаровательного, нежного, внимательного — он был высокомерным и наглым. С ним было весело, но он мог быть жесток, особенно с теми, кто не входил в образовавшуюся вокруг него свиту крутых ребят. Он не любил отвлеченных длинных бесед, а с Биллом мы вели их постоянно.
Наше общение сводилось к поверхностным репликам. Он не был близок мне по духу, не был мне другом, а мне хотелось именно этого. Но было сильное чувственное влечение, и самое главное, что теперь у меня был самый верный способ избежать беременности — никакого проникновения..
Как раз в это время я открыла для себя литературу «поколения бит» и начала ходить в Вудбери Тэверн и Кингс Рук — кафе, где рекой лились кофе и стихи. Весь второй год обучения в старшей школе мы с Бекки, Марси и группой друзей провели там. Мы одевались в черное, подводили глаза и проводили вечера со стаканом итальянской газировки с экзотическим вкусом малины или тамаринда, слушая стихи, которые были малопонятны и приводили в восторг.
Мы чувствовали себя невероятно крутыми..
Иногда я приносила с собой блокнот и тоже пыталась писать. Стихи были довольно плохие, но то, что я слышала со сцены, зачастую было еще хуже. Однажды, сидя в Вудбери Тэверн, я рассеянно написала свое имя в блокноте и приписала к нему «Лешки». «Шерил Лешки», — тихо произнесла я. Мне не понравилось, как это звучит.
Нет, Джон не подходил на роль второй половинки или будущего мужа. Единственное, как мне тогда казалось, чем с ним можно было заниматься — хорошим, безопасным сексом..
Как и с Биллом, мы много времени проводили на Кернвуд Роуд в его машине с запотевшими от нашего дыхания стеклами. Слух о насильнике-полицейском уже затих. Меня все еще мучили сомнения насчет того, что меня ожидает в загробной жизни, но по крайней мере я уже не боялась забеременеть.
Однажды вечером, едва Джон припарковал машину, мы начали целоваться и касаться друг друга. Джон не только прекрасно целовался, он еще отлично работал руками. Стоило ему положить руку мне на колено, и я уже возбуждалась. Джон быстро снял с меня юбку и белье и ввел мне внутрь пальцы. Медленно, быстрее и снова медленнее.
Этот ритм постепенно приближал меня к кульминации. Я как будто потеряла сознание, растворилась в этом ощущении. Медленно, быстрее, медленнее. Потом наступил оглушительный оргазм, впервые за то время, что я была с Джоном. Я застонала от удовольствия. В этот момент я любила его. Может быть, он был моей второй половинкой, может быть, только чувственность могла соединить наши души.
Может быть, духовная близость определяется силой твоего оргазма. Я не могла молчать. Я должна была сказать, что люблю его. Я открыла глаза, и то, что произошло дальше, не дало мне произнести ни звука. Он отодвинулся, и мои ноги болтались без опоры. Внезапно я почувствовала, как холодно было в машине. «Ты озабоченная!» — сказал он.
Я чувствовала себя так, как будто меня ударили. Я думала, мы вместе это делали. Почему он мастурбировал меня, если не хотел доставить мне удовольствие. Неужели есть дозволенная доля удовольствия, а если чувствуешь больше — ты ненормальная. Наверное, существует лимит удовольствия. Я много раз доводила его до оргазма.
Неужели только мужчинам можно его испытывать?.
В моем лексиконе тогда еще не было словосочетания «двойной стандарт», но в моей жизни он точно существовал. Если раньше я полагала, что осуждать меня склонны только исповедники и люди возраста моей матери, то сегодня убедилась в обратном. Я не могу вспомнить, что случилось дальше той ночью. Мы с Джоном встречались еще пару лет после этого, но я с ним больше никогда не испытывала оргазма.
Я не испытывала оргазма, пока мне не исполнилось девятнадцать и я не встретила мужчину, который изменил мою жизнь..
