Я устроилась на хорошую работу в коммерческую клинику. Знаю, Петр, ты спросишь, как же моя мечта о помощи несчастным детям. Что поделать, человек вынужден выживать в этой жизни как умеет. У мужа стало хуже с работой, финансовый кризис ударил по многим людям: кого уволили, кому сократили зарплату. Слава богу, Алексея оставили на той же должности. Катюнины многочисленные курсы – английский, музыка, танцы, – постоянные обновки (ребенок растет как на дрожжах) требовали денежных вливаний.

Мы хватались за голову, пытаясь рассчитать, как уложиться в бюджет, чтобы на все хватало. Алексей раздражался по пустякам, я не оставалась в долгу: в итоге атмосфера в квартире накалилась до предела от бесстыжих и бездумных эгоистических взаимных упреков, перебрасываемых, как шарики для пинг-понга, туда-сюда. Катенька постоянно заглядывала нам в глаза, теребила за руки, говорила: «Папа, поцелуй маму, а ты, мама, поцелуй папу», подслушивала под дверью наши разговоры, стала гораздо больше капризничать и требовать к себе внимания, не отпускала меня от себя и, обхватывая шею ручонками, молила: «Мамочка, полежи со мной рядышком. Давай заснем вместе, пожалуйста!» Я же, передвигая красный пластмассовый квадратик на календаре, пыталась понять, куда улетают дни, часы, минуты, несущиеся с бешеной скоростью и растушевывающиеся в одну сплошную серую ленту…

Невыносимо хочется Жить – именно так, с большой буквы, чтобы не влачить существование, отмеряя его звоном монет и хрустом купюр, а попытаться понять правила игры, в которую тебя втянули, и выйти из нее так, чтобы сохранить себя, свою душу. А пока каждый день твое существование состоит из определенных клише: звонок будильника, чистка зубов, лихорадочные сборы дочери в школу, маршрутка, метро, пробежка до офиса, голливудская улыбка на приеме, обратный путь, магазин, забирание Катюни из школы, готовка еды/стирка,/глажка/уборка/приготовление уроков – последнее одновременно, виртуозно мечась по тридцати восьми метрам жилплощади, потом укладывание спать Катюни, а напоследок – семейные разборки с глотанием валерьянки или вина и выдыханием накопившегося за день негатива, слезы и наконец – беспокойный сон на разных сторонах кровати, а тут еще муж – то двинет тебе локтем по голове или коленкой под зад или запустит (разумеется, нечаянно) жесткие, словно металлические пальцы под твои ребра, отчего сон пропадает окончательно и бесповоротно, и ты лежишь как последняя дура, вслушиваясь в шорох пролетающих по трассе запоздалых автомобилей… А в голове крутится: «Мама! Я не хочу так! Хочу иначе!» Как научиться не размазывать друг друга по стенке, не пинать под дых, не ставить подножек? Мы держим дистанцию, чтобы было лучше видно, куда нужно ударить, чтобы вышло точнее, больнее – так, чтобы сразу в нокаут. Взгляд исподлобья, сжатые кулаки, тело как натянутая струна…

При появлении ребенка отводим взгляд и механически улыбаемся: «Что ты хочешь, малыш? Сказку? Да, мой сладкий, сейчас мамочка допьет чай и почитает. Иди в кроватку». И опять борцовская стойка в выжидании удара.

И тут…

– Мне предложили высокооплачиваемую работу в другом городе. Я думаю согласиться, – медленно цедит слова Алексей.

– Ну что ж, хорошо, – отвечаю я в полном ошеломлении.

– Думаю, это лучший выход.

– Если ты так считаешь…

– Буду иногда приезжать на выходные.

– А-а-а… Конечно.

– Ты сможешь взять няню. Я буду привозить деньги или переводить на твой счет.

– Ты думаешь, няня сможет заменить ребенку отца или мать? Я работаю с утра до вечера, устаю чертовски, а теперь помощи от тебя не будет совершенно. Таскать сумки с картошкой из магазина тоже буду я. Великолепно. И вечером никуда не сходишь, ребенка-то оставить будет не с кем. Наши бабушки и дедушки не особо мечтают нянчить внуков, да и живут на другом краю города.

Я пытаюсь сделать вид, что мне не больно. Вдох-выдох, вдох-выдох. Молчим. Вспоминаю, что обещала дочке почитать сказку. Поднимаюсь. Смотрю на Алексея.

– Это твое решение. Не буду тебя отговаривать. Решил – поезжай. Только предупреди заранее. Мне нужно найти няню.

– Я еще ничего не решил окончательно.

– Ты только что сказал мне, что хочешь согласиться на этот вариант, и поставил меня об этом в известность, даже не спросив, как я к этому отнесусь. А теперь идешь на попятную. Что ты за человек? Тебе нравится попусту трепать мне нервы? Наслаждаешься тем, что загоняешь меня в тупик и смотришь, как я буду решать новые проблемы, будто мало старых? Справлюсь, можешь не сомневаться. Не привыкать.

Ухожу из кухни в комнату. Катюня уже заснула, так и не дождавшись от меня сказки. Выбираюсь курить на балкон. По щекам текут злые слезы. Я плохая мать. Мне даже некогда почитать дочке книжку, поговорить перед сном, услышать, как прошел ее день в школе, все ли в порядке… Может быть, ее что-то волнует? Кто-то ударил, обидел или, наоборот, поцеловал?

Господи, что же мне делать? Петр говорит, что когда человек начинает заниматься практиками, постепенно его энергия меняется и приходит в диссонанс с энергией партнера, который не занимается саморазвитием. Многие пары из-за этого разводятся. Руки предательски дрожат, и в темноте пляшет огонек сигареты. Выбрасываю ее, посылая щелчком вперед. Совершая определенную траекторию, огонек падает и, теряясь в траве, гаснет. Решительно сгребаю с «семейного ложа» подушку и одеяло и перемещаюсь на кухонный диванчик. Покопавшись в шкафу, выуживаю простыню, расстилаю постель и заваливаюсь с книгой в руке. Черные козявочки буковок пляшут сальсу, хастл или бачату: текст не имеет смысла. Можно перевернуть книжку вверх ногами и точно так же смотреть, пытаясь разгадать сакральный смысл иероглифов. Книжная начинка бессмысленна, значение имеет только кожура обложки, которая сигналит окружающим: «Она читает книгу!» Что же делать?

Мы вместе столько лет, что проросли один в другого, и отрывать частички придется с болью и кровью, с чудовищными потерями. Страх остаться в одиночестве, тоска по сроднившемуся с тобой человеку, по привычности к его недостаткам… И вдруг станет пусто, совсем пусто – ты больше не будешь ждать от него звонка с вопросом «Что купить по дороге?», прислушиваться к повороту ключа в замочной скважине… не надо будет гладить рубашки и брюки, покупать галстуки и носки, отнимать пульт от телевизора с недовольной физиономией: «Как ты можешь смотреть эту фигню? Переключи!» – много чего не станет; придется придумывать себе новые правила, чтобы из пустоты выкристаллизовалось нечто, похожее на семейный уклад теперь уже неполноценной семьи.

В школе будут понимающе ухмыляться: «Ваш папа в длительной командировке и не может прийти в класс и повесить жалюзи/прибить картинки/починить столы? Ну да, ну да, конечно…

Извините,

мы попросим

ДРУГОГО ПАПУ…

Мы понимаем, вам теперь… сложно приходится,

можете не приходить мыть окна,

попросим… ДРУГИХ МАМ…»

Другие мамы и папы, более полноценные благодаря свой семейной живучести, с недовольной миной сделают твою работу, пожимая плечами и гордясь тем, что у них-то ВСЕ ХОРОШО.

В подкорке мозга начинается война с памятью, с прошлым, война за настоящее и будущее. Мне надо найти другого человека. Я смогу. Буду счастливой. Хочу такого, как Петр: спокойного, занимающегося практиками, уверенного в себе, сильного. Нет, я не хочу именно его, я никогда не воспринимала его как мужчину, только как Учителя, но я хочу такого же!

Я не могу больше смотреть в окно, как в «Черный квадрат» Малевича! НЕ МОГУ-У-У!.. Счастья хочу, света, любви, ярких красок, чтобы как в дешевых рекламках телевизионных роликов – счастливая семья, солнце, рука в руке… Не могу больше под пытками, китайскими пытками водой, когда медленно капля за каплей падает тебе на лоб изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год…

С остервенением бросаюсь мыть окна, чтобы стекло показывало мир не сквозь туман и дымку, пыль и грязь, а так, как и должно быть – кристально ясно. Мокрой тряпкой выбираю из промежутка между рамами высохшие трупики бабочек с облетевшей пыльцой крыльев, нечаянно залетевших не туда и окончивших свою недолгую жизнь, пытаясь пробиться через стекло на волю. Ох, сколько можно во всем искать соответствия и метафоры, знаки судьбы?!

В детстве мы хотим, чтобы Дед Мороз приносил нам ТЕ подарки, чтобы на крыше обязательно жил Карлсон и прилетал каждый день в гости, а родители купили собаку и чтобы была своя добрая фея-крестная, которая подарит хрустальные башмачки или слюдяные стрекозиные крылья и волшебную палочку.

В ранней непорочной еще юности мечтаем о принце, ведущем в твою гавань корабль под алыми парусами, о принце, сражающемся с драконом и торжественно приезжающем под окна твоей неприступной башни на белом коне в сверкающих доспехах, мечтаем о том, как с честью выйдем из любого Королевства Кривых Зеркал, удачно сорвав личину с разных Йагупопов и прочих Нушроков, и тогда тетушка Аксал станет просто Лаской, Гурд – Другом, а Бар перестанет быть Рабом и станет свободным человеком…

Повзрослев, желаем обеспеченного, все понимающего мужа: красивого, как Аполлон, умного, как Платон, неприхотливого, как Диоген, богатого, как Крез, талантливого, как Еврипид…

Чуть позже желания трансформируются в «чтоб не пил, не курил и цветы всегда дарил»… Постепенно иллюзии тают, мечты становятся умереннее, но искомого добиться удается счастливым единицам…

Однако ты живешь: у тебя семья, муж, ребенок, налаженный быт, приличная работа… ты ткешь свою паутинку, как трудолюбивый паучок, всеми лапками… а потом вдруг – раз! – налетит шальной ветер да и сдует все к чертовой матери, а тебя этим же ледяным ветром отбросит на полосу отчуждения, где ты будешь сидеть в одурении и, словно лупоглазая гурами, безмолвно открывать рот: бульк, бульк, бульк…

А мир несется дальше, оставив тебя далеко позади, и его не догнать уже, не догнать… Может, лучше и не стремиться за ускользающей мечтой, а сделать усилие и перешагнуть в другую Вселенную? Заставила судьба-лихоманка пуд соли съесть, семь пар железных сапог истоптать – пора бы уж из Золушки или из лягушки превращаться в царевну. Ан нет! «Маловато будет!» – решили норны на небе, злые пряхи, подослали эриний – в кровь плоть и душу исхлестать розгами да кнутами. Посолить-поперчить, прикажете? «Баю-баюшки, баю, не ложися на краю…» – «Лягу!» – упорно кричишь и соответственно получаешь по заслугам. А ночью, когда забываешься в дурном полусне, перед глазами настырно начинают мельтешить черно-белые, вернее, больше черные тени с гравюр и офортов сумасшедшего испанца Франсиско Хосе Гойи, его «Черные картины», которыми он разрисовал стены своего дома. Какие сны снились ему, если он сумел передать хоть часть того невыразимого кошмара, запечатленного на его полотнах? В каком мире жил?

Очиститься от всего этого, начать с нового листа, страницы… Все будет хорошо. Снимая утром влажную от пота рубашку, смывая под душем ночной кошмар, я принимаю решение: «Хватит страдать. Надо жить дальше». Захожу бодрым шагом на кухню, варю себе кофе и спокойно произношу доселе дикие для меня слова:

– Алексей, давай разведемся.

– У тебя кто-то есть?

– Есть. Я.

– Не понял…

– У меня есть Я, которую я не хочу калечить, и жить так дальше под дамокловым мечом в ожидании, что тебе перерубят шею, тоже не хочу. Ты же все равно решил уехать.

– Куда я от вас уеду! Я останусь.

– Нет. Я подаю на развод.

– Ты с ума сошла! У нас же ребенок!

– Ты вчера об этом не думал, когда принимал решение о работе, что ж сейчас Катей прикрываешься?

– Надо найти оптимальное решение…

– Я тебе уже озвучила оптимальное решение для нас обоих. Мы слишком разные люди и, очевидно, уже надоели друг другу до предела, до последнего рубежа.

– Ты так решила?

– Да.

– Я подумаю, позже поговорим.

– Вряд ли имеет смысл опять переливать из пустого в порожнее и портить друг другу нервы. Давай разведемся… будем просто друзьями. Ты сможешь видеть Катюшу, когда захочешь.

– Она останется с тобой?

– Разумеется.

– Возможен и иной вариант.

– Нет.

– Я подумаю.

– Только не слишком долго.