1
Площадь перед университетом лежала в лучах чистого полуденного солнца. Воздух был голубым и прозрачным, а над крышами кружилась стая беспокойных ласточек, Керн стоял на краю площади и ждал Рут. Из больших дверей вышли первые студенты и начали спускаться по лестнице. Керн повернул голову, стараясь найти среди них коричневый берет. Рут обычно выходила одной из первых. Но сейчас ее не было видно. Поток студентов из дверей внезапно прекратился. Даже некоторые из тех, кто уже вышел на улицу, повернули обратно. По-видимому, что-то случилось.
Внезапно, словно вытолкнутый взрывной волной, из дверей вылетел спутанный клубок студентов. Драка. Керн услышал теперь и возгласы: «Гони жидов! Бейте отродье Моисея в их кривые рожи! Гоните их в Палестину!»
Керн быстро перешел площадь и остановился у правого крыла здания. Ему нельзя ввязываться в драку; в то же время он хотел быть по возможности ближе, чтобы в случае необходимости прийти-на помощь Рут.
Десятка три студентов евреев пыталось вырваться на свободу. Плотно прижавшись друг к другу, они спускались вниз по лестнице. Их окружила группа, человек в сто, которая со всех сторон наносила им удары.
– Оторвите их друг от друга! – закричал здоровенный брюнет, который больше походил на еврея, чем большинство тех, на кого напали. – Бейте каждого в отдельности!
Он встал во главе группы, которая со страшным воплем вклинилась в группу евреев, стала отрывать их друг от друга и бросать на растерзание оставшимся, которые тотчас начали обрабатывать их кулаками, связками книг и палками.
Керн в беспокойстве огляделся, ища глазами Рут. Ее нигде не было видно, и он надеялся, что она осталась в университете. На верху лестницы было совершенно свободно, там стояли только два профессора. Один, с раздвоенной серой бородкой Франца-Иосифа и розовым лицом, потирал руки и улыбался; другой, сухой и подтянутый, смотрел вниз на драку бесстрастно.
С другой стороны площади к зданию подбежало несколько полицейских. Бежавший впереди остановился недалеко от Керна.
– Стой! – приказал он двум другим, – Не вмешиваться!
Те остановились.
– Евреи? – спросил один из них.
Первый кивнул. Потом он заметил Керна и пристально посмотрел на него. Керн сделал вид, будто ничего не слышал. Он медленно закурил сигарету и прошел немного вперед походкой человека, не имеющего определенных целей. Полицейские скрестили руки и с любопытством наблюдали за дракой.
Одному маленькому студенту еврею удалось вырваться из потасовки. На минуту он остановился, словно ослепленный. Потом заметил полицейских и помчался к ним.
– Пойдемте! – закричал он. – Быстрее! Помогите! Их же убивают.
Полицейские посмотрели на него, как на редкое насекомое. Ему никто не ответил. Маленький студент растерянно смотрел на них. Потом повернулся и, не говоря ни слова, снова направился к дерущимся. Не успел он пройти и десяти шагов, как из толпы отделились два студента. Они бросились на маленького еврея.
– Жидовская свинья! – закричал бежавший впереди. – Жидовская свинья взывает к справедливости! Ты ее получишь!
И он ударил его с такой силой, что тот упал, хотел подняться, но второй ударил его ногой в живот. Потом оба схватили его за ноги и потащили по мостовой, словно тележку. Студент тщетно пытался уцепиться за камни. Его белое лицо с маской ужаса неподвижно уставилось на полицейских. Рот казался черной дырой, на подбородке сочилась кровь.
У Керна пересохло в горле. Он чувствовал, что должен броситься на помощь, но видел, что полицейские за ним наблюдали; содрогаясь и цепенея от ярости, он перешел на другой угол площади.
Оба студента прошли совсем рядом с ним, волоча за собой свою жертву. Они ржали, блестя зубами, и в их лицах не было ни следа злости. Они выражали искреннее удовольствие, словно занимались каким-то безобидным спортом, а не избивали человека в кровь.
Помощь пришла неожиданно. Высокий светловолосый студент, стоявший на площади, недовольно скорчил лицо, когда маленького еврея протащили мимо него. Он немного поддернул рукава, медленно направился к мучителям и двумя мощными стремительными ударами повалил обоих на землю.
Потом поднял за воротник маленького испачканного еврея и поставил его на ноги.
– Ну, а теперь смывайся! – гаркнул он. – Быстро!
После этого он так же медленно и задумчиво направился к бушующей свалке. Он высмотрел предводителя-брюнета и нанес ему сокрушительный удар по носу, а затем – быстрый, почти невидимый удар в подбородок; у того что-то хрустнуло, и он рухнул на мостовую.
В этот момент Керн увидел Рут. Она потеряла свой берет и находилась среди дерущихся. Он подбежал к ней.
– Быстрее! Пошли быстрее, Рут! Мы должны бежать отсюда!
В первое мгновение она его не узнала.
– Полиция, – пробормотала она, побледнев от волнения. – Полиция должна помочь!
– Полиция не поможет! И она не должна нас здесь схватить! Нам нужно уйти, Рут!
– Да. – Она посмотрела на него, будто только что проснулась. Ее лицо изменилось. Казалось, она сейчас заплачет. – Да, Людвиг, – сказала она подавленным голосом.
– Уйдем! Быстро! – Керн схватил ее за руку и потянул за собой. Позади себя они услышали крики. Группе студентов евреев удалось прорваться. Часть из них бежала через площадь. Драка переместилась, и внезапно Керн и Рут оказались в центре свалки.
– А-а! Ребекка! Сара! – Один из нападающих схватил Рут.
Керн почувствовал, что его руки, подобно пружинам, выскочили из своих гнезд. Он был в высшей степени удивлен, увидев, что обидчик медленно опускается на землю. Он даже не заметил, как нанес удар.
– Великолепный прямой! – похвалил кто-то.
Это был все тот же высокий светловолосый студент. он только что столкнул головами двух нападающих.
– Не повредил ничего благородного, – сказал он и отпустил их.
Они упали на мостовую, словно сырые мешки; студент схватил двух других.
Керн получил удар тростью по руке. В ярости он бросился в красный туман и начал наносить удары во все стороны. Одному он разбил очки, другого повалил на землю. Затем все вокруг страшно задрожало, и красный туман превратился в черный.
Он очнулся в полиции. Воротник был разорван, распухшая щека кровоточила, а в голове все еще шумело. Он приподнялся и сел.
– Сервус! – произнес кто-то рядом с ним. Это был все тот же высокий светловолосый студент.
– Черт возьми! – выругался Керн. – Где мы?
Тот рассмеялся.
– Под арестом, мой дорогой. Посидим денек-два, потом нас отпустят.
– Меня не выпустят. – Керн огляделся. В камере их было восемь человек. Кроме блондина, все евреи. Рут среди них не было.
Студент снова засмеялся.
– Что вы так смотрите? Думаете, арестовали не тех, кого надо? Ошибаетесь, дорогой! Зачинщики не бывают виноватыми, виноватыми бывают только те, на кого нападают. Именно они-то и есть причина скандала! Самая современная психология.
– Вы не заметили, что случилось с той девушкой, которая была вместе со мной? – спросил Керн.
– С девушкой? – Блондин задумался. – Кажется, ничего не случилось. Что с ней может случиться? Ведь во время драк девушек не трогают.
– Вы уверены в этом?
– Да. Относительно. Кроме того, сразу подоспела полиция.
Керн безучастно уставился на стену. Полиция. В том-то все и дело. Правда, паспорт Рут еще был действительным. Слишком много неприятностей причинить ей не могли. И уже это значило многое.
– Еще кого-нибудь арестовали, кроме нас? – спросил он.
Блондин покачал головой.
– Не думаю. Я был последним. Они колебались, брать меня или нет.
– Это вы наверняка знаете?
– Наверняка. Иначе они тоже были бы здесь. Мы же еще только в дежурной комнате.
Керн вздохнул с облегчением. Вполне возможно, что Рут ничего не угрожает.
Блондин с иронией посмотрел на Керна.
– Чертовски обидно, правда? У человека всегда такое чувство, когда он не виновен. Когда человек знает, за что его наказывают, у него не так тяжело на душе. Единственный, кто сидит здесь по старому доброму закону, – это я. Поэтому я и доволен. Ведь я вмешался добровольно.
– Это было благородно с вашей стороны.
– А-а, благородно… – Блондин пренебрежительно махнул рукой. – Я старый антисемит. Но, видя такую драку, нельзя остаться безучастным. Кстати, у вас чудесный прямой удар. Чистый и молниеносный. Когда-нибудь учились боксу?
– Нет.
– Тогда вы должны учиться. У вас хорошие данные. Только слишком сильно возбуждаетесь. Если бы я был царем иудейским, я бы каждый день заставлял вас брать уроки бокса. Вот увидите, какое уважение будут питать к вам ребятки.
Керн осторожно ощупал себе голову.
– Сейчас мне не до бокса.
– Резиновая дубинка, – деловито объяснил студент. – Наша бравая полиция. Всегда на стороне победителей. К вечеру ваша голова пройдет. И мы начнем тренировку. Ведь вы должны чем-нибудь заняться. – Он вытянул на нарах свои длинные ноги и огляделся. – Чертовски скучная-каморка. Хоть бы в карты сыграть! В дурака или еще во что-нибудь может, конечно, играть каждый. – Он с презрением посмотрел на студентов евреев.
– У меня есть с собой карты. – Керн полез в карман. Штайнер подарил ему колоду карманника. С тех пор он носил ее с собой, словно амулет.
Студент с одобрением посмотрел на него.
– Браво! Но только не говорите мне теперь, что играете только в бридж. Все евреи играют в бридж, больше ни во что.
– Я – полуеврей. Я играю в скат, тарокк, ясс и покер, – ответил Керн с приливом гордости.
– Первоклассно! Тогда вы меня перещеголяли. В ясс я не умею.
– Это швейцарская игра. Если хотите, я вас научу.
– Хорошо. За это я вам дам урок бокса. Обмен духовными ценностями.
Они играли до вечера. В это время студенты евреи спорили о политике и справедливости. Они не пришли ни к какому результату. Сначала Керн и блондин играли в ясс, потом – в покер. Керн выиграл в покер семь шиллингов. Он стал достойным учеником Штайнера. Его голова постепенно прояснялась. Он старался не думать о Рут. Он все равно не мог для нее ничего сделать, а мысли о ней сделали бы его только менее стойким. Он хотел сохранить свои нервы для судьи, который будет его допрашивать.
Блондин бросил колоду на стол и расплатился с Керном.
– Теперь перейдем ко второй части, – сказал он. – Приготовиться! Быстро! И вы будете вторым Демпси…
Керн поднялся. Он был еще очень слаб.
– Думаю, что из этого ничего не выйдет, – сказал он, – Моя голова не вынесет второго удара.
– Ваша голова оказалась достаточно ясной, чтобы выиграть у меня семь шиллингов, – сказал блондин, ухмыляясь. – Вперед! Преодолейте вашу внутреннюю трусость! Дайте заговорить в себе задорной арийской крови! Нанесите удар вашей гуманной еврейской половине!
– Я занимаюсь этим уже в течение целого года.
– Отлично! Ну, на первый раз мы пощадим голову. Начнем с ног. Главным в боксе является легкость в ногах. Они должны танцевать. И вот так, пританцовывая, вы выбиваете противнику зубы. Как по Ницше.
Блондин встал в позицию, согнул немного ноги в коленях и сделал несколько шагов взад и вперед, все время меняя темп.
– Попробуйте сделать то же самое.
Керн попробовал.
Студенты евреи прекратили дискуссию. Один из них, в очках, поднялся.
– А меня вы возьметесь потренировать? – спросил он.
– Конечно! Снять очки – и за дело! – Блондин похлопал его по плечу. – Заговорила старая маккавейская кровь?
Объявились еще два ученика. Остальные участвовать не захотели, но с любопытством наблюдали за происходящим, сидя на нарах.
– Два – направо, два – налево! – дирижировал блондин. – Ну, а теперь – к молниеносному курсу! Вы должны снова воспитать в себе жестокость, которую вы не взращиваете уже тысячи лет. Бьет не рука – бьет все тело…
Он снял куртку. Другие последовали его примеру. Затем он дал краткое объяснение, как нужно работать телом, и они начали отрабатывать эти движения. Все четверо запрыгали по полутемной комнате.
Блондин отечески посматривал на своих потных учеников.
– Хорошо! – объявил он спустя некоторое время. – С этим вы познакомились. У вас еще будет время закрепить эти азы в те восемь дней, которые вам придется отсидеть за то, что подстрекали честных арийцев к драке и пытались возбудить в них расовую ненависть. А теперь несколько минут глубоко дышите! Передохните! А я пока покажу вам, как наносить короткий прямой удар – гибкую основу бокса.
Он показал прямой удар. Затем взял свою куртку, скатал ее, поднял на уровень лица и заставил их бить по ней. Когда тренировка достигла своего апогея, дверь в комнату открылась. Кальфактор принес миски, от которых шел пар.
– Да ведь это… Он быстро поставил миски и закричал в дверь: – Дежурный! Быстрее! Банда продолжает драку даже в полиции!
В каморку ворвались двое дежурных. Светловолосый студент спокойно отложил свою куртку в сторону. Четверо учеников быстро спрятались по углам.
– Болван! – авторитетным тоном заявил блондин кальфактору. – Глупец! Паршивый тюремный лизоблюд! – Затем он повернулся к дежурным. – То, что вы сейчас видели, – это урок современной гуманности. Ваше появление, господа резиновых дубинок, здесь излишне, понятно?
– Нет, – сказал один из дежурных.
Блондин с состраданием посмотрел на него.
– Физкультура. Гимнастика! Вольные упражнения! Ну, понятно? А это что? Наверно, наш ужин?
– Конечно, – подтвердил кальфактор. Блондин наклонился над мисками и с отвращением скривился. – Выкиньте это вон! – набросился он вдруг на кальфактора. Как вы осмелились принести сюда такое дерьмо! Помои – для сына сенатора? Вы что, хотите, чтобы вас понизили в звании? – Он посмотрел на караульных. – Я буду жаловаться! Я хочу немедленно говорить с начальником округа! Сейчас же отведите меня к начальнику полиции! Отец завтра же даст взбучку министру юстиции из-за вашего хамства.
Оба караульных уставились на него. Они не знали, как им себя вести, – грубо или осторожно. Блондин смерил их взглядом.
– Господин, – промолвил, наконец, старший осторожно, – это обычная тюремная пища.
– А разве я – в тюрьме! – Блондин был поистине оскорблен. – Я – под арестом. Разве вы не знаете различия?
– Знаем, знаем! – Теперь караульный был явно напуган. – Конечно, вы можете питаться за свой счет. Это ваше право. Если вы дадите деньги, кальфактор может вам привести гуляш.
– Наконец-то я слышу разумные слова! – Блондин немного смягчился.
– И можно еще пива…
Блондин посмотрел на караульного.
– Вы мне нравитесь! Я буду ходатайствовать за вас! Как вас зовут?
– Рудольф Еггер.
– Так держать, Рудольф Еггер! – Блондин достал из кармана деньги и дал их кальфактору. – Две порции гуляша из говядины с картофелем. Бутылку сливянки.
Караульный Рудольф Еггер раскрыл рот:
– Алкогольные напитки…
– …разрешаются, – закончил блондин. – И две бутылки пива: одну – для караульных, другую – нам.
– Большое спасибо. Целую руку, – поблагодарил Рудольф Еггер.
– Если пиво будет не свежее и не холодное, как лед, я отпилю тебе ногу,
– сказал кальфактору сын сенатора. Если оно будет хорошим, сдачу оставишь себе.
Кальфактор скривился в улыбке.
– Будьте спокойны, господин граф. – Его лицо сияло. – Это же самый настоящий золотой, венский юмор!
Появилась еда. Студент пригласил Керна. Тот сначала отказывался. Он видел, как евреи с серьезным видом ели похлебку.
– Будьте предателем! Это сейчас модно, – ободрял его студент. – И, кроме того, это еда для картежников.
Керн уселся. Гуляш был отличный, а он, в конце концов, не имел паспорта и был к тому же не чистокровным евреем.
– Ваш отец знает, что вы здесь? – спросил он.
– О, боже! – студент рассмеялся. – Мой отец! У моего отца – магазин хлопчатобумажных тканей в Линце.
Керн с удивлением, посмотрел на него.
– Мой дорогой, – спокойно сказал студент. – Вы, кажется, еще не знаете, что мы живем в век обмана. Демократия сменилась демагогией. И вот – естественное следствие! Прозит!
Он откупорил сливянку и предложил стаканчик студенту в очках.
– Спасибо, я не пью, – ответил тот смущенно.
– Ну, конечно, не пьете! Мне бы следовало это знать! – Блондин выпил сам. – Вас будут вечно преследовать уже только из-за того, что вы не пьете. Ну, а как мы, Керн? Опустошим бутылку?
– Опустошим.
Они выпили сливянку и улеглись на нары. Керн думал, что ему удастся поспать, но каждую минуту просыпался. «Черт возьми, что они сделали с Рут,
– думал он. – И сколько они меня здесь продержат?»
Он получил два месяца тюрьмы. Его обвинили в нанесении увечий, подстрекательстве, сопротивлении государственной власти, повторном нелегальном пребывании в стране, – он был удивлен, что ему не дали лет десять.
Он распрощался с блондином, которого в тот же день выпустили на свободу. Потом его повели вниз. Он должен был сдать свои вещи и получить тюремную одежду. Стоя под душем, он вспомнил, как был угнетен, когда ему впервые надевали наручники. Ему показалось, что это было бесконечно давно. Сейчас он решил, что тюремная одежда практичнее: она позволит ему сохранить свои вещи.
Вместе с Керном в камере сидели вор, мелкий растратчик и русский профессор из Казани, которого посадили за бродяжничество. Все четверо работали в портновской мастерской тюрьмы.
Первый вечер был тяжелым. Керн вспомнил слова Штайнера, что человек ко всему привыкает. Но, тем не менее, Керн продолжал сидеть на нарах, уставившись на стену…
– Вы говорите по-французски? – спросил вдруг профессор со своих нар.
Керн вздрогнул.
– Нет.
– Хотите учиться?
– Да. Хоть сейчас.
Профессор поднялся.
– Ведь нужно чем-нибудь заняться, правда? Иначе тебя сожрут мысли.
– Да. – Керн кивнул. – Кроме того, я найду языку хорошее применение. По выходе из тюрьмы мне, наверно, придется податься во Францию.
Они уселись рядом друг с другом в углу нижних нар. Над ними орудовал растратчик. Он держал в руках огрызок карандаша и разрисовывал стены порнографическими рисунками. Профессор был очень тощим, и тюремная одежда висела на нем, как мешок. У него была дикая рыжая бородка и детское лицо с голубыми глазами.
– Мы начнем с самого прекрасного и самого бесполезного слова в мире, – сказал он с чудесной улыбкой, но без всякой иронии. – Со слова «свобода» – «la liberte».
Керн многому научился за это время. Через три дня он уже мог разговаривать, не шевеля губами, с другими заключенными, которые шли во время прогулки впереди и позади него. В портновской мастерской он таким же образом усердно заучивал с профессором французские глаголы. По вечерам, когда он уставал от французского, он получал уроки от вора, который учил его делать отмычки из проволоки и обращаться с цепными собаками. Он сообщил ему также, когда созревают все дикие фрукты, и научил незаметно проникать в стога сена, чтобы переспать ночь. Растратчик принес в тюрьму контрабандой несколько журналов «Светского мира». Кроме библии, это было единственное, что они могли читать, и они почерпнули оттуда, как одеваются во время дипломатических приемов и когда следует прикалывать к фраку красную или белую гвоздику. К сожалению, вор никак не соглашался с одним: он утверждал, что к фраку нужен черный галстук, – такое сочетание он часто видел у официантов в ресторанах.
Когда наутро пятого дня их выводили на прогулку, кальфактор с такой силой толкнул Керна, что тот ударился о стену.
– Будь внимательнее, ты, осел! – закричал он.
Керн хотел сделать вид, будто не мог удержаться на ногах. Проделав такой трюк, он смог бы ударить кальфактора по голени, и это выглядело бы как случайность. Но прежде чем он успел это сделать, кальфактор схватил его за рукав и шепнул:
– Заяви через час, что хочешь выйти. Скажи, что болит живот. Вперед! – закричал он потом. – Ты думаешь, тебя будут ждать?
Во время прогулки Керн размышлял: может, кальфактор собирается спровоцировать его. Они оба не выносили друг друга. Потом, беззвучно перешептываясь в портновской мастерской, он обсудил этот вопрос с вором, который считался специалистом по тюрьмам.
– Выйти ты всегда можешь, – пояснил вор. – Это твое человеческое право. За это он тебе ничего не сделает. Одни выходят реже, другие – чаще, зависит от организма. Но когда выйдешь, будь начеку!
– Хорошо. Посмотрим, что он хочет. Во всяком случае, это хоть какое-то разнообразие.
Керн заявил, что у него болит живот, и кальфактор его вывел. Он привел его к нужнику и огляделся.
– Хочешь сигарету? – спросил он.
Курить было запрещено. Керн засмеялся.
– Вот в чем дело! Нет, мой милый, этим ты меня не купишь.
– А-а, помолчи! Ты думаешь, я хочу сделать тебе гадость? Знаешь Штайнера?
Керн уставился на кальфактора.
– Нет, – сказал он потом. Он предположил, что это ловушка для Штайнера.
– Ты не знаешь Штайнера?
– Нет.
– Хорошо. Тогда слушай внимательно. Штайнер просил передать тебе, что Рут – в безопасности. Можешь не беспокоиться. Будешь освобождаться, попроси, чтоб тебя отправили в Чехословакию, а потом вернешься обратно. Ну, как, теперь знаешь его?
Керн внезапно почувствовал дрожь.
– Дать сигарету? – спросил кальфактор.
Керн кивнул. Кальфактор достал из кармана пачку «Мемфиса» и коробку спичек.
– Вот возьми! От Штайнера. Если засыплешься с ними, я тебе их не давал. Ну, а теперь садись туда и покури. Дым выпускай под стульчак. Я покараулю снаружи.
Керн уселся на стульчак. Он вынул из пачки сигарету, разломил ее пополам и закурил. Он курил медленно, глубоко затягиваясь. Рут в безопасности. Штайнер – начеку, Он уставился на грязную стену с непристойными рисунками, и уборная показалась ему самым прекрасным местом в мире.
– Почему ты мне не сказал, что знаешь Штайнера? – спросил кальфактор, когда тот вышел.
– Хочешь сигарету? – спросил Керн.
Кальфактор покачал головой. – Нет. Это исключается.
– А ты его откуда знаешь?
– Он спас меня однажды от беды. От страшной беды. Ну, пошли!
Они пошли в мастерскую. Профессор и вор взглянули на Керна. Тот кивнул и сел на свое место.
– Все в порядке? – беззвучно спросил профессор.
Керн снова кивнул.
– Тогда продолжим, – зашептал профессор в свою рыжую бородку. – Aller. Неправильный глагол. Je vais, tu vas, il…
– Нет, – возразил Керн. – Давайте возьмем сегодня другой глагол. Как будет – любить?
– Любить? «Aimer». Но это правильный глагол…
– Вот поэтому мы и возьмем его, – ответил Керн.
Профессора выпустили через четыре недели. Вора – через шесть недель; растратчика – на несколько дней позже. В последние дни он попытался склонить Керна к педерастии, но Керн был достаточно силен, чтобы держать его на расстоянии. В конце концов ему пришлось нокаутировать его прямым коротким ударом, которому научил его светловолосый студент.
Несколько дней он сидел один. Потом в камеру поместили двух новых. Он сразу признал в них эмигрантов. Одному из них было лет тридцать; другой – пожилой, молчаливый, сразу улегся на нары. Оба были в поношенных костюмах, которые – это было заметно – лишь с трудом содержались в чистоте.
– Вы откуда? – спросил Керн младшего.
– Из Италии.
– Как там?
– Было хорошо. Я там прожил два года. Теперь конец, они все контролируют.
– Два года, – повторил Керн. – Это большой срок…
– Да. А здесь меня схватили через восемь дней. Тут всегда так?
– За последние полгода стало хуже.
Новичок схватился за голову.
– Везде становится хуже! Что нас еще ожидает? Ну, а как в Чехословакии?
– Тоже хуже. Слишком много беженцев. Вы были в Швейцарии?
– Швейцария слишком мала. Там быстро бросаешься в глаза. – Человек с отрешенным видом смотрел куда-то в Сторону. – Нужно бы податься во Францию.
– Вы говорите по-французски?
– Да, конечно. – Человек теребил свои волосы.
Керн посмотрел на него.
– Вы не хотите поговорить немного по-французски? Я недавно учился и не хотел бы забыть…
Мужчина удивленно взглянул на него.
– Поговорить по-французски? – Он сухо рассмеялся. – Нет, я так не могу. Меня бросили в тюрьму, а я буду вести беседы по-французски! Нелепо! Честное слово, вам приходят в голову удивительные мысли.
– Совсем нет. Я просто веду удивительную жизнь.
Керн минуту подождал, не переменит ли мужчина своего решения. Потом забрался на нары и повторял неправильные глаголы, пока не заснул.
Он проснулся потому, что его кто-то тряс. Это был мужчина, который не хотел говорить по-французски.
– Помогите! – задыхаясь, промолвил он. – Быстрее! Он повесился!
Керн, еще не совсем проснувшийся, сел на нары. В бледном сером свете раннего утра на фоне окна висела черная фигура с опущенной головой. Он вскочил с нар.
– Нож! Живо!
– У меня нет ножа! Может, у вас?
– Черт возьми, нет! Быстро снимайте. Я его приподниму. А вы снимите ремень с шеи.
Керн забрался на нары и попытался приподнять повесившегося. Тот был тяжел, как земной шар. Он был гораздо тяжелее, чем казался на вид. И одежда его была холодна и мертва, как и он сам. Керн напряг все свои силы. Только с большим трудом ему удалось приподнять тело.
– Живо! – задыхался он. – Освободите ремень! Я не смогу его долго держать.
– Сейчас. – Человек взобрался на подоконник и попытался высвободить шею повесившегося. Внезапно он опустил руки и покачнулся; его вырвало.
– Что за свинство! – закричал Керн. – Вы что, больше ничего не можете? Освободите шею! Живо!
– Я не могу смотреть на него, – простонал тот. – На его глаза! На язык!
– Тогда спускайтесь вниз, приподнимите его, а я освобожу шею.
Он передал тяжелое тело и вспрыгнул на нары. Вид повесившегося был ужасен. Отекшее, бледное лицо, толстый черный язык, вылезшие из орбит, словно лопнувшие глаза; Керн схватился за тонкий кожаный ремешок, который глубоко врезался в посиневшую шею.
– Выше! – крикнул он. – Поднимите его выше.
Он услышал позади себя какое-то клокотание. Мужчину снова вырвало, в тот же миг он выпустил тело из рук, от толчка глаза и язык выскочили еще больше, казалось, висельник просто насмехается над бессильными живыми людьми.
– Черт побери! – Керн в отчаянии посмотрел по сторонам, не зная, что предпринять. Внезапно он вспомнил сцену между светловолосым студентом и кальфактором. – Если ты, проклятый слюнтяй, сейчас же не поднимешь его, – зарычал он, – я выну из тебя внутренности! Живо, ты, несчастный трус! – В тот же момент он пнул его ногой и почувствовал, что удар оказался удачным. Он со всей силы ударил его еще раз. – Я раздроблю тебе череп! – закричал он. – Подними его сейчас же!
Человек, стоявший внизу, молча поднял тело.
– Выше! – бушевал Керн. – Выше, ты, вонючая половая тряпка!
Человек приподнял выше. Керну удалось растянуть петлю и спять ремень с шеи повесившегося.
– Ну, теперь опускай вниз!
Они положили безжизненное тело на нары. Керн быстро расстегнул жилет и ремень.
– Откройте окошечко! – сказал он. – Позовите караульных! Я сделаю искусственное дыхание.
Он присел на карточки позади черно-серой головы, взял холодные мертвые руки в свои, теплые и полные жизни, и начал. Он слышал какие-то хриплые и булькающие клокотания в грудной клетке, когда она поднималась и опускалась; временами он прислушивался – дыхание не появлялось. У «глазка» гремел тот, который не хотел говорить по-французски.
– Дежурный! Дежурный! – Его голос гулко разносился по камере.
Керн продолжал. Он знал, что искусственное дыхание надо делать в течение нескольких часов. Но, тем не менее, вскоре бросил.
– Он дышит?
– Нет. – Керн внезапно почувствовал, что смертельно устал. – Бессмысленно. Человек хотел умереть. Зачем мешать?
– Но, ради бога…
– Успокойтесь! – Керн сказал это очень тихо, но в его голосе послышалась угроза. Еще одно слово – и он бы не выдержал. Он знал, что ему хотел сказать этот человек. Но он знал, что несчастный повесился бы и во второй раз, если б сейчас его спасли. – Попробуйте, – сказал он спустя минуту, более спокойно. – Он-то уж наверняка знал, почему не хотел больше жить.
Вскоре появился дежурный.
– Что за шум? Вы что, спятили?
– Здесь повесился человек…
– О, боже! Еще этого не хватало! Он жив?
Дежурный открыл дверь. От него сильно несло вином и сервелатом. Вспыхнул карманный фонарик.
– Он умер?
– Наверно.
– Ну, тогда у нас есть время до утра. Пусть этим занимается Штерникош. Я ничего не знаю.
Он хотел уйти.
– Стойте! – сказал Керн. – Вы немедленно вызовете санитаров. Из скорой помощи.
Дежурный уставился на него.
– Если они не явятся через пять минут, разразится скандал, и вы лишитесь своего места!
– Ведь его, может быть, еще можно спасти! С помощью кислоты! – закричал человек из глубины комнаты, где он, словно тень, подымал и опускал руки повесившегося.
– Неплохо начинается денек, – проворчал дежурный и исчез.
Через несколько минут явились санитары и забрали труп. Вскоре после них снова появился дежурный.
– Вы должны-сдать подтяжки, ремни и шнурки.
– Я не повешусь, – ответил Керн.
– Все равно. Вы должны сдать.
Они отдали ему вещи и присели на нары. В комнате кисло пахло рвотой.
– Через час рассветет, тогда вы сможете все убрать, – сказал Керн.
В горле пересохло. Ему очень хотелось пить. Все внутри казалось сухим и забитым, будто он наглотался угля и ваты. И будто он никогда больше не очистится от этого.
– Страшно, правда? – спросил другой через минуту.
– Нет, – ответил Керн.
На следующий день их перевели в большую камеру, в которой уже сидели четверо. Керну показалось, что все они были эмигрантами, но это его не интересовало. Он слишком устал и забрался на нары. Но заснуть не мог. Он лежал с открытыми глазами, уставившись на маленький зарешеченный четырехугольник окна. Поздно, около полуночи. привели еще двоих. Керн их не видел, слышал только, как они устраивались на ночлег.
– Интересно, когда мы снова выйдем отсюда? – робко спросил в темноте один из новоприбывших.
Ответ последовал не сразу.
Затем заворчал чей-то бас.
– Все зависит от того, что вы натворили. За убийство с целью грабежа будете сидеть пожизненно, за политическое убийство – восемь дней.
– Меня только во второй раз поймали без паспорта.
– Это хуже, – пробурчал бас. – Можете наверняка рассчитывать на четыре недели.
– О боже! А у меня в чемодане курочка! Жареная курочка! Она же протухнет, пока я выйду!
– Несомненно, – подтвердил бас.
Керн прислушался.
– А у вас не было и раньше курочки в чемодане? – спросил он.
– Да, была! Правильно! – удивленно ответил новичок не сразу. – А откуда вы это знаете, любезный?
– И тогда вас тоже арестовали?
– Конечно. А кто меня спрашивает? Кто вы? И как могло случиться, что вы знаете об этом? – возбужденно спросил голос из темноты.
Керн расхохотался. Он чуть не задохнулся от смеха. Он смеялся, словно его заставляли, смехом, похожим на болезненную спазму, и в этом смехе разрядилось все, что накопилось в Керне за два месяца, – ярость из-за ареста, одиночество, страх за Рут, попытки не потерять себя, ужас перед висельником.
– Цыпленок, – едва выдавил он. – Это, действительно, Цыпленок. И снова с цыпленком в чемодане! Какое совпадение!
– Вы называете это совпадением? – с яростью набросился на него Цыпленок. – Это мой проклятый рок – вот это что!
– Вам, кажется, не везет на жареных курочек, – сказал бас.
– Заткнитесь! – набросился на них другой. – Чума порази ваших жареных курочек! Устроить такой концерт среди ночи. У меня в животе все перевернулось от голода.
– Возможно, между ним и курочками есть и более глубокая связь? – высказал предположение бас.
– Он с таким же успехом может иметь эту связь и с детскими куклами, – промычал человек без родины.
– Или с раком желудка? – взвизгнул чей-то высокий раздавленный тенор.
– Не был ли он раньше лисицей? – предположил бас. – А теперь курочки мстят ему…
Цыпленок еще раз вставил свое слово.
– Это же безбожная подлость – издеваться над человеком в его несчастье!
– Когда это было? – звучно спросил бас.
– Тихо! – заорал из коридора дежурный. – Это тюрьма, а не какой-нибудь ночной клуб!
