Глава 14
Кристиан на коленях у моих ног, не отрывающий от меня своих безжизненных серых глаз — самое ужасное зрелище в моей жизни. Лейла с ее пушкой не идет ни в какое сравнение. Я тотчас протрезвела, кровь отхлынула от моего лица, алкогольный дурман моментально рассеялся, его сменило жуткое ощущение обреченности, рока.
Я резко, со всхлипом вдыхаю. У меня шок. «Нет. Нет, это неправильно, очень неправильно и очень тревожно».
— Кристиан, пожалуйста, не делай так! Я не хочу.
Он по-прежнему пассивно смотрит на меня, не шевелится, ничего не говорит.
«Да что ж такое! Мой бедный Пятьдесят». Мое сердце сжимается от тоски. Что я ему сделала? Из моих глаз брызнули слезы.
— Зачем ты это делаешь? Говори со мной, — шепчу я.
Он моргает.
— Что ты хочешь от меня услышать? — говорит он мягко, бесстрастно, и на секунду я испытываю облегчение, что он разговаривает… Но нет — не так, нет. Нет.
Слезы уже текут по моим щекам. Внезапно я понимаю, что не могу смотреть, как он сидит в той же смиренной позе, что и жалкое существо по имени Лейла. У меня разрывается сердце при виде сильного мужчины, который на самом деле остается маленьким мальчиком, ужасно обиженным и никому не нужным, который чувствует себя недостойным любви ни своей идеальной семьи, ни далекой от совершенства подружки… моим бедным мальчиком.
Сочувствие, отчаяние, боязнь переполняют мое сердце, сдавливают мое горло. Я буду бороться и верну его назад, верну назад моего Кристиана.
Мне отвратительна мысль о том, что я буду доминировать над кем-то. А от мысли о доминировании над Кристианом меня вообще тошнит. Тогда я стану похожа на нее — на женщину, которая сделала с ним это.
При этой мысли я содрогаюсь и чувствую во рту вкус желчи. Никогда не буду это делать. Никогда не захочу.
Когда мои мысли проясняются, я вижу единственный выход. Я смахиваю слезы тыльной стороной руки и, не отрывая своих глаз от его, опускаюсь перед ним на колени.
Деревянный пол жесткий и неудобный. Зато мы теперь равны, мы на одном уровне. Только так я могу вернуть его обратно.
Его глаза раскрываются чуть шире, но поза и выражение лица не меняются.
— Кристиан, не надо так делать, — умоляю я. — Никуда я не собираюсь убегать. Сколько раз я говорила тебе, что никуда не убегу. — Все, что произошло, сильно подействовало на меня. Мне требуется время, чтобы это осмыслить… побыть наедине с собой. Почему ты всегда предполагаешь худшее?
Мое сердце опять сжимается от жалости. Я знаю ответ: потому что Кристиан не любит себя, не верит, что он кому-то нужен.
Мне вспоминаются слова Элены.
«Она знает, как ты негативно относишься к себе? О всех твоих проблемах?»
О Кристиан… Страх снова сжимает мое сердце, и я начинаю отчаянно говорить:
— Я хотела бы сегодня вечером вернуться к себе в квартиру. Ты не давал мне времени… времени просто подумать обо всех переменах, случившихся в моей жизни. — Я рыдаю, и по его лицу пробегает тень. — Просто подумать. Мы почти не знаем друг друга, и весь багаж, который ты несешь с собой… мне нужно… мне нужно время на его осмысление. А теперь, когда Лейла… ну… когда она уже не бродит по улицам, и угрозы больше нет… я подумала… я подумала…
Мой голос прерывается, и я смотрю на него. Он внимательно смотрит на меня, я думаю, что и слушает.
— Увидев тебя с Лейлой… — Я закрываю глаза — меня опять гложет болезненное воспоминание о его тесной связи с экс-сабой. — Я пережила такой шок. Я как бы заглянула в твою прежнюю жизнь… и… — Я гляжу на свои крепко сжатые кулаки, а слезы все текут и текут по щекам. — Я поняла, что недостаточно хороша для тебя. Я испугалась, что надоем тебе, и тогда ты уйдешь… а я окажусь в положении Лейлы… стану тенью. Потому что я люблю тебя, Кристиан, и если ты бросишь меня, то словно солнце погаснет. Я останусь во мраке. Я никуда не хочу убегать. Просто я очень боюсь, что это ты бросишь меня…
Говоря ему это — в надежде, что он слушает, — я понимаю, в чем моя истинная проблема. Просто я не понимаю, почему он любит меня. Я никогда не понимала, почему он любит меня.
— Я не понимаю, почему ты находишь меня привлекательной, — бормочу я. — Ты… ну, ты — это ты… а я… — Я пожимаю плечами и гляжу на него. — Мне просто непонятно. Ты красивый, сексуальный, успешный, добрый, хороший, заботливый и все такое — а я нет. И я не могу делать то, что тебе нравится. Я не могу дать тебе то, что тебе нужно. Разве ты будешь счастлив со мной? Как я смогу тебя удержать? — Когда я высказываю свои самые большие опасения, мой голос понижается до шепота. — Я никогда не понимала, что ты находишь во мне. А когда увидела тебя с ней, мне все это стало ясно окончательно.
Я шмыгаю носом, вытираю слезы рукой, гляжу на его бесстрастное лицо.
Боже, как это невыносимо! «Говори со мной, черт побери!»
— Ты собираешься тут стоять всю ночь? Потому что я тоже буду стоять, — рявкаю я.
Кажется, его лицо смягчилось — чуть оживилось. Но это так трудно понять.
Я могла бы протянуть руку и дотронуться до него, но это стало бы грубым злоупотреблением положением, в которое он меня поставил. Я не хочу этого, но я не знаю, чего он хочет или что пытается мне сказать. Я просто не понимаю.
— Кристиан, пожалуйста, пожалуйста… говори со мной, — молю я его, заламывая руки.
Мне так неудобно стоять на коленях, но я стою, глядя в его серьезные, прекрасные серые глаза, и жду.
И жду.
И жду.
— Пожалуйста, — снова молю я.
Неожиданно его глаза темнеют. Он моргает.
— Я так испугался, — шепчет он.
Ну слава богу! Мое подсознание плетется в свое кресло, вздыхает с облегчением и делает большой глоток джина.
Он заговорил! Меня переполняет радость, и я сглатываю, пытаясь совладать с эмоциями и удержать новую порцию слез, готовых хлынуть из глаз.
Его голос звучит тихо и ласково.
— Когда к дому подошел Итан, я понял, что кто-то пустил тебя в квартиру. Мы с Тейлором выскочили из машины… Потом я увидел ее там, с тобой — вооруженную. Наверно, я был еле жив от страха. Тебе кто-то угрожал… сбылись мои самые худшие опасения. Я был так зол — на нее, на тебя, на Тейлора, на себя. — Он покачал головой и страдальчески поморщился. — Я не знал, насколько она переменилась. Не знал, что делать. Не знал, как она будет реагировать на меня. — Он замолчал и нахмурился. — А потом она сама дала мне подсказку; она стала такой покорной. Тут я понял, как мне действовать. — Он останавливается, глядит на меня, пытается угадать мою реакцию.
— Дальше, — шепчу я. Он вздыхает.
— Я увидел ее в таком состоянии и понял, что я, возможно, тоже виноват в ее надломе. Ведь она всегда была живой и озорной.
Он опять закрывает глаза, тяжело вздыхает, чуть ли не всхлипывает. Мне мучительно это видеть, но я стою на коленях и слушаю, вся внимание.
— Она могла причинить тебе вред. И я был бы виноват в этом. — Его глаза наполняются ужасом, и он снова замолкает.
— Но ведь не причинила же, — шепчу я. — И ты не виноват в ее безумии, Кристиан. — Я смотрю на него и жду продолжения.
Тут я понимаю, что он делал все это ради моей безопасности и, возможно, ради Лейлы, потому что он волнуется за нее. Но насколько она ему небезразлична? Этот нежеланный вопрос не дает мне покоя. Кристиан говорит, что любит меня, но ведь тогда он грубо выкинул меня из собственного дома.
— Я лишь хотел, чтобы ты ушла, — бормочет он, проявляя жутковатую способность читать мои мысли. — Я хотел, чтобы ты была подальше от опасности, а… Ты. Не. Хотела. Уходить, — шипит он сквозь стиснутые зубы и качает головой. Его отчаяние очевидно.
Он пристально смотрит на меня.
— Анастейша Стил, вы самая упрямая из женщин, которых я знаю. — Он закрывает глаза и снова недоверчиво качает головой.
«А, он вернулся». Я вздыхаю с облегчением, словно очищаюсь от тревог.
Он опять открывает глаза, на его лице грусть — искренняя грусть.
— Ты не собиралась сбежать? — спрашивает он.
— Нет!
Он закрывает глаза и заметно успокаивается. Когда открывает глаза, я вижу его боль и страдание.
— Я подумал… — Он замолкает. — Ана. Вот я весь перед тобой… и я весь твой. Что мне сделать, чтобы ты это поняла? Чтобы ты увидела, что я хочу тебя всю, всю целиком, какая ты есть. Что я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, Кристиан, и видеть тебя вот таким, это… — У меня дрогнул голос и полились слезы. — Я думала, что сломала тебя.
— Сломала? Меня? Да нет, Ана, как раз наоборот. — Он берет меня за руку. — Ты указываешь мне правильную линию жизни, — шепчет он и целует мои пальцы, потом прижимает свою ладонь к моей.
С расширенными от страха глазами он осторожно тянет к себе мою руку и кладет ее себе на грудь, чуть выше сердца — на запретную зону. Его дыхание учащается. Сердце выстукивает под моими пальцами лихорадочный ритм. Стиснув зубы, он не отрывает от меня глаз.
Я ахаю. Мой Кристиан! Он позволил мне дотронуться до него. Сейчас мне кажется, что из моих легких испарился весь воздух. Кровь стучит в моих ушах; ритм моего сердца сравнивается с его ритмом.
Он отпускает мою руку, оставив ее там, чуть выше сердца. Я слегка сгибаю пальцы и под тканью рубашки чувствую тепло его кожи. Он затаил дыхание. Я не могу вынести это и хочу убрать руку.
— Нет, — тотчас же говорит он и снова накрывает мою руку своей ладонью, прижимает к груди мои пальцы. — Не надо.
Осмелев, я придвигаюсь ближе, чтобы наши колени касались друг друга, и медленно поднимаю другую руку, чтобы он успел понять мои намерения. Он шире раскрывает глаза, но меня не останавливает.
Я осторожно расстегиваю пуговицы на его рубашке. Одной рукой это делать трудно. Я шевелю пальцами другой руки, и он отпускает ее, позволив мне расстегнуть его рубашку двумя руками. Не отрывая глаз, я распахиваю рубашку, обнажив его грудную клетку.
Он сглатывает, раскрывает губы; его дыхание учащается, и я чувствую, как внутри него нарастает паника. Но он не отстраняется от меня. Может, он до сих пор пребывает в режиме сабмиссива? Я не понимаю.
Продолжать или нет? Я не хочу причинить ему вред, физический или моральный. Сигналом к пробуждению для меня стал эпизод, когда Кристиан предлагал мне себя.
Я протягиваю руку, она приближается к его груди, а я гляжу на него… прошу его разрешения. Еле заметно он наклоняет голову набок и сжимается в ожидании моего прикосновения; он него исходит напряжение, но на этот раз не гнев — а страх.
Я колеблюсь. Могу ли я сделать это?
— Да, — шепчет он — опять проявляя жутковатую способность отвечать на мои невысказанные вопросы.
Я тянусь кончиками пальцев к волосам на его груди и легонько глажу их. Он закрывает глаза, морщится, словно от невыносимой боли. Мне мучительно видеть это, и я немедленно отдергиваю руку, но он тут же хватает ее и прижимает к своей груди, так, что волосы щекочут мне ладонь.
— Нет, — говорит он через силу. — Так надо.
Он крепко зажмурил глаза. Ему сейчас очень трудно. Но и мне тоже не легче. Я осторожно провожу пальцами по его груди, наслаждаюсь упругостью его кожи и боюсь, что зашла слишком далеко.
Он открывает глаза; в них пылает серый огонь.
Черт побери… Его взгляд горячий, невероятно интенсивный, дикий, а дыхание неровное. Я неловко ежусь под ним, но чувствую, как у меня бурлит кровь.
Он не останавливает меня, и я снова глажу пальцами его грудь. Он тяжело дышит, раскрыв рот, и я не понимаю, от страха или от чего-то другого.
Мне так давно хотелось поцеловать его там, и я, все еще стоя на коленях, тянусь вперед, встречаю его взгляд и даю ему понять свои намерения. Потом нежно целую чуть выше сердца и чувствую губами его теплую, так сладко пахнущую кожу.
Его сдавленный стон пугает меня. Я тут же сажусь на корточки и со страхом гляжу ему в лицо. Его глаза крепко закрыты, он не шевелится.
— Еще, — шепчет он; я снова наклоняюсь к его груди и на этот раз целую один из шрамов. Он ахает, я целую другой и третий. Он громко стонет и неожиданно обнимает меня, хватает одной рукой мои волосы и больно и резко дергает их вниз. Мои губы тут же оказываются возле его жадных губ. Мы целуемся, я запускаю пальцы в его волосы.
— Ох, Ана, — шепчет он и кладет меня на пол. Через мгновение я уже лежу под ним. Я беру в ладони его прекрасное лицо и ощущаю под пальцами его слезы.
Он плачет… Нет. Нет!
— Кристиан, пожалуйста, не плачь! Я серьезно говорю, что никогда тебя не оставлю. Мне очень жаль, если у тебя сложилось другое впечатление… пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. Я буду всегда тебя любить.
Он смотрит на меня, и на его лице застыла болезненная гримаса.
— В чем дело?
В его больших глазах застыло отчаяние.
— Почему ты считаешь, что я брошу тебя? В чем секрет? Что заставляет тебя думать, что я уйду? Скажи мне, Кристиан, пожалуйста…
Он садится, на этот раз по-турецки, я тоже сажусь, вытянув ноги. Мне хочется встать с пола, но я не хочу нарушать его ход мыслей. Кажется, он наконец-то готов мне поверить.
Он смотрит на меня с отчаяньем. Вот черт, это плохо…
— Ана… — Он замолкает, подыскивая слова; на его лице застыла боль. Куда мы с ним идем?..
Он тяжело вздыхает и сглатывает комок в горле.
— Ана, я садист. Я люблю хлестать маленьких девушек с каштановыми волосами, таких как ты, потому что вы все выглядите как моя родная мать-проститутка. Конечно, ты можешь догадаться почему.
Он залпом выпаливает эту фразу, словно она была приготовлена давным-давно, и ему отчаянно хочется от нее избавиться.
Мой мир шатается и кренится. Только не это…
Не этого я ожидала. Это плохо. Действительно плохо. Я гляжу на него, пытаясь понять смысл того, что он сейчас сказал. Вот почему все мы походим друг на друга.
Моя первая мысль: Лейла была права, «Мастер темный».
Я вспоминаю свой первый разговор с ним о его наклонностях, тогда, в Красной комнате боли.
— Ты ведь сказал, что ты не садист, — шепчу я, пытаясь понять, как-то его оправдать.
— Нет, я сказал, что был доминантом. Если я и солгал, то это была ложь по умолчанию. Прости. — Он глядит на свои ухоженные ногти.
Мне кажется, что он помертвел. Оттого, что солгал мне? Или оттого, что он вот такой?
— Когда ты задала мне этот вопрос, я рассчитывал, что между нами будут совсем другие отношения, — бормочет он. По его взгляду я вижу, что он в ужасе.
Потом я внезапно понимаю весь кошмар нашей ситуации. Если он садист, ему в самом деле нужна вся эта порка и прочая дрянь. Дьявол. Я прячу лицо в ладонях.
— Значит, так и есть, — шепчу я, глядя на него. — Я не могу дать тебе то, чего ты жаждешь. — Да, это действительно означает, что мы несовместимы.
Паника сжимает мне горло, мир рушится под ногами. Вот как. Мы не можем быть вместе.
Он хмурится.
— Нет-нет-нет, Ана. Нет. Ты можешь. Ты мне точно даешь то, что нужно. — Он сжимает кулаки. — Пожалуйста, поверь мне, — бормочет он; его слова — страстная мольба.
— Кристиан, я не знаю, чему верить. Все так неприятно, — хрипло шепчу я, давясь от непролитых слез.
Он устремляет на меня взгляд, и сейчас его глаза светятся надеждой.
— Ана, поверь мне. После того как я наказал тебя и ты ушла, мной мир переменился. Я не шутил, когда сказал, что буду избегать того чувства. — Он смотрит на меня с болезненной мольбой. — Когда ты сказала, что любишь меня, это было словно откровение. Никто и никогда прежде не говорил мне этого, и мне показалось, будто я что-то сбросил с себя — или, может, ты сбросила это с меня, не знаю. Мы с доктором Флинном до сих пор спорим об этом.
О! В моем сердце на миг вспыхивает надежда. Может, все еще образуется? Я хочу, чтобы у нас все было хорошо, разве нет?
— Что это значит? — шепчу я.
— Это значит, что я не нуждаюсь в этом. Сейчас не нуждаюсь.
Что?
— Откуда ты знаешь? Как ты можешь говорить с такой уверенностью?
— Я просто знаю. Мысль о том, чтобы причинить тебе боль… любую физическую… мне отвратительна.
— Я не понимаю. А как же линейка, и шлепанье, и секс с извращениями?
Он проводит рукой по волосам и даже чуть улыбается, но потом с сожалением вздыхает.
— Я говорю про тяжелый секс, Анастейша. Ты бы видела, что я могу делать палкой или плеткой.
У меня от изумления отвисает челюсть.
— Что-то мне не хочется.
— Знаю. Если бы ты хотела, то хорошо… но ты не хочешь, и я это понимаю. Я не могу заниматься этим с тобой, если ты не хочешь. Я уже не раз говорил тебе, что все в твоей власти. А теперь, когда ты вернулась, я вообще не чувствую в этом потребности.
Какой-то момент я гляжу на него, раскрыв рот, и пытаюсь осмыслить сказанное.
— Значит, когда мы встретились, ты этого хотел?
— Да, несомненно.
— Кристиан, каким образом твоя потребность могла просто так взять и пройти? Типа того, что я что-то вроде панацеи и ты излечился? Я этого не понимаю.
Он опять вздыхает.
— Я бы не назвал это «излечился». Ты мне не веришь?
— Я просто считаю, что в это трудно поверить. Это разные вещи.
— Если бы ты не ушла от меня, я бы, возможно, не почувствовал этого. Твой уход от меня был самой лучшей вещью, которую ты сделала… для нас. Он заставил меня понять, как я хочу тебя, именно тебя, и я с полной ответственностью говорю, что принимаю тебя всякую.
Широко раскрыв глаза, я смотрю на него. Можно ли в это поверить? У меня болит голова от попыток осмыслить все это, а глубоко внутри я чувствую… онемение.
— Ты все еще здесь. Я думал, что ты сразу уйдешь после моих слов, — шепчет он.
— Почему? Потому что я могла подумать, что ты свихнулся на сексуальной почве, что тебя тянет пороть и трахать женщин, которые похожи на твою мать? С чего ты взял? — прошипела я, взмахнув ресницами.
Он бледнеет от моих гневных слов.
— Ну, в целом да, — отвечает он с обидой.
Глядя в его печальные глаза, я уже жалею о своей выходке и хмурюсь, чувствуя свою вину.
Что же мне делать? Я гляжу на него; он выглядит понурым, искренним… он выглядит, как мой Пятьдесят.
Тут я неожиданно вспоминаю фотографию в его детской и понимаю, почему женщина на ней показалась мне такой знакомой. Она похожа на него. Вероятно, это была биологическая мать.
Мне на ум приходит, как после моего вопроса он отмахнулся: «Так… Неважно…» Она виновата во всем этом… и я выгляжу как она… Дьявол!
Он смотрит на меня больными глазами, и я понимаю, что он ждет моего следующего шага. Кажется, он искренне сказал, что любит меня, но у меня голова идет кругом.
Все так запутанно. Он говорил про Лейлу другое, но теперь я точно знаю, что она была способна удовлетворять его закидоны. Эта мысль мне невыносима и вгоняет в тоску.
— Кристиан, я страшно устала. Давай все обсудим завтра. Я хочу спать.
Он удивленно моргает.
— Ты не уходишь?
— А ты что, хочешь, чтобы я ушла?
— Нет! Я думал, что ты уйдешь, как только узнаешь.
Все время он ждал, что я уйду, как только узнаю его темные секреты… и вот теперь я знаю. Надо же, Мастер на самом деле темный.
Может, мне надо уйти? Я гляжу на него, на этого безумца, которого я люблю, да, люблю.
Могу ли я бросить его? Я уже уходила от него однажды, и это чуть не сломало меня… и его. Я люблю его. Я знаю это, несмотря на его признание.
— Не бросай меня, — шепчет он.
— Да что мне, крикнуть громко «нет»? Я не собираюсь уходить! — ору я, и это катарсис. Вот так, я сказала. Я не ухожу.
— Правда? — Он широко раскрывает глаза.
— Что мне сделать, чтобы ты понял, что я не сбегу? Что сказать?
Он смотрит на меня, и в его взгляде я опять вижу страх и волнение. Он сглатывает комок в горле.
— Ты можешь сделать одну вещь.
— Какую? — рявкаю я.
— Выйти за меня замуж, — шепчет он.
«Что? Неужели он в самом деле…»
Во второй раз за эти полчаса мой мир замирает в ожидании.
Черт побери! Я гляжу на этого глубоко травмированного мужчину, которого я люблю. Я не могу поверить тому, что он только что произнес.
Брак? Он предлагает вступить с ним в законный брак? Он шутит? Ничего не могу с собой поделать — из моей груди вырывается нервное недоверчивое хихиканье. Я прикусываю губу, чтобы оно не перешло в истерический хохот, и не справляюсь с собой. Я валяюсь на полу и хохочу, так, как не хохотала никогда прежде. Это очистительный, целебный хохот, временами переходящий в завывание.
На какой-то миг я остаюсь наедине сама с собой, я гляжу на эту абсурдную ситуацию — на хохочущую, обалдевшую девицу возле красивого и растерянного парня. Я закрываю глаза локтем, и мой смех переходит в горючие слезы. «Нет, нет! Я этого не выдержу».
Когда моя истерика утихает, Кристиан ласково убирает мою руку от лица. Я поворачиваю голову и гляжу на него.
Он наклоняется надо мной. На его лице — удивленная улыбка, но серые глаза горят; может, на дне их я замечаю обиду. Ой, нет…
Сгибом пальца он ласково вытирает слезинку на моей щеке.
— Вы находите мое предложение смешным, мисс Стил?
Ну Пятьдесят!.. Протянув руку, я нежно глажу его по щеке, с наслаждением чувствую пальцами щетину. Господи, я люблю этого мужчину!
— Мистер Грей… Кристиан. Более подходящего момента ты… — Я гляжу на него, не в силах подыскать нужные слова.
Он усмехается, но морщинки вокруг глаз говорят мне, что он уязвлен. Это тревожно.
— Ана, ты вынуждаешь меня торопиться. Ты выйдешь за меня замуж?
Я сажусь и прислоняюсь к нему, кладу ладони на его колени. Гляжу в его милое лицо.
— Кристиан, я повстречалась с твоей чокнутой экс-сабой, вооруженной и опасной, меня вышвырнули из собственного дома, я пережила твой термоядерный наскок…
Он раскрывает рот, хочет что-то возразить, но я выставляю перед собой ладонь. Он покорно закрывает рот.
— Ты только что поведал мне шокирующую информацию о себе, а теперь просишь выйти за тебя замуж.
Он наклоняет голову, словно обдумывает приведенные факты. Улыбается. Слава богу.
— Да, пожалуй, это честное и точное резюме ситуации, — сухо говорит он.
— А как насчет отложенного удовлетворения?
— Я передумал, и теперь я твердый сторонник мгновенного удовлетворения. Carpe diem, лови момент, Ана.
— Кристиан, посуди сам: я знаю тебя всего ничего, и мне еще предстоит узнать так много. Сегодня я слишком много выпила, я голодна, устала и хочу спать. Я должна обдумать твое предложение точно так же, как обдумывала тот контракт, который ты мне дал. А тогда… — Тут я поджимаю губы, чтобы показать мое недовольство и добавить немного юмора в наш разговор. — Тогда это было далеко не самое романтичное предложение.
Он качает головой и чуть улыбается.
— Как всегда, справедливое возражение, мисс Стил, — говорит он с некоторым облегчением. — Значит, «нет» не прозвучало?
Я вздыхаю.
— Нет, мистер Грей, это не «нет», но и не «да». Вы делаете это только потому, что испуганы и не доверяете мне.
— Нет, я делаю это, потому что наконец-то встретил ту, с которой хотел бы провести остаток жизни.
Ну и ну. Мое сердце замерло на миг, а я растаяла. Как он умеет говорить самые романтические вещи в разгар самых невероятных ситуаций? Я даже раскрыла рот от удивления.
— Я никогда не думал, что со мной случится такое, — продолжает он, и его лицо лучится чистой, неразбавленной искренностью.
Я лишь таращу глаза и подыскиваю нужные слова.
— Можно я подумаю над этим… пожалуйста? И обдумаю все остальное, что происходило сегодня? Что ты мне недавно сказал? Ты просил терпения и веры. Теперь я возвращаю твою просьбу, Грей.
Его глаза испытующе смотрят на меня, потом он наклоняется и заправляет выбившуюся прядь мне за ухо.
— Что ж, ладно. — Он быстро целует меня в губы. — Не очень романтично, да? — Он вопросительно поднимает брови, а я предостерегающе мотаю головой. — Сердечки и цветочки? — спрашивает он.
Я киваю, и он улыбается.
— Голодная?
— Да.
— Ты ничего не ела. — Его глаза становятся строгими.
— Ничего не ела. — Я сажусь на корточки и устало смотрю на него. — Меня вышвырнули из квартиры, а до этого я стала свидетельницей того, как мой бойфренд интимно общается со своей экс-сабой. Все это отбило у меня аппетит.
Я с вызовом гляжу на него, упершись кулаками в бока.
Кристиан качает головой и грациозно поднимается на ноги. «Ну наконец-то, мы встаем с пола». Он протягивает мне руку.
— Давай-ка я приготовлю тебе что-нибудь поесть, — говорит он.
— Может, я сразу лягу в постель? — устало бормочу я и подаю ему руку.
Он ставит меня на ноги и нежно улыбается.
— Нет, ты должна поесть. Пойдем. — Властный Кристиан вернулся, и это для меня облегчение.
Он ведет меня в кухонный угол и сажает на барный табурет, а сам идет к холодильнику. Я гляжу на часы: почти полдвенадцатого, а мне рано вставать на работу.
— Кристиан, я правда не голодная.
Он игнорирует мои заверения и рыщет в огромном холодильнике.
— Сыр? — спрашивает.
— Не в такой поздний час.
— Крендели?
— Из холодильника? Нет, — бурчу я.
Он с усмешкой поворачивается ко мне.
— Ты не любишь крендели?
— Не в двенадцатом часу ночи, Кристиан. Я пойду лягу в постель. А ты ройся хоть до утра в своем холодильнике. Я устала, день был слишком интересный. Такой, что хотелось бы его поскорее забыть. — Я слезаю с табурета, и он хмурит брови, но мне сейчас наплевать. Я хочу лечь — я страшно устала.
— Макароны с сыром? — Он держит в руке белый контейнер, закрытый фольгой, и с надеждой смотрит на меня.
— Ты любишь макароны с сыром? — спрашиваю я.
Он с энтузиазмом кивает, и я таю. Внезапно он кажется таким юным. Кто бы мог подумать? Кристиан Грей любит детскую еду.
— Хочешь? — спрашивает он. Я голодна и не могу устоять против макарон.
Я киваю и слабо улыбаюсь ему. От его ответной улыбки захватывает дух. Он снимает с контейнера фольгу и ставит его в микроволновку. Я снова сажусь на табурет и смотрю, как красавец по имени мистер Кристиан Грей — мужчина, который хочет взять меня в жены, — легко и грациозно движется по кухне.
— Так ты умеешь пользоваться микроволновкой? — ласково дразню его я.
— Если еда упакована, я обычно с ней справляюсь. У меня проблемы с настоящими продуктами.
Мне не верится, что это тот же самый человек, который полчаса назад стоял передо мной на коленях. Сейчас он такой, как обычно, — энергичный и деловой. Он ставит на стойку тарелки, кладет столовые приборы и салфетки.
— Очень поздно, — бурчу я.
— Не ходи завтра на работу.
— Мне надо там быть. Завтра мой босс отправляется в Нью-Йорк.
Кристиан хмурится.
— Ты хочешь поехать туда в эти выходные?
— Я смотрела прогноз погоды; похоже, там будут дожди, — говорю я, качая головой.
— А что ты хочешь делать?
Микроволновка писком извещает, что наш ужин разогрет.
— Сейчас я просто хочу прожить спокойно завтрашний день. Вся эта суета… утомительна.
Кристиан игнорирует мое недовольство.
Он ставит белый контейнер между нашими тарелками и садится рядом со мной. Сейчас он о чем-то глубоко задумался. Я раскладываю макароны по тарелкам. У меня текут слюнки от их аппетитного аромата. Я проголодалась.
— Прости, что так получилось с Лейлой, — бормочет он.
— Почему ты извиняешься? — М-м, на вкус макароны тоже замечательные. Мой желудок благодарно урчит.
— Представляю, какой это был для тебя шок, когда ты увидела ее в своей квартире. А ведь Тейлор проверял ее перед этим. Он очень огорчен.
— Я не виню Тейлора.
— Я тоже. Он искал тебя весь вечер.
— Правда? Почему?
— Я не знал, где ты. Ведь ты оставила сумочку и телефон в машине. Я не мог тебя отыскать. Где ты была? — спрашивает он. Его голос звучит ласково, но в словах слышится некий зловещий подтекст.
— Мы с Итаном пошли в бар на другой стороне улицы. Оттуда я наблюдала за происходящим.
— Понятно. — Атмосфера между нами чуть переменилась. Веселье пропало.
«Ну что ж… в эту игру могут играть двое. Теперь получай ответный удар, Грей».
— Так что же ты делал с Лейлой в квартире? — спрашиваю я как можно небрежнее. Я хочу удовлетворить жгучее любопытство, но заранее боюсь ответа.
Я гляжу на него, а он застывает с вилкой в руке. Нет, это не к добру…
— Ты действительно хочешь это знать?
В моем животе скручивается тугой ком; аппетита как не бывало.
— Да, — шепчу я. «Правда? В самом деле?» Мое подсознание швыряет на пол пустую бутылку джина и садится в кресле, с ужасом глядя на меня.
Кристиан колеблется. Его губы сжаты в тонкую линию.
— Мы говорили, и я искупал ее. — Его голос звучит хрипло; я ничего не спрашиваю, и он быстро продолжает: — И я одел ее в твою одежду. Надеюсь, ты не возражаешь. Но она была такая грязная.
Черт побери… Он мыл ее?
Этого еще не хватало. Я взвинчиваю себя, глядя на несъеденные макароны. Теперь меня тошнит от их вида.
«Постарайся отнестись к этому разумно», — убеждает меня подсознание. Трезвая, интеллектуальная часть моего мозга знает, что он сделал это просто потому, что она была грязная. Но разумно отнестись к этому трудно. Мое хрупкое, ревнивое «я» не в силах это перенести.
Внезапно мне хочется плакать — не лить, как порядочная леди, слезы, которые красиво текут по щекам, а выть на луну. Я тяжело вздыхаю, чтобы подавить в себе это желание, но в моей глотке сейчас сухо и неприятно от непролитых слез и рыданий.
— Это было все, что я мог сделать, Ана, — мягко говорит он.
— Ты все-таки испытываешь к ней что-то?
— Нет! — говорит он в ужасе и закрывает глаза; на его лице я вижу страдание. Я отворачиваюсь, снова гляжу на тошнотворную еду. На него я смотреть не могу.
— Тяжело видеть ее такую — сломленную, не похожую на себя. Я забочусь о ней, как один человек о другом. — Он дергает плечами, словно сбрасывая неприятные воспоминания.
Господи, он ждет от меня сочувствия?
— Ана, посмотри на меня.
Я не могу. Я знаю, что если подниму на него взгляд, то расплачусь. Для меня всего этого слишком много, чтобы переварить. Я кажусь себе переполненной цистерной с бензином. Места больше нет ни для чего. Я просто не могу воспринять ничего нового. Я сдетонирую и взорвусь, и это будет отвратительно. Господи!
Кристиан проявляет заботу о своей экс-сабе таким интимным образом. В моем мозгу вспыхивает картинка: он моет ее, черт побери, голую. Жесткая, болезненная судорога пробегает по моему телу.
— Ана.
— Что?
— Не надо. Это ничего не значит. Я как будто ухаживал за ребенком, за бедным, больным ребенком.
Что он знает об уходе за ребенком? Это не ребенок, а женщина, с которой у него была вполне даже реальная извращенная сексуальная связь.
Как это больно… Чтобы успокоиться, я дышу полной грудью. Или, может, он имел в виду себя. Это он — больной ребенок? Тут уже мне понятнее… или, может, совсем непонятно. Ох, как все сложно… Я смертельно устала, мне надо лечь.
— Ана?
Я встаю, несу тарелку к раковине и счищаю ее содержимое в ведро.
— Ана, пожалуйста.
Я резко поворачиваюсь к нему.
— Перестань, Кристиан! Что ты заладил «Ана, пожалуйста»? — кричу я на него, и у меня по лицу снова текут слезы. — Сегодня я наглоталась достаточно всего этого дерьма. Я иду спать. Я устала, телом и душой. Оставь меня в покое.
Я почти бегу в спальню, несу с собой воспоминание об испуганных серых глазах. Приятно сознавать, что я способна его пугать. В считаные секунды стягиваю с себя одежду и, порывшись в его ящиках, вытаскиваю одну из его маек и направляюсь в ванную.
Я гляжу на себя в зеркало и с трудом узнаю в нем тощую, красноглазую уродину с лицом в пятнах. Это уже слишком. Я сажусь на пол и отдаюсь сокрушительным эмоциям, которые больше не в силах сдерживать; я наконец-то даю волю слезам, рыдаю так, что вот-вот треснет грудная клетка.
