Это примирение было самым чудесным из всего пережитого ими со времени первых дней их любви. На другое утро, в воскресенье, Эндрью лежал рядом с Кристин, как когда-то в Эберло, и говорил, говорил без умолку, словно и не было всех этих лет, изливал перед ней всю душу. За окнами стояла тишина воскресного дня, доносился колокольный звон, мирный, успокаивающий. Но в душе Эндрью не было покоя.

- Как я мог дойти до этого? - стонал он. - С ума я сошел, Кристин, что ли? Как вспомню все, - не верится самому. Мне... мне связаться с такой компанией... после Денни, после Гоупа. О Боже! Меня повесить мало.

Кристин утешала его:

- Все это произошло так быстро, милый. Кого угодно могло сбить с ног.

- Нет, честно тебе говорю, Крис. Когда я об этом думаю, мне кажется, что я схожу с ума. И какое ужасное время, должно быть, пережила ты! Боже! Какая пытка!

Она улыбалась, да, в самом деле улыбалась! Как чудесно было видеть ее лицо, уже не отсутствующее, не застывшее, а нежное, счастливое, полное заботы о нем! Он подумал: "Мы оба снова живем".

- Остается сделать только одно. - Он решительно сдвинул брови. Несмотря на нервность и сумятицу мыслей, он теперь чувствовал себя сильным, освобожденным от тумана иллюзий, готовым действовать. - Отсюда мы должны уехать. Слишком глубоко я завяз, Крис, слишком глубоко. Здесь мне на каждом шагу все напоминало бы о том, как я обманывал людей. И, может быть, меня бы потянуло опять... Нам легко будет продать практику. И, о Крис, у меня есть одна замечательная идея!

- Какая, любимый?

Хмурое лицо Эндрью осветилось нежной и робкой улыбкой.

- Как давно ты не звала меня так! А я люблю, когда ты меня так называешь. Да, я знаю, что сам виноват... Ох, Крис, не напоминай мне об этом опять! Да, это новая идея меня осенила сегодня, как только я проснулся. Я лежал и думал все о том же - о Хемсоне, который приглашал меня работать с ним в компании, и вдруг мне пришло в голову; почему бы не учредить настоящее сообщество? Так делают врачи в Америке, Стилмен постоянно хвалит эту систему, хотя сам он не врач. Но у нас в Англии она еще как-то не привилась. Понимаешь, Крис, даже в самом маленьком городке можно открыть клинику, подобрать небольшую группу врачей, с тем, чтобы каждый делал свое дело. Теперь слушай, дорогая: вместо того чтобы связываться с Хемсоном и Айвори и Дидменом, почему бы мне не привлечь Денни и Гоупа и образовать настоящую честную компанию? Денни возьмет на себя всю хирургическую часть - ты знаешь, какой он отличный хирург! - я - терапевтическую, а Гоуп будет нашим бактериологом. Здесь выгодно то, что каждый из нас будет специализироваться в своей области и, так сказать, вносить свои знания в общий фонд. Ты, может быть, помнишь все, что говорил Денни, - и я тоже - относительно нашей бессмысленной системы "вольной практики", о том, что такой врач предоставлен самому себе, должен один ковылять своей дорогой, неся все на своих плечах. Ведь это немыслимо! Ответ один - и ответ совершенно правильный: коллектив врачей. Это будет звеном между государственным лечением и практикой врачей-одиночек. Потому только, что паши крупные врачи желают все удержать в своих руках, у нас до сих пор еще нет коллективов. Но разве не замечательно было бы, если бы нам удалось учредить такой коллектив пионеров, который, составляя одно научное и духовное целое, будет бороться с предрассудками, сбрасывать старых идолов с пьедестала, а может быть, и начнет полнейший переворот во всей постановке врачебного дела?

Прижавшись щекой к подушке, Кристин глядела на мужа сияющими глазами.

- Ты говоришь совсем как в старые времена. Если бы ты знал, как я люблю тебя таким! Мы точно все начинаем сначала. Я счастлива, мой милый, счастлива!..

- Мне многое надо искупить, - мрачно сказал Эндрью. - Я был глупцом. Нет, еще кое-чем похуже. - Он сжал лоб руками. - Не выходит у меня из головы бедный Гарри Видлер. И я не хочу о нем забывать, пока не сделаю чего-нибудь в искупление этой своей вины. - Он вдруг застонал. - Да, Крис, я виноват не меньше Айвори. Слишком легко я выпутался. Это несправедливо. Но я буду работать, как вол, Крис. И я надеюсь, что Денни и Гоуп согласятся работать вместе со мной. Ты знаешь их взгляды. Денни до смерти хочется ринуться снова в треволнения практики. А Гоуп - если бы ему предоставили небольшую лабораторию, где он, изготовляя для нас сыворотки, сможет между делом заниматься и своей собственной работой, - он пойдет за нами куда угодно.

Он вскочил с постели и с прежней порывистостью начал ходить взад и вперед, обуреваемый и радужными надеждами на будущее и стыдом за прошлое, на все лады переворачивая в уме случившееся, волнуясь, надеясь, строя планы.

- У меня будет столько всяких хлопот, Крис! - воскликнул он. - Но одно я должен сделать сегодня же. Вот что, дорогая. После того как я напишу несколько писем и мы позавтракаем, не прокатишься ли ты со мной за город, а?

Она посмотрела на него вопросительно.

- Но раз ты занят...

- Для этого я урву время. Честное слово, Крис, меня ужасно заботит Мэри Боленд. Она не поправляется в больнице, и я уделял ей слишком мало внимания. Сороугуд очень неуступчив и плохо разбирается в ее болезни, по крайней мере мы с ним не сходимся во мнении. Господи, если, после того как я взял на себя перед Коном ответственность за нее, с Мэри что-нибудь случится, я просто с ума сойду. Страшно говорить о больнице, где работаешь, то, что я скажу, но Мэри там никогда не выздоровеет. Ей надо быть за городом, на чистом воздухе, в хорошем санатории.

- Ну, и что же?

- Вот потому-то я хочу съездить с тобой вместе к Стилмену. "Бельвью" - самое чудесное местечко, какое ты когда-либо видела. Если я сумею убедить Стилмена принять Мэри - о, я не только буду доволен, я почувствую, что сделал что-то настоящее)

Кристин сказала решительно:

- Мы поедем, как только ты будешь готов.

Одевшись, Эндрью сошел вниз, написал длинное письмо Денни и второе - Гоупу. У него было сегодня только три необходимых визита, и по дороге он отправил письма. Затем, после легкого завтрака, они с Кристин поехали в Викем.

Несмотря на то, что нервы у Эндрью все еще были взвинчены, поездка его развеселила. Он более чем когда-либо чувствовал, что счастье внутри нас и, что бы ни говорили циники, не зависит от мирских благ. Все те месяцы, когда он гнался за богатством и положением в свете и всеми видами материального успеха, он воображал себя счастливым. Но он не был счастлив. Он жил в какой-то лихорадке и чем больше имел, тем большего жаждал. "Деньги, - думал он сейчас с горечью, - все из-за этих грязных денег". Сначала он уверял себя, что хочет зарабатывать тысячу фунтов в год. Когда же добился такого заработка, от тотчас удвоил намеченную им себе цифру. Но когда и этот предел был достигнут, он им не удовольствовался. И так продолжалось все время. Он хотел все большего и большего. Это в конце концов погубило бы его.

Он посмотрел украдкой на Кристин. Как она, должно быть, страдала по его вине! Но если он нуждался в подтверждении того, что он теперь принял здравое решение, ему стоило только посмотреть на ее преображенное, сияющее лицо. Оно больше не было красиво, потому что на нем был след жизненных тревог: темные круги под глазами, легкая впалость щек, когда-то таких крепких и румяных. Но это лицо всегда оставалось ясным и правдивым. А оживление, которым оно горело теперь, было так трогательно-прекрасно, что новый взрыв раскаяния больно ударил Эндрью по сердцу. Он поклялся себе, что никогда в жизни больше ничем не огорчит Кристин.

Они приехали в Викем около трех часов, направились вверх по проселочной дороге, которая шла по гребню гор за Лэси-Грин. Санаторий "Бельвью" был расположен в очень живописном месте, на небольшом плоскогорье, несмотря на то, что с севера его защищали горы, отсюда открывался вид на обе долины.

Стилмен принял их сердечно. Этот сдержанный, замкнутый человек редко выражал энтузиазм, но в доказательство того, что приезд Эндрью ему приятен, он показал им свое создание во всей его красоте.

Санаторий был небольшой, но, несомненно, образцовый. Два боковых крыла соединялись средним зданием, где помещалось управление. Над вестибюлем и конторой расположен был богато оборудованный лечебный кабинет, южная стена которого вся была из специального стекла. Такое же стекло было во всех окнах; отопление и вентиляция представляли собой последнее слово техники. Обходя здание, Эндрью невольно сравнивал его новейшие усовершенствования с ветхими, построенными сотни лет назад лондонскими больницами и теми старыми, плохо оборудованными жилыми домами, которые изображали собой санатории и лечебницы.

Показав все гостям, Стилмен угостил их чаем. И за чаем Эндрью стремительно изложил свою просьбу.

- Я терпеть не могу беспокоить людей просьбами, мистер Стилмен (Кристин не могла не улыбнуться, услышав эту почти забытую фразу), но мне бы хотелось знать, не можете ли вы поместить здесь одну мою больную. Начальная стадия туберкулеза. Вероятно, потребуется пневмоторакс. Видите ли, это дочь моего большого приятеля, дантиста, и там, где я ее устроил, она не поправляется.

Что-то вроде улыбки засветилось в бледноголубых глазах Стилмена.

- Неужели вы хотите направить ко мне свою пациентку? Здешние врачи этого не делают, не в пример их американским коллегам. Вы забываете, что здесь я шарлатан, открывший мнимый санаторий, что-то вроде знахаря, который заставляет своих больных ходить босиком по росе, а на завтрак есть одну только тертую морковь.

Но Эндрью не улыбнулся.

- Я вовсе не шучу, мистер Стилмен. Я очень серьезно прошу вас об этой девушке. Я... я очень за нее тревожусь.

- Но боюсь, что у нас все занято, мой друг. Несмотря на антипатию ко мне вашей медицинской братии, у меня имеется длинный список ожидающих очереди. Странно, - Стилмен, наконец, спокойно усмехнулся: - люди, не слушая докторов, желают у меня лечиться.

- Жаль, - пробормотал Эндрью, для которого отказ Стилмена был большим разочарованием. - А я надеялся... Если бы я мог поместить здесь Мэри, это было бы для меня большим облегчением. Здесь у вас лучшее во всей Англии место для лечения. Я не льщу, а говорю то, что знаю. Как подумаю об этой старой палате в больнице Виктории, где она теперь лежит и слушает, как тараканы скребутся за панелями...

Стилмен наклонился вперед и взял с тарелки, стоявшей перед ним, тонкий сэндвич с огурцом. У него была своеобразная, почти брезгливая манера дотрагиваться до вещей, как будто он только что самым тщательным образом вымыл руки и боялся их запачкать.

- О! Вы, кажется, ударились, в иронию... Нет, нет, мне не следовало, конечно, говорить с вами таким образом. Вы огорчены, я это вижу. И я вам помогу. Хотя вы и врач, я приму вашу больную. - У Стилмена дрогнули губы, когда он увидел выражение лица Эндрью. - Вы видите, я великодушен. Я, когда это нужно, не отказываюсь иметь дело с людьми вашей профессии. Почему вы не смеетесь моей шутке? Ну, хорошо. Хотя вы и лишены чувства юмора, вы много просвещеннее, чем большинство ваших коллег. Сейчас подумаем, как быть. На этой неделе у меня нет свободных комнат. Привезите свою больную в среду на будущей неделе, и я вам обещаю сделать для нее, что могу.

Эндрью даже покраснел от радости.

- Я... я не знаю, как вас и благодарить.

- Так и не благодарите. И не будьте слишком вежливы. Вы мне больше нравитесь, когда у вас такой вид, как будто вы сейчас начнете швырять в людей чем попало. А что, миссис Мэнсон, он когда-нибудь швыряет в вас посудой? У меня есть в Америке один большой приятель, владелец шестнадцати газет, так он всякий раз, когда выходит из себя, разбивает пятицентовую тарелку. Ну, и однажды случилось, что... - Стилмен начал рассказывать длинную и, по мнению Эндрью, ничуть не занимательную историю.

Когда они ехали домой по вечерней прохладе, Эндрью сказал Кристин:

- Ну, по крайней мере, одно дело улажено, Крис, с моей души свалился большой камень. Я убежден, что здесь самое подходящее место для Мэри. Молодец этот Стилмен! Он мне страшно нравится. На вид невзрачен, но внутри - закаленная сталь. А интересно, могли бы мы - Гоуп, Денни и я - открыть такую клинику в миниатюре? Безумная мечта, да? Но знаешь, что мне приходит в голову? Если Денни и Гоуп согласятся работать со мной и мы махнем в провинцию, мы можем устроиться вблизи одного из угольных районов, и я опять займусь своими исследованиями. Как ты думаешь, Крис?

Вместо ответа она наклонилась к нему и, угрожая общественной безопасности на проезжей дороге, крепко его поцеловала.