11

Порой прокручиваешь жизнь вспять, хочешь посмотреть, в какой точке она могла бы принять другое направление. И говоришь: Вот! Смотри, вот оно!.. Я как раз говорю, что мы могли бы провести отпуск в тех краях и, пожалуй («В самом деле. Да. Почему бы нет? Кто знает?»), ненадолго заехать к ним. Чем плохо? В самом конце вечеринки, когда мы прощались и уже давным-давно стемнело, оба они — Ралф и Юдит — впервые упомянули про дачный дом.

Останавливаешь пленку, потом кадр за кадром возвращаешься назад. Вот Юдит обнимает Каролину, целует ее в обе щеки. «Мы пробудем там с середины июля до середины августа, — говорит она. — Так что, если окажетесь поблизости…» Еще несколько кадров назад: Ралф Мейер смеется над анекдотом, который невозможно понять, а теперь даже и не вспомнишь. «Этим летом мы сняли дачный дом, — говорит он затем. — Дом с бассейном, неподалеку от пляжа. Захотите — приезжайте без церемоний. Места хватит. — Он хлопает меня по плечу. — И Алекс будет рад, как я полагаю». Он подмигивает и смотрит на мою старшую дочку. На Юлию. Но Юлия отворачивается от нас, делает вид, что не слышит.

Алекс — их старший сын. Я стоял рядом, когда его познакомили с Юлией. В холле, едва только мы вошли. Такое видишь нечасто, а потому замечаешь сразу. Искру. Которая буквально проскакивает между двумя людьми.

— Как вам эта идея? — спросила Каролина у дочерей на обратном пути. — Заехать к ним во время отпуска?

С заднего сиденья не ответили. В зеркало я видел, что Юлия мечтательно глядит в окно, а у Лизы уши заткнуты наушниками плеера.

— Юлия! Лиза! — Каролина положила руку на спинку сиденья, повернулась назад: — Я задала вам вопрос.

— Да? — переспросила Юлия. — Какой?

Жена вздохнула.

— Я спросила, как вам идея заехать к ним во время отпуска.

— Без разницы, — сказала Юлия.

— Мне показалось, мальчик тебе весьма понравился. Мы вас, считай, вообще не видели.

— Ма-ам…

— О-о, извини. Просто я подумала: может, тебе по душе повидать его еще разок. На каникулах.

— Мне без разницы, — повторила Юлия.

— А ты, Лиза, что думаешь? — спросила Каролина. Ей пришлось чуть ли не кричать, тогда только Лиза сняла наушники. — Как по-твоему, нам стоит заехать к этим людям во время отпуска? Они сняли дом у моря. Дом с бассейном.

Вместе с младшим братишкой Алекса и еще несколькими детьми Лиза провела весь вечер в уголке гостиной, где они смотрели DVD и играли в компьютерные игры на игровой приставке к висящему на стене огромному плазменному телевизору. Томас! Удивительно, я сразу вспомнил его имя. Томас. Алекс и Томас. На вид Томас ровесник Лизы, а вот Алекс на год-полтора постарше Юлии. Ему лет четырнадцать или пятнадцать. Вполне миловидный мальчик с кудрявыми светлыми волосами и довольно низким для его возраста голосом. Во всех его движениях, как в походке, так и в манере поворачивать голову, чтобы посмотреть на собеседника, сквозила какая-то деланная медлительность, словно он пытался изобразить заторможенную, замедленную версию себя самого. Томас скорее гиперактивен: суматошный, шумный. В углу возле плазменного телевизора регулярно падали стаканы и коробки с чипсами, и остальные дети громко хохотали над его шуточками.

— Ого, с бассейном! — сказала Лиза.

Войдя в их дом, я сперва бесцельно побродил по гостиной и кухне, потом прогулялся по саду. Многих из гостей я вроде как знал в лицо, правда не всегда мог сообразить откуда. Был там и кое-кто из моих пациентов. Большинство наверняка впервые видели меня не на работе, в обычной одежде и с растрепанными волосами, чем и объясняется, что они в свой черед смотрели на меня как на человека, который кажется знакомым, только не припомнишь, где ты его встречал. Я не рвался им помогать. Кивал и шел дальше.

Ралф стоял возле барбекю, в кухонном фартуке с надписью «I LOVE NY». Протыкал сосиски, переворачивал гамбургеры, сдвигал на блюдо куриные крылышки.

— Марк! — Он наклонился, запустил руку в синюю сумку-холодильник, достал полулитровую банку «Юпилера». — А где твоя жена? Надеюсь, ты привез с собой свою красотку-жену?

Он сунул мне в руку ледяную банку с пивом. Я посмотрел на него. И волей-неволей рассмеялся.

— Что смеешься-то? — спросил он. — Неужто скажешь, что дерзнул явиться один?

Я обвел взглядом сад, будто ища Каролину. Но искал кой-кого другого. И углядел ее почти сразу же. Она стояла возле раздвижной стеклянной двери, из которой я совсем недавно вышел наружу.

Она тоже меня заметила. Помахала рукой.

— Пойду посмотрю, где она, — сказал я.

Тут я сперва должен сказать несколько слов о собственной внешности. Я не Джордж Клуни. Для ведущей роли в сериале про больницу не гожусь. Но, пожалуй, обладаю неким магнетизмом или, точнее, взглядом. Этот взгляд объединяет врачей всех рангов. Раздевающий взгляд — другого эпитета я подобрать не могу. Взгляд, который видит человеческое тело таким, каково оно есть. Для нас это тело не имеет секретов, говорим мы взглядом. Вы можете закутать его в одежду, но под ней вы голые. Вот так мы смотрим на людей. Видим в них даже не столько пациентов, сколько временных обитателей тела, которое без регулярного профилактического обслуживания просто откажет.

Я стоял с Юдит на террасе, у раздвижной стеклянной двери. Из дома в сад журчала негромкая музыка. Что-то южноамериканское: сальса. Но никто не танцевал. Повсюду небольшие группы увлеченных разговором людей. Мы, Юдит и я, не бросались в глаза. Тоже составляли группку.

— Вы давно здесь живете? — спросил я.

Оба мы уже держали в руках пластмассовые тарелки, только что наполненные у буфета в гостиной. У меня преобладали мясные закуски, французский сыр и что-то с майонезом, у нее — помидорчики, тунец и какая-то серовато-зеленая штука, похожая на лист артишока, но наверняка вовсе не артишок.

— Это дом моих родителей, — ответила Юдит. — Мы с Ралфом несколько лет прожили на барже. Мило, романтично, назовите как угодно, но, когда родились мальчики, стало попросту тесно и неудобно. К тому же все время боишься: двое малышей, а вокруг день-деньской вода. Да и нам самим здорово надоело. По горло были сыты житьем на барже.

Я засмеялся, хотя, строго говоря, она не сказала ничего смешного. Но по опыту я знал, как это подействует: чем раньше в разговоре с женщиной находишь повод засмеяться, тем лучше. Они, женщины, не привыкли, чтобы над их словами смеялись. Думают, что неостроумны. Большей частью так оно и есть.

— А твои родители… — Недосказанный вопрос висел в воздухе, меж тем как я пластмассовой вилкой изобразил круг над своей тарелкой. В пределах тарелки, однозначно показывая, что спросил, живы ли еще ее родители.

— Отец умер. А мама решила, что для нее одной дом слишком велик, и переехала в квартиру в центре города. Ну а мой брат, который живет в Канаде, охотно согласился, чтобы дом перешел к нам.

— Ну и как? — поинтересовался я, сделав вилкой более широкий жест. За пределами тарелки. — Странно, наверное, жить в доме, где прошло детство? В смысле, ты ведь как бы возвращаешься во времени вспять. Когда была девочкой.

На слове «девочкой» я опустил взгляд. На ее рот. Жующий листик салата. Смотрел я недвусмысленно: как мужчина смотрит на рот женщины. Но и как врач. Тем особым взглядом. Ты можешь поведать мне о ртах еще больше, говорил этот взгляд. Для нас и рты не имеют секретов.

— Поначалу да, — кивнула Юдит. — Поначалу было странно. Казалось, родители по-прежнему живут в этом доме. Я бы не удивилась, встретив их где-нибудь — в ванной, на кухне или здесь, в саду. Скорее отца, а не маму. В смысле мама, конечно, регулярно к нам приезжает, и с нею обстоит по-другому. Она и сейчас где-то здесь, ты наверняка ее видел. Но мы тогда довольно скоро все перестроили. Сломали стены, из двух комнат сделали одну, перенесли кухню в другое место и так далее. И это ощущение ушло. Не полностью, но все-таки.

Рот — это механизм. Инструмент. Он вдыхает кислород. Пережевывает и проглатывает пищу. Проверяет, не слишком ли горячо или, наоборот, холодно. Между тем я опять смотрел Юдит прямо в глаза. Смотрел на нее все время, пока размышлял о ртах. Взгляд красноречивее слов. Клише, конечно. Но и клише красноречивее слов.

— А твоя собственная комната? — спросил я. — Девичья комната? Ее вы тоже переделали?

Произнося слова девичья комната, я на долю секунды зажмурил глаза, а потом глянул вверх, на верхние этажи дома. Это была просьба. Просьба показать мне ее давнюю девичью комнату. Прямо сейчас или чуть позже. В девичьей комнате мы посмотрим старые фотографии. Старые снимки из фотоальбома. Сидя на краю односпальной кровати, которая прежде была ее девичьей кроватью. Юдит на скамеечке. В бассейне. С одноклассниками на школьном дворе, позируя фотографу. Потом я, улучив минуту, заберу у нее из рук альбом и мягко, но настойчиво заставлю лечь на кровать. Лишь ради проформы она будет сопротивляться. Смеясь, упрется ладонями мне в грудь, попытается оттолкнуть. Но фантазия окажется сильнее. Давняя фантазия, которой столько же лет, сколько девичьей комнате. Приходит доктор. Мерит температуру. Кладет ладонь тебе на лоб. Выпроваживает родителей, присаживается на край кровати.

— Нет, — сказала Юдит. — Моя давняя девичья комната теперь принадлежит Томасу. Он сам покрасил стены. Они теперь красные с черным. А раньше, если тебе интересно, были сиреневые с розовым.

— А на кровати у тебя было множество сиреневых и розовых подушек и куча плюшевых зверей, — сказал я. — И постер с… — Берегись назвать поп-звезду или киноактера слишком рискованно, слишком уж привязанно к определенному времени. — …с тюленем. Очень милым тюленем.

Здесь я должен помимо наружности сказать кое-что о своем характере. Я веселее, чем большинство мужчин. Судя по анкетам дамских журналов, большинство женщин включает в списки любимых мужских качеств чувство юмора. Когда-то давно я думал, что это вранье. Вранье, скрывающее, что они всенепременно выберут скорее Джорджа Клуни или Брэда Питта. Но со временем я понял: все обстоит иначе. Говоря о «чувстве юмора», женщины вовсе не имеют в виду, что им хочется постоянно умирать со смеху над шуточками большого острослова. Они имеют в виду другое: мужчина должен быть веселым. Не острословом, а просто веселым. В глубине души все женщины боятся в конце концов заскучать в обществе слишком красивых мужчин. Эти мужчины прекрасно знают, как превосходно выглядят в зеркале. Считают, им незачем прилагать усилия. Женщин хватает с избытком. Но вскоре после брачной ночи ему уже совершенно нечего сказать. Воцаряется скука. Да и утомительно, когда целый день рядом мужчина, восхищенный собственным отражением. С утра до вечера, каждый день. Время оборачивается прямой дорогой среди красивого, но унылого пейзажа. Пейзажа, который никогда не изменится.

— Почти угадал, — сказала Юдит.

— Лошадь. Или нет, пони. Ты читала книги про лошадей.

— Верно, иногда читала. Но на постере была не лошадь. И не пони.

— Папа…

Меня тронули за локоть, и я посмотрел в ту сторону. Юлия с медлительным мальчиком, который немногим раньше за руку поздоровался со мной и имя которого — Алекс — я успел забыть. Чуть дальше стояли еще два мальчика и две девочки.

— Можно, мы сходим за мороженым? — спросила Юлия. — Тут недалеко.

По временнóму раскладу момент был и плохой, и хороший. Вполне вероятно, что нашу легкую разгоряченность, наш словно бы невинный разговор о девичьих комнатах, постерах с тюленями и книгах про лошадей уже не возобновить. С другой стороны, моя тринадцатилетняя дочь стояла здесь как живое свидетельство, что этот веселый мужчина, сиречь я, сумел зачать ребенка. И не просто ребенка, а мечтательное белокурое существо, с первого взгляда взбудоражившее гормоны пятнадцатилетнего мальчишки. Скажу напрямик: я испытываю огромное удовольствие, когда бываю с дочерьми в таких местах, где все могут видеть нас вместе. В уличном кафе, в супермаркете, на пляже. Люди смотрят. Я вижу, как они смотрят. Вижу и о чем они думают: Господи Иисусе, какие же удачные дети! Какие красивые девочки! Секунду спустя они думают о собственных детях. И начинают ревновать. Я чувствую завистливые взгляды. Они ищут изъяны: не вполне ровные зубы, дефект кожи, визгливый голос. Но ничего не находят. И тогда злятся. Злятся на отца, которому посчастливилось больше, нежели им. Биология сильна. Некрасивого ребенка тоже любишь всей душой. Но тут дело другое. Ты счастлив, владея трехэтажным домом, однако затем тебя приглашает на обед некто, у кого в саду есть еще и бассейн.

— И где же это? — спросил я как можно спокойнее. — Куда вы пойдете за мороженым?

Я смотрел на медлительного мальчика так, как любой отец смотрит на мальчишек, собирающихся с их дочерьми за мороженым. Если хоть пальцем ее тронешь, убью. С другой стороны, внутренний голос нашептывает, что нужно смириться. Настал переломный момент, когда защитник-отец должен отступить ради существования вида. Тоже биология.

— Это недалеко, — сказала Юдит. — Надо пересечь оживленную улицу, но там есть светофор.

Я посмотрел на нее. Хотел было сказать: «Моей дочке тринадцать, и она уже ездит в школу без провожатых», — но вовремя прикусил язык. Сделал вид, будто размышляю. Пойду ли на уступки. Славный, заботливый отец. А в первую очередь веселый.

— О’кей, — сказал я, обращаясь к мальчику. — Приведешь ее обратно в целости и сохранности?

Засим мы снова остались вдвоем, Юдит и я. Но та минута вправду канула в прошлое. Будет ошибкой возобновлять разговор о постерах с тюленями и книгах про лошадей. О девичьих комнатах. Как мужчина я мгновенно потерплю крах. Видно, других тем для разговора у него нет, подумает женщина и сочинит предлог, чтобы уйти: «Схожу-ка я на кухню, гляну, готов ли пирог».

Я смотрел на Юдит. Вернее, удерживал ее взгляд. Я заметил, как она посмотрела на мою дочь. Взглядом старым как мир. Хорошая партия, говорили ее глаза. Хорошая партия для моего сына. Теперь мы смотрели друг на друга. Я еще подыскивал нужные слова, но глазами уже сказал все. Юдит незачем ревновать и злиться на меня. Сын у нее тоже удачный. И тоже хорошая партия. Спокойно отпустив с ним Юлию, я лишь подтвердил то, что каждый мог видеть своими глазами. Девяносто процентов женщин считают женатого мужчину более привлекательным, чем неженатого, заявлял Аарон Херцл, мой преподаватель медицинской биологии, еще тогда, годы назад. Мужчину, у которого уже кто-то есть. Женатый мужчина, предпочтительно с детьми, уже доказал свои способности. Доказал, что он может. А одинокий холостяк похож на дом, который слишком долго пустует. Что-то с этим домом не в порядке, думает женщина. И через полгода он пустует по-прежнему.

Вот так Юдит смотрела сейчас на меня. Как на женатого мужчину. И сообщение было понятно. У нас удачные дети. Независимо друг от друга мы укрепили вид удачными детьми, которые пользуются спросом. Наши дети не станут похожи на пустующие дома.

— У него уже есть подружка? — спросил я.

Юдит вдруг залилась краской. Не зарделась, нет, но заметно порозовела.

— У Алекса? Нет.

Она словно бы хотела добавить что-то еще, но вовремя осеклась. Мы смотрели друг на друга. И думали об одном и том же.