ГЛАВА 5

Разбудил Макса божий будильник — солнце, бившее прямо в окно спальни. Давненько он так сладко не спал, хотя заснул не сразу. Ему не хватало несмолкаемой лондонской колыбельной: отдаленного гула транспорта и подсвеченного городскими огнями неба. Здесь же, в сельской глуши, полная тишина и густая, непроглядная тьма. К ним не сразу привыкнешь. И теперь, еще в полусне, не очень понимая, где находится, он открыл глаза и уставился на оштукатуренный потолок с балками. На подоконнике три голубя вели нескончаемую беседу. Воздух уже прогрелся. Макс взглянул на часы и не поверил глазам: неужели он проспал до такой поздноты?! Первое утро в Провансе надо отметить пробежкой под солнышком, решил он.

Хотя многие чужестранные причуды, вроде тенниса, не были в диковину жителям Сен-Пона, при виде бегущего незнакомца в глазах сельчан, всю жизнь проведших среди виноградных лоз, вспыхивала искорка любопытства. Несколько фермеров, подрезавших слишком длинные побеги, приостановили работу, чтобы поглазеть на трусящего мимо Макса. По их понятиям, если человек в полуденную жару несется куда-то без надобности, это сродни добровольному самоистязанию. Непостижимая прихоть. Удивленно качая головой, они вновь склонились над лозами.

Максу казалось, что бежится ему здесь куда легче, чем в Гайд-парке; быть может, потому, что дышит он не выхлопами миллиона автомобилей, а чистым, свежим воздухом. Чувствуя, что по груди бегут ручейки пота, он перешел на размашистый шаг; сзади послышался шум: приближалась машина; Макс сошел на обочину.

Автомобиль сбавил скорость, чтобы ехать вровень с Максом. Глянув через плечо, он заметил буйные кудри и широкую улыбку Фанни. Обогнав его, она остановилась и распахнула дверь.

— Mais vous êtes fou, — сказала она, одобрительно поглядывая на мускулистые ноги Макса. — Садитесь. Я отвезу вас в деревню. Кружечка пива вам, по-моему, не помешает.

Макс поблагодарил ее, но скрепя сердце отказался:

— Это я убегаю от последствий кальвадоса. И потом, вы же знаете англичан. Мы обожаем себя истязать.

Мгновение Фанни размышляла над этой национальной особенностью, затем пожала плечами и двинулась дальше; в зеркале заднего вида неумолимо удалялась маленькая фигурка бегуна. Странные они типы, эти английские мужчины; в большинстве своем дичатся женщин! Впрочем, если учесть особенности их образования, удивляться тут нечему. Однажды ей объяснили, что такое английские частные школы: одни сплошные мальчишки, в ванных комнатах только холодная вода, и в пределах видимости — ни единой особы женского пола. Хорошенькое начало жизненного пути. Интересно, осядет Макс в дядином доме или нет, подумала Фанни и поймала себя на том, что ей этого очень хочется. В Сен-Поне выбор неженатых молодых людей был очень ограничен.

Пробежав третью милю, Макс начал жалеть, что отклонил предложение Фанни. Ощущение было такое, будто солнце сосредоточило весь свой пыл на его макушке; раскаленный воздух словно застыл — ни дуновения. Когда Макс добрался наконец до дома, он прямо-таки таял, как мороженое, шорты и майка потемнели от пота. На подгибающихся ногах он поднялся по лестнице в ванную комнату.

Душ представлял собой классический образчик французского слесарно-водопроводного искусства конца двадцатого века — истинное воплощение неудобства, нечто допотопное, подсоединенное к кранам ванны резиновой пуповиной. Модель поистине замечательная: одной рукой держишь душ, другой моешь то одну, то другую часть тела. Если же захочешь намылиться как следует, кладешь душ на дно ванны, где он извивается, распрыскивая струйки воды, а потом приступаешь к ополаскиванию — тоже по частям. В Лондоне просто встаешь под поток воды, и вся недолга; здесь же приходится напрягаться, принимая немыслимые позы, которым позавидует цирковой акробат.

Макс осторожно ступил на залитый водой кафельный пол и, не вытираясь, стал бриться. В аптечке над раковиной, среди пачек лейкопластыря и аспирина, нашелся флакончик дядиного одеколона, еще наполовину полный, — настоящий реликт из турецких бань в Мейфэре; этикетка, словно банкнота, украшена прихотливым орнаментом, а запах живо напомнил Максу шелковые халаты давней поры. Он побрызгался одеколоном, причесался; теперь надо было подыскать одежду, подобающую для обеда с мэтром Озе.

Она благоразумно предложила встретиться в сельском ресторанчике подальше от любопытных глаз и длинных языков жителей Сен-Пона. Проехав несколько миль, Макс без труда нашел нужное заведение, благо во французской глуши ресторанные указатели встречаются куда чаще дорожных знаков. До назначенного часа оставалось еще несколько минут.

"Оберж-де-Грив" представлял собой двухэтажное бетонное, похожее на блокгауз здание. Его архитектурное безобразие было прикрыто роскошными зарослями глицинии, которая оплела всю длинную террасу. Несколько компаний из местных предпринимателей да две-три пожилые пары вполголоса обсуждали меню. Мэтр Озе еще не появилась, хотя официант успел сообщить Максу, что она, как обычно, заказала столик с видом на виноградники, облепившие южный склон.

Макс заказал себе kir, к которому ему подали тарелочку с редиской и щепотью морской соли, а также меню и винную карту — толстенный том в тисненом кожаном переплете с бесконечным списком дорогущих бутылок. Но вина хозяйства "Ле-Грифон" там не числились, чему Макс ничуть не удивился. Он подозвал официанта:

— На днях мне рассказали про одно местное красное вино. Называется, по-моему, "Ле-Грифон".

— Ah bon?

— Как оно вам, неплохое винцо?

Официант склонился к Максу и понизил голос:

— Entre nous, monsieur, — большим и указательным пальцами он слегка коснулся кончика носа, — pipi de chat. — Он помолчал, чтобы смысл сказанного дошел до посетителя. — Позвольте предложить вам что-нибудь более пристойное. Летом мэтр Озе предпочитает розовое из Вара, от Ла-Фигьер, светлое и сухое.

— Прекрасная мысль, — одобрил Макс. — Я как раз хотел его заказать.

При появлении мэтра Озе официант засуетился, с подчеркнутым почтением провел ее к столу и осторожно усадил. На ней был очередной официальный костюм, черный и строгий, в руках изящный тощенький портфельчик. Она как бы подчеркивала, что явилась на чисто деловой обед.

— Bonjour, месье Скиннер...

Макс протестующе поднял руку:

— Пожалуйста, называйте меня просто Макс. Я тоже решительно отказываюсь величать вас maître. На ум сразу приходит старец в белом парике и с вставными зубами.

Она улыбнулась, взяла с тарелочки редиску, макнула ее в соль и сказала:

— Натали. И зубы у меня свои. — Она разгрызла редиску и кончиком розового языка слизнула крупинку соли с нижней губы. — Ну-с, рассказывайте. Как ваш дом? Все в порядке? Да, пока не забыла... — Она открыла портфель и вынула папку. — Еще несколько счетов: за страховку дома, должок электрику за какую-то работу, квартальный отчет Cave Coopérative. — Она подтолкнула папку к Максу. — Voilà. Это все. Больше никаких неприятных сюрпризов, обещаю.

Макс не успел и слова сказать, как появился официант с ведерком льда и бутылкой вина. Когда вино было разлито по бокалам, заказан легкий обед — салат и филе rouget — и произнесены полагающиеся светские любезности, Натали принялась растолковывать суть проблемы с Русселем и виноградниками.

В Провансе, да и почти во всех винодельческих районах страны, сказала Натали, существует такое понятие, как métayage. Много лет назад дядя Макса заключил с Русселем именно такой договор, согласно которому Руссель обрабатывал виноградники, а дядя Генри оплачивал расходы; вино они делили пополам. Смерть дяди Генри и, следственно, смена владельца земли встревожила Русселя. Он хотел бы продлить договор, но опасается, что Макс пожелает его разорвать.

— А формально его можно разорвать? — поинтересовался Макс.

Да, можно, подтвердила Натали, хотя и не просто, юридическая процедура наверняка сложна. Как водится у законников, она немедленно сослалась на прецедент, имевший место не где-нибудь, а здесь же, в окру́ге. Почти два столетия владельцы одного из виноградников сотрудничали на точно таких же началах с некой крестьянской семьей. Несколько поколений назад возник конфликт, и владелец попытался разорвать договор. Крестьяне стояли на своем и после долгой и мучительной тяжбы отсудили себе право и далее возделывать землю, чем занимаются по сию пору. Но члены этих двух семейств — владельцы и крестьяне — с двадцать третьего года друг с другом не разговаривают.

Дожевав кусочек султанки, Макс изумленно покачал головой:

— Невероятно. Неужто это правда?

— Конечно. И таких историй сотни — люди, даже близкие родственники, смертельно враждуют из-за земли и воды. Братья грызутся с братьями, отцы с сыновьями. А рыбка хороша, правда?

— Восхитительна. Но объясните мне одну вещь. Вчера вечером я попробовал дома вино, "Ле-Грифон". Пить его невозможно. Ваш знакомый официант тоже считает его отвратительным.

Увы, ни малейшего признака сочувствия со стороны Натали.

— Dommage, — она равнодушно пожала плечами. — Но здесь вам все-таки не Медок.

— Позвольте: если вино настолько скверное, вряд ли его можно продавать с прибылью, верно?

— Я всего лишь notaire. Что я смыслю в виноторговле?

Наверняка больше меня, подумал Макс, а вслух произнес:

— На самом деле я хотел бы понять вот что: если вино и впрямь настолько плохое, отчего же Руссель рвется и дальше его производить?

Натали подобрала кусочком хлеба остатки соуса на тарелке.

— По привычке. Он тридцать лет этим занимается и занятием своим вполне доволен. — Она наклонилась к нему поближе: — Вам необходимо понять одно: здешние жители не любят перемен. Малейшее изменение лишает их душевного покоя.

Макс поднял руки, давая понять, что сдается.

— Ладно. Раз он жаждет и дальше работать на виноградниках, пускай себе трудится. Но хотелось бы в результате получить пристойное вино. Желание, согласитесь, вполне естественное. — Он помолчал, припоминая слово, которое впервые услышал от Чарли: — Собственно, я уже решил пригласить специалиста осмотреть виноградники. Œnologiste.

Услышав странное слово, Натали закачала пальчиком перед его носом. Французы не в состоянии удержаться от этого жеста, когда иностранец коверкает их язык.

— Œnologue, — произнесла она.

— Точно, энолога. Винного знахаря. У вас в округе их, надо полагать, немало.

В ответ — тишина. Натали, чуть нахмурив брови, внимательно разглядывает вино в своем бокале.

— Не знаю, — произносит она наконец. — Руссель может подумать... как бы точнее выразиться?.. Что ему угрожают. Или не доверяют. Он наверняка такой же, как все крестьяне. Они же терпеть не могут, когда посторонние вмешиваются в их дела. Ситуация довольно щепетильная, — она выразительно покачала головой. — Иначе и не бывает в вопросах, связанных с вином.

Теперь уже Макс пожал плечами.

— Послушайте, если нам удастся получить вино более качественное, Руссель от этого выиграет не меньше, чем я. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понять. Что он теряет? Я, во всяком случае, решение принял. И займусь этим немедленно.

Натали могла не спешить с ответом, поскольку официант принялся убирать со стола, нахваливая имеющиеся в ассортименте сыры, особенно банон; этот козий сыр, не преминул добавить он, целуя кончики пальцев, только что получил Appellation Contrôlée. По-видимому, Натали воспользовалась этой заминкой, чтобы все обдумать.

— Bon, — сказала она. — Раз вы уже точно знаете, чего хотите, я могу поспрашивать друзей. Быть может, они отыщут для вас человека, который сумеет все уладить к всеобщему удовольствию.

— Вы — прелесть! — Макс откинулся на спинку стула, чувствуя, что одержал маленькую победу. — А еще в одном деле не согласитесь помочь?

Натали перестала хмуриться и заулыбалась:

— Смотря в каком.

— На чердаке я обнаружил кучу мебели. В основном старье, но пару вещей можно продать, наличные мне были бы кстати, пошли бы на оплату счетов. Среди ваших знакомых случайно не найдется добропорядочного торговца антиквариатом?

Впервые за весь обед Натали расхохоталась:

— А как же, непременно! Я и в Деда Мороза все еще верю.

— Кто бы сомневался, — откликнулся Макс. — С первого взгляда видно. — Он разлил по бокалам остатки вина. — Выходит, они все поголовно жулики?

В ответ Натали только пренебрежительно выпятила губки.

— Вам надо съездить как-нибудь в воскресенье в Иль-сюр-Сорг, — посоветовала она. — Нигде, кроме Парижа, вы не увидите столько торговцев мебелью. Посмотрите, кто из них вам приглянется.

Макс шумно вздохнул и сокрушенно покачал головой.

— В чем дело? — озадаченно спросила Натали.

— Да вы поглядите на меня. Я человек простодушный, бесхитростный и доверчивый. Вдобавок иностранец, один-одинешенек в чужой стране. Эти ребятки в пять минут обдерут меня до нитки. Нельзя мне туда ехать без покровительства кого-нибудь из коренных жителей, из тех, кто знает здесь все ходы и выходы.

Натали кивала, словно не понимая, куда он клонит.

— У вас есть кто-то на примете?

— Это еще одна трудность. Я же здесь ни с кем не знаком — кроме вас.

— И что же вы собираетесь делать?

— Уповаю на мое безграничное обаяние плюс хороший обед — вдруг этого хватит, чтобы уговорить вас поехать со мной. Нотариусы ведь по воскресеньям не работают, верно?

— Верно, — подтвердила Натали, — по воскресеньям не работают. А порой и обедают. Нотариусы, представьте себе, во многом похожи на обычных людей. Вы не замечали?

Макс виновато поморщился.

— Позвольте, я начну сначала. Я был бы счастливейшим человеком во всем Провансе, если бы вы согласились поехать со мной в воскресенье. Конечно, ежели вы свободны.

Натали надела темные очки, показывая, что обед окончен и пора уходить.

— Как ни странно, свободна, — обронила она.

На обратном пути Макс раза два чуть не заснул за рулем. Раскаленный воздух над полотном дороги мерцал, навевая дрему, температура в машине перевалила за тридцать; когда он наконец добрался до дому, выпитое за обедом вино уже требовательно нашептывало: иди прямиком наверх, ляг и закрой глаза.

Макс полуосознанно сопротивлялся этому призыву — в голове вертелась фраза, которую частенько повторял мистер Фарнелл, школьный учитель истории: сиеста, говаривал он, — превредная привычка, каких у сибаритов-иностранцев пруд пруди; подобные привычки незаметно подтачивают человеческую волю и потому не раз приводили к упадку целых цивилизаций. Зато британцы, которые никогда не спят после обеда, сумели благодаря именно этой их особенности захватить множество земель и создать свою империю. Quod erat demonstrandum.

В доме стояла восхитительная прохлада, бесконечная скрипучая серенада cigales восхитительно умиротворяла душу. Макс зашел в библиотеку и взял с полки книгу. Можно полчасика почитать, а потом заняться делами. Опустившись в уютное старое кожаное кресло с высокой спинкой, он открыл потрепанный томик "Путник в Провансе". Автор Е. И. Робсон. Издание 1926 года. На первой же странице Макс с изумлением узнал, что Прованс не раз становился жертвой "жестоких насильников". Увы, несмотря на многообещающее начало, до второй страницы он так и не добрался.

Очнулся он от грохота, который со сна принял за раскаты грома, но вскоре понял, что кто-то барабанит в парадную дверь, только и всего. Макс помотал головой, стряхивая остатки дремы, и пошел открывать. На него с откровенным удивлением уставились двое: человек с багровым лицом и пес с голубой башкой.