9. Май 1944 г.

В кузове «опеля» Фолькхаймер вслух читает Вернеру письмо. Тетрадный листок в его ручищах кажется совсем невесомым.

…И еще герр Зидлер из шахтоуправления прислал записку, где поздравляет тебя с успехами. Он пишет, что тебя заметили. Значит ли это, что ты скоро вернешься домой? Ганс Пфефферинг просит передать тебе, что «смелого пуля боится», хотя, по-моему, это плохой совет. Зуб у фрау Елены почти прошел, только она по-прежнему не может курить и от этого вся дерганая. Я писала тебе, что она закурила?..

За плечом Фолькхаймера, в треснувшем заднем окне будки, парит над землей рыжая девочка в бархатной пелеринке. Она плывет сквозь деревья и дорожные знаки, поворачивает вместе с дорогой, следует за машиной повсюду, как луна.

Нойман-первый берет курс на запад. Вернер в одеяле лежит под лавкой, не шевелясь, отказывается от чая, от тушенки, а мертвая девочка плывет за ним повсюду. Она в небе, в окне, в десяти сантиметрах от лица. Два влажных немигающих глаза и третий – пулевое отверстие.

«Опель» проезжает через зеленые городки, где тополя рядами тянутся вдоль сонных каналов. Две женщины на велосипедах съезжают на обочину и с ненавистью провожают взглядом немецкий грузовик.

– Франция, – говорит Бернд.

Над головой качаются вишневые ветки в белых бутонах.

Вернер открывает заднюю дверь и свешивает ноги, так что ступни скользят почти сразу над дорогой. Лошадь катается по траве, пять белых облачков украшают небо.

Вечер. Ужин в городке под названием Эперне. Хозя ин гостиницы приносит вино, куриные ноги и бульон. Вернер пьет бульон, и его даже не тошнит. Люди за столиками вокруг разговаривают на языке, на котором фрау Елена когда-то пела ему колыбельные. Нойман-первый отправляется искать солярку, Нойман-второй спорит с Берндом, правда ли в первую войну цеппелины делали из коровьих кишок, а три мальчика в беретах стоят у входа и круглыми глазами таращатся на Фолькхаймера. За ними оранжевые ноготки на клумбе складываются в мертвую девочку, затем вновь становятся цветами.

– Еще бульона? – спрашивает хозяин.

У Вернера нет сил мотнуть головой. Он боится опустить руки на стол: они такие тяжелые, что пройдут через дерево как сквозь масло.

Они едут всю ночь и на рассвете останавливаются у блокпоста в северной части Бретани. Вдалеке высится каменная цитадель Сен-Мало. Облака – чересполосица светло-серого и голубого, море под ними такое же.

Фолькхаймер протягивает часовому приказы. Вернер, не спрашивая разрешения, выпрыгивает из грузовика и перелезает через низкий парапет на пляж. Обходит череду заграждений и направляется к воде. Вправо вдоль берега по меньшей мере на километр тянется деревянная конструкция, опутанная колючей проволокой.

На гладком песке – ни одного отпечатка ноги. Галька и комья водорослей лежат волнистой линией. Видны три острова с низкими каменными фортами; на конце причала горит зеленый фонарь. Почему-то кажется, что так и должно быть: вот край материка, впереди только море, дальше некуда. Как будто это цель, к которой Вернер двигался с тех пор, как покинул Цольферайн.

Он окунает руку в прибой и подносит пальцы ко рту, чтобы попробовать соль на вкус. Кто-то выкрикивает его имя, но Вернер не смотрит в ту сторону. Ему хочется стоять тут весь день и смотреть, как рябит под солнцем вода. Теперь кричат уже двое, Бернд и Нойман-первый. Наконец Вернер оборачивается и видит, что они машут руками. Он идет по песку, между заграждениями, назад к «опелю».

Человек десять смотрят на него во все глаза. Часовые, несколько местных. У кого-то руки прижаты к лицу.

– Осторожней! – орет Бернд. – Там мины! Ты что, табличек не видел?

Вернер залезает обратно в кузов и складывает руки на груди.

– Совсем соображать перестал? – спрашивает Нойман-второй.

Редкие горожане прижимаются к домам, пропуская обшарпанный «опель». Нойман-первый останавливает машину перед четырехэтажным зданием с голубыми ставнями.

– Районная комендатура, – объявляет он.

Фолькхаймер уходит в дом и возвращается с полковником в полевой форме: рейхсверовский китель, широкий ремень, черные сапоги. С ним два адъютанта.

– Мы предполагаем, что действует целая сеть, – говорит один из адъютантов. – За числовым шифром следуют объявления о крестинах, помолвках и смертях.

– А потом музыка, почти всегда музыка, – добавляет второй. – Что это значит, мы не понимаем.

Полковник проводит двумя пальцами по безупречно выбритой щеке. Фолькхаймер смотрит на него и на адъютантов как на расстроенных детей, которых надо срочно утешить, пообещать, что мелкая несправедливость будет исправлена.

– Мы их найдем, – говорит он. – Это много времени не займет.