Они стоят на кухне. Занавески задернуты. Мари-Лора еще помнит тот восторг, с которым выходила из булочной, чувствуя через рюкзак горячий батон.

Этьен разламывает хлеб:

– Вот. – Он кладет ей на ладонь туго скрученную бумажку, не больше мелкой улитки.

– Что там написано?

– Числа. Много чисел. Первые три могут означать частоты, точно не знаю. Четвертое – двадцать три ноль-ноль – возможно, время.

– Мы передадим их сразу?

– Нет. Дождемся темноты.

Этьен натягивает проволоку – одну к колокольчику на третьем этаже, за телефонным столиком, другую ко второму колокольчику на чердаке и третью к входной решетке. Мари-Лора трижды испытывает систему: с улицы распахивает решетку, и в доме мелодично звенят два колокольчика.

Следующим делом он сооружает в шкафу фальшивую заднюю стенку, которая ездит на полозках, так ее можно открывать с обеих сторон. Вечером они с Мари-Лорой пьют чай и едят плотный, крошащийся батон из пекарни Рюэлей. Наконец совсем темнеет. Мари-Лора вслед за дядюшкой поднимается на шестой этаж и оттуда на чердак. Этьен выдвигает в трубу тяжелую телескопическую антенну. Щелкает тумблерами, и все помещение наполняется тихим потрескиванием.

– Готова? – Голос как у папы, когда тот дурачится.

Мари-Лора мысленно слышит, как полицейские говорят: «Людей арестовывали за меньшее». И мадам Манек: «Разве вы не хотите пожить перед смертью?»

– Да.

Он откашливается. Включает микрофон и говорит:

– Пятьсот шестьдесят семь, тридцать два, три тысячи одиннадцать, двадцать три ноль-ноль, сто десять, девяносто, сто сорок шесть, семь тысяч семьсот пятьдесят один.

Числа летят над крышами, через море, неведомо куда. В Англию, в Париж, к покойникам.

Дядя переключается на другую частоту и повторяет числа. На третью. Затем выключает передатчик. Машина тикает, остывая.

– Дядя, что значат эти числа?

– Не знаю.

– Из них составляются какие-то слова?

– Наверное, да.

Они спускаются по лестнице и пролезают через шкаф.

Внизу не ждут солдаты с автоматами. Все как обычно. Мари-Лоре вспоминается строчка из Жюль Верна: «Научные теории, мой мальчик, не все безошибочны, но этим нечего смущаться, потому что в конце концов они приходят к истине».

Этьен смеется какой-то своей мысли:

– Помнишь, мадам говорила про лягушку в кастрюле?

– Да, дядюшка.

– Интересно, кого она имела в виду? Себя? Или немцев?