Книга: Том 2. Круги по воде
Назад: Двуличный мальчишка
Дальше: Чад

Раздвоение личности

I
Встретившись утром с Натальей Сергеевной, я услышал от нее следующее:
— Забыли меня? Нечего сказать — хороши! Вероятно, новый «предмет», как говорят, кажется, военные писаря, завелся?
— Я? Забыл вас? Тебя… Наташа?
— Тссс… Без фамильярностей! Что мы делаем сегодня вечером?
— Что угодно! Хотите, отправимся в театр?
— А что там?
— Новая пьеса «Цепи любви». Интереснейшая штучка! Сюжет новый и захватывающий: молодой граф живет счастливо с женой, но это счастье обманчиво… Представь себе… гм… те!.. — представьте, говорю я, что у этого графа есть на душе грех: любовница, которую он покинул с ребенком и которая в один прекрасный день приезжает в дом, случайно, как гувернантка. Ребенка она выдает за младшую сестру, граф, конечно, догадывается, в чем дело, но не может сказать, у жены какие-то странные предчувствия… Очень интересно! Масса драматических коллизий, захватывающий лиризм некоторых мест…
— Ну, поедем.
Я обещал заехать за Натальей Сергеевной к 8 часам; в тот же день около 5 часов вечера явился на обед к Марусиной.
Обедал.
— Как вы думаете, — спросила за жарким Марусина. — Хорошая эта пьеса «Цепи любви»?
— А что? — осторожно прищурился я.
— Я бы хотела сегодня посмотреть ее.
— Сегодня? Хотите, лучше завтра поедем?
— Нет, именно сегодня. Только вот не знаю — интересная ли это пьеса?
— Дрянь. Страшная чепуха… Сюжет старый, как мир, и захватанный всеми горе-драматургами… Какой-то идиотский граф (конечно! Без графа подобная галиматья не обойдется…) женился, и вот он якобы счастлив, а на самом деле у него есть старая любовница с ребенком, которая является в дом под видом гувернантки… Очень жизненно, не правда ли? Ну и так далее… Весь этот вздор пересыпан глупыми коллизиями, неуместным лиризмом и залит целым морем одуряющей скуки.
— Ну, а я все-таки хочу пойти.
— Автор, как мне говорили, прегорький пьяница. Вероятно, все эти дикие «Цепи» написаны в алкоголическом бреду.
— А я все-таки пошла бы.
— Что ж, пожалуйста. Кстати, вы не подвержены грудной жабе?
— Нет. А что?
— Это удивительное помещеньице в смысле сквозняков и грудной жабы. Как будто бы архитектор именно и строил все здание с расчетом исключительно на грудную жабу.
Мы помолчали.
— Фойе неуютное… Капельдинеры грубияны.
— Вы пойдете со мной?
— К сожалению, я уже обещал одному человечку быть там. Но тем не менее в театре прошу разрешения побыть немного около вас.
— Что это за человечек еще?
— Просто одна знакомая. Напросилась, ну, сами понимаете, неловко было отказать… Согласился…
— А-а… Вот как… Новая привязанность?
Я фальшиво, расхохотался.
— Вечно вы надо мной подтруниваете… Нельзя быть такой злой… Новая привязанность… Ха-ха-ха! И это говорите вы!..
— Пустите мои руки, фальшивая душа!.. Так вы не оставите меня в театре одну?..
II
Когда мы ехали в театр, Наталья Сергеевна была весела и болтлива; я молчал.
— Чего вы молчите? Разве я молчу?
— Да вы же не сказали ни одного слова.
— Нет, сказал… целых три: «разве я молчу»?.. А теперь даже еще больше.
— Спасибо. Вы безумно щедры. Если так будет продолжаться, я прогоню вас от себя и буду сидеть одна.
— О, если бы ты, милая, это сделала… — подумал я, сочувственно пожимая самому себе холодную руку.
Первое действие уже началось, когда мы приехали и вошли в ложу. Пьесу я не смотрел, сидел молчаливый, бросая редкие взгляды в партер и отыскивая в рядах высокую фигуру в золотистом платье с пышными белокурыми волосами.
…Я вздрогнул. Марусина сидела в третьем ряду и, отвернувшись от сцены, упорно разглядывала в бинокль меня и мою соседку.
Я украдкой поклонился.
— Кому это вы там еще кланяетесь? — сухо спросила Наталья Сергеевну.
— Одна знакомая.
— Какая там еще знакомая?
— Так, деловое знакомство. Кстати, хорошо, что она здесь. Мне нужно ей слова два по делу сказать…
— Начина-ается! Какое такое еще дело?
— Продажа мельницы. Я устраиваю тут одному помещику ее мельницу на Днепре.
— Вот как? С каких это пор вы комиссионерством занялись?
— Вам не дует?
— Нет. Я спрашиваю: с каких это пор вы комиссионерством занялись?
— Миленькая, — захихикал я. — Да вы, кажется, меня ревнуете?
Она презрительно пожала плечами и замолчала.
Когда кончился акт, я поднялся и сказал:
— Вы разрешите на минутку отлучиться? Я скажу только слова два-три и вернусь.
— Пожалуйста! Можете хоть совсем не возвращаться.
— Милая! Вы… сердитесь?
— Ничего я не сержусь… За что? Я серьезно говорю: если у вас есть такое срочное дело, которое нельзя отложить даже в театре, вы не стесняйтесь… Только едва ли вежливо оставлять женщину одну в незнакомом месте, где мужчины такие нахалы.
— Господи… но ведь вы же в ложе!
— А что ему стоит взять да перелезть из соседней ложи через барьер…
— Ну хорошо… Я останусь!
— Нет, идите, идите… Мне так неловко, что я затруднила вас, заставив сопутствовать мне…
— Фи… Стыдитесь…
С тяжелым чувством спустился я в партер. Марусина очень обрадовалась.
— Здравствуйте еще раз! Вы знаете, какая прелесть: около меня есть свободное место. Хотите посидеть со мной один акт?.. Я был бы счастлив… Но там дама…
— Да? Я видела ее. Недурна, только мажется, кажется, неимоверно. Впрочем… простите… вам, может быть, неприятно?..
— Нет, ничего. Кх… кх… Ну, как поживаете?
— Спасибо. Если бы я знала, что вы не можете покинуть вашу даму даже на минутку, я бы ни за что сюда не приехала. А у меня как раз жажда — пить очень хочется — только что ж… не буду вас затруднять.
— Пойдем! — грубо проворчал я.
— Нет, что уж… Потерплю…
— По-ойдем!
Я встал, взял ее под руку и потащил в фойе, чувствуя на своей спине раскаленный взгляд одинокой Натальи Сергеевны…
III
— Ну, как мельница? — спросила меня Наталья Сергеевна, когда я с видом побитой собаки вполз в ложу.
— Какая вы злая! Если бы вы знали, что она говорила о вас, вы не были бы такой…
— Интересно: что она могла там сказать… — скривилась Наталья Сергеевна.
— Она нашла вас очаровательной! Будь я, говорит, мужчиной — непременно бы в нее влюбилась… Эти губы, этот цвет лица… Она уверена, что я влюблен в вас и совершенно искренно поздравляла меня с хорошим вкусом.
— Ну да… нашли красавицу! Я думаю вы наполовину выдумали.
— Ей-Богу, нет. Чего мне выдумывать…
Я неожиданно замолк и глубоко задумался.
— А что если… их познакомить сегодня? Идея во всех отношениях хорошая… Можно перетащить Марусину в нашу ложу, и мне уже не придется в антрактах носиться как угорелому из ложи в партер и обратно… Кроме того, они, вероятно, разговорятся и перестанут терзать и мучить меня своими словечками и шпильками… Кроме того, мне, конечно, предстояло провожать Наталью Сергеевну домой, а Марусина просила свезти ее в ресторан, — теперь можно обеих свезти в ресторан… А после развести по домам на автомобиле… И кроме того, — о, черт возьми! — почему, бы им и в самом деле не подружиться? Бабы, в сущности, хорошие, сердечные, если отбросить в сторону неуместную, ревность и разные женские штучки…
— Вы ей так понравились, — сказал я вслух, — что, она мне — даже надоела просьбами: познакомить вас.
— Да? — открыла широко глаза Наталья Сергеевна… Ну что ж — если она приличная женщина — отчего же? Пригласите ее в нашу ложу…
Скрывая радость, я встал и отправился вниз к Марусиной.
— Поздравляю вас, — сказал я. — Вы произвели на мою даму ошеломляющее впечатление… Она все допытывалась: кто эта красавица, с которой я выходил в фойе? Утверждает, что я влюблен в вас до безумия.
— Она мне тоже нравится. У нее в глазах есть что-то симпатичное.
— Конечно, конечно! Она ко мне все приставала, чтобы я познакомил ее с вами. Просто влюблена в вас.
— Да? Я с удовольствием познакомлюсь с ней.
— Прекрасно! Какая вы милая… Пойдемте в нашу ложу.
Она удивленно взглянула на меня..
— Как… в нашу ложу?.. Но я думала, что она спустится сюда.
— Зачем? Будем втроем сидеть в ложе.
— После — пожалуй. Но сейчас, если ей хочется познакомиться, — пусть она сюда и придет. Неудобно же мне тащиться в ложу к незнакомой женщине…
Я потоптался на месте и сказал:
— Ну ладно. Пойду приведу ее сюда.
IV
Я не думал, что дело так осложнится: Наталья Сергеевна наотрез отказалась спуститься в партер.
— Если ей так хочется познакомиться — пусть придет сюда.
— Да она стесняется! Говорит: ваша дама такая ослепительная, что мне даже страшно.
— Ну, а я к ней тоже не пойду!
— Обождите, — с наружной жизнерадостностью сказал я. — Одна минута — и все будет устроено. Пустяки!
Я побежал вниз.
— Она боится показаться вам навязчивой и стесняется прийти сюда. Отчего бы вам не зайти в нашу ложу?
— Глупости! С какой, стати?.. Посидите лучше со мной этот акт… если, конечно, я вам не безразлична…
Я взглянул на нашу ложу. Женская рука делала мне оттуда какие-то знаки.
Я напряженно засмеялся.
— Ну ладно… Тогда вот что: выходите в фойе, а я приведу туда свою даму… На нейтральной, так сказать, почве!
— Это другое дело! Ну, проводите меня.
Я привел ее в фойе, посадил на диван и хотел помчаться в ложу, но был остановлен.
— Позвольте… Как же вы меня оставляете одну, в фойе. Это неудобно.
— А… как же я приведу свою даму?
— Ну… можно послать за ней кого-нибудь…
— Помилуйте, это неудобно… Она светская женщина…
Марусина сухо сказала:
— Я тоже светская женщина. Впрочем, делайте как знаете. Все равно сегодняшний вечер уже испорчен…
Через минуту я уже был в ложе.
— Хотите прогуляться в фойе? — простодушно спросил я.
— Надо было предложить это раньше, — сумрачно проворчала Наталья Сергеевна. — Впрочем, пойдем…
Я привел ее в фойе, сделал полкруга, наткнулся, как будто нечаянно, на сидевшую на диване Марусину и воскликнул:
— Вот как кстати! Позвольте, господа, познакомить вас: Наталья Сергеевна Боровитина — Елена Ивановна Марусина.
Дамы подали друг другу руки, а я, усталый, в изнеможении, оперся о косяк двери и затих…
— Нравится вам пьеса? — спросила Марусина.
— Не особенно. А вам?
— Так себе. Длинноватая…
«Слава Богу, — подумал я. — Наладилась, завертелась мельница!»
Вслух попросил:
— Разрешите мне, пожалуйста, пойти в буфет, выкурить папиросу.
— А кто же… отведет меня на место?
— Не желаете ли в нашу ложу сесть? — любезно предложила Наталья Сергеевна.
— Молодец баба! — подумал я. — Умница. Недаром я тебя так люблю…
— Спасибо… Если вас не стеснит…
Я потихоньку убежал в курительную.
V
Шел последний акт…
— Куда бы нам, mesdames, отправиться после спектакля поужинать? — несмело предложил я.
— К Контану, — сказала Марусина.
— Если вы, дорогая Елена Ивановна, ничего не имеете — я бы предложила Донона. Там лучше кормят.
— О, мне все равно. Только у Контана прекрасный оркестр. Я предлагаю к Контану.
— К Контану так к Контану. Только я так привыкла к Донону… Отправимся лучше туда.
— Хорошо. Можно к Донону. Только Контан, по-моему, лучше. Если ехать — так к Контану.
В это время кончился спектакль.
— Я раздевалась внизу, — сказала Марусина. — Не проводите ли вы меня?
— А как же я? — спросила Наталья Сергеевна. — Впрочем, конечно, если вам удобнее проводить Елену Ивановну…
— Нет, что вы, — сказал я с нервной дрожью в голосе.
— Мне все равно.
— Все равно? — тонко улыбнулась Марусина. — Тогда, конечно, принесите раньше платье Натальи Сергеевны. Не беспокойтесь… Я сама отыщу свое…
— Я не допущу этого! — горячо воскликнул я.
— Я сейчас провожу вас вниз…
— Кажется, уже поздно, — мило улыбнулась Наталья Сергеевна. — В ресторан не стоит ехать. Не правда ли? Я поеду домой. Надеюсь, вы меня проводите, милый друг?.. Вы меня так часто сегодня покидали, что теперь, надеюсь, не покинете.
Я растянул лицо в беззаботную улыбку и весело сказал:
— Сейчас! Сейчас все это будет сделано. Не беспокойтесь! Одну минутку… Только одна минутка — и готово.
Я оставил их в ложе вдвоем. Выбежал… Отыскал свободного капельдинера, сунул ему в руку пять рублей и сказал:
— Пойди в ложу номер третий. Там две барыни. Скажи им, что я сейчас шел по коридору, а меня схватили два агента сыскной полиции и, несмотря на сопротивление, куда-то потащили. Вырази надежду, что это недоразумение, которое дня через три разъяснится, что меня, вероятно, смешали с кем-то другим. Не забудь сказать, что я очень сопротивлялся, отбивался…
Отыскав свое пальто, я оделся и уехал.
Сидел весь вечер в скромном ресторанчике, попивая вино, — и никогда мне не было так хорошо, тихо, светло и радостно…
Вообще, я люблю одиночество.
Назад: Двуличный мальчишка
Дальше: Чад

р
Пывсввамсфя