Глава пятнадцатая
Элспет

-, Франция

2 февраля 1916 года

Сейчас я в _-, на пути в _-. Не думал, что потребуется столько времени, чтобы добраться сюда из Парижа. Мы ехали в товарном вагоне и останавливались бессчетное количество раз. Помню, как совершили почти такое же путешествие много лет назад во время каникул во Франции, только в шикарном вагоне первого класса, попивая вино и разглядывая в окно пейзажи. На этот раз мне пришлось сидеть на корточках на полу товарняка, обнимая вещмешок и передавая по кругу фляжку с отвратительным бренди. Сквозь щели вагона я узнавал некоторые места, хотя ни одна из деревень не выглядела так, как они мне запомнились.

Здешняя станция очень тихая. С улиц исчезли толпы красиво одетых отдыхающих, их сменили мужчины в синем и хаки. Мы проведем тут несколько дней, перед тем как продолжить путь. Группа, в которую нас посылают, находится сейчас на отдыхе в _-, а после ремонта машин направится в _—. Парень, по прозвищу Плиний, водитель Полевой госпитальной службы с приличным уже стажем, был в отпуске и теперь едет туда же, куда и мы с Куинном. Так вот, он посоветовал нам наслаждаться пирожными и горячей ванной, пока возможно, поскольку потом долго не увидим ни первого, ни второго.

Значит, ты настаиваешь на том, чтобы я повторил тебе слова Джонсона? Он отпускал все обычные шуточки на тему возможных причин, почему я не присоединяюсь к их охоте за юбками, до тех пор, пока не заметил, как я сжал челюсти, и это послужило ему сигналом, что он что-то нащупал. «Так вот в чем дело! Трахаешь чужую жену? Пока он там, в этом аду на земле, ты тем временем дома…» Ну, остальное я не хочу повторять, поскольку даме читать такое не пристало. Скажу лишь, что дальнейшие комментарии становились все пошлее.

Теперь ты понимаешь, почему я не выдержал. Его слова ранили, и не только тем, что сказано, но и как. То, что мы с тобой делали, Сью, то, что между нами есть, никогда не казалось мне чем-то дурным. Может, просто мне легче к этому относиться. Это же не я в браке. С твоим мужем я не знаком. Мне проще забыть о его существовании.

Тогда, в самом начале, не заставил ли меня помедлить тот факт, что ты замужем? Я солгу, если скажу, что нет. Я колебался, Сью.

Как ты думаешь, почему мне потребовалось столько времени, чтобы признаться тебе в любви, хотя по намекам, рассыпанным по твоим письмам, я уже давно мог поклясться, что ты чувствуешь то же самое? Не забудь, меня воспитывали благонравным католиком. Несмотря на мое беспутное детство, десять заповедей никогда не были для меня пустым звуком.

Но ты сказала, что тоже любишь меня. Я решил, что ты знаешь, что делаешь, когда ответила мне. Все мои колебания исчезли.

Потом мы встретились, поговорили, прикоснулись друг к другу. Если и жили в душе моей еще какие-то сомнения, то от них не осталось и следа. Разве может что-то настолько хорошее быть плохим? Все было идеально. Все есть идеально. Я храню те воспоминания, те нежные, прекрасные моменты в самом сердце. И почти не задумывался ни о твоем муже, ни о той беспросветной неразберихе, которая называется нашим будущим. Не задумывался — до кануна Рождества, когда Джонсон сказал то, что он сказал, унизив нас. Невозможно слышать подобные гадкие замечания и не начать верить им через некоторое время, особенно когда понимаешь, что в основе их лежит правда. Я «трахаю чужую жену». Это было грубое напоминание о том, кто я такой и чем занимаюсь.

После чего я не мог не задаться вопросом о том, что ты об этом думаешь. Ты никогда не упоминала об угрызениях совести или неопределенности. Я не хотел передавать тебе слова Джонсона, потому что… потому что старался избавить тебя от чувства вины. Не хотел, чтобы ты пересмотрела свою точку зрения.

Решение всегда было за тобой, Сью, и это по-прежнему так. Тебе решать, захочешь ли ты продолжить наши отношения. Тебе решать, каким путем ты пойдешь дальше.

Что бы ты ни решила, знаю, что я навсегда…

Остров Скай

9 февраля 1916 года

Мой дорогой!

В твоем письме больше дыр, чем в соломенной крыше. Или ты думал, что письму не помешает немного проветриться на долгом пути до Ская, или кто-то не захотел, чтобы ты сообщал мне о том, где ты есть и куда направляешься. За исключением «Франции», все названия местностей были вырезаны.

Оскорблена ли я тем, что сказал Джонсон? А кто не оскорбился бы, учитывая манеру выражений? Но удивлена ли я? Не очень. Когда ты отказался рассказать мне о его словах, я догадалась, о чем может идти речь.

Нет, для меня это было нелегко, но я старалась не показать, насколько именно. Ты на фронте и каждый день справляешься с проклятой запутанной реальностью войны. А это — моя личная война, Дэйви, и я не считала, что тебе нужно справляться еще и с моей проклятой запутанной совестью.

Когда я получила то письмо, в котором ты признался в своих чувствах, то не могла спать. Ночи напролет лежала без сна, пытаясь совладать с собственным сердцем. Чувства, которые я испытываю к тебе, такие яркие и такие новые. Но хотя мои чувства к Йэну изменились, они не исчезли, и он по-прежнему мой муж. Я не могу с легкостью отказаться ни от того, что было между нами, ни от клятв, которые мы дали друг другу.

Йэн — лучший друг Финли. Когда я росла, он всегда был рядом, и когда настало время выходить замуж, он казался единственным логичным кандидатом. Финли был вне себя от радости, когда я сказала Йэну «да». Но потом многое изменилось. Наши пути разошлись. Мои стихи напечатали, и я стала мечтать о жизни настоящего поэта. Хотела путешествовать, учиться, найти кого-то, кто читает и понимает Льюиса Кэрролла. Йэн же ничего так не хотел, как продолжать ту жизнь, которой всегда жил. Я уходила на берег и смотрела за горизонт, желая оказаться где угодно, лишь бы не на острове. Он уплывал в своей лодке вместе с Финли, зная, что, когда вернется, я по-прежнему буду там.

Что-то нарушилось между мной и Йэном еще до того, как я получила твое первое письмо. Мы расходились в противоположные стороны, влекомые разными мечтами и ожиданиями. В тебе я обрела родственную душу. Ты слышал то, что я хотела сказать. Йэн как будто бы и не слушал вовсе. Потом началась война, и он совсем ушел из моей жизни.

Право же, Дэйви, я не понимаю этого. Он никогда не был так далек от меня, пока жил дома, но теперь, уйдя на фронт, почти не пишет мне. О том, что происходит там, на войне, я узнаю из газет, от Финли, из писем, которые пишут домой другие мужчины со Ская. Но только не от Йэна. Не знаю, может, я что-то такое сделала, но он закрылся от меня. Он всегда так реагировал на неприятности и проблемы: уходил от них, вместо того чтобы пытаться что-то сделать.

Я не ожидала, что полюблю кого-то другого. И не ожидала, что мой муж оставит меня одну, не сказав ни слова в качестве объяснения. Ничего этого я не планировала, но так случилось, и не могу сказать, что я несчастна.

Люблю тебя. И знаю, что это мое решение. Называй меня идеалисткой, но мне кажется, что просто так ничего не происходит. Ты вошел в мою жизнь в тот момент, когда Йэн вышел из нее. Ты оказался рядом как раз тогда, когда его не было. Это что-то да значит.

Ох, Дэйви, как же трудно мне было вновь вернуться в дом родителей, на маленький остров. Я чувствую себя как на витрине. Махэр знает о нас, и мне остается только догадываться, кто еще в курсе. Ночь за ночью я хочу остаться наедине со своими мыслями и воспоминаниями, хочу лечь и увидеть те жаркие, сотрясающие тело и душу сны о тебе. Но только я начну вспоминать, только пульс забьется чаще, как тут же послышится храп па или Финли вскрикнет что-то во сне, и все пропадает. Этот коттедж слишком мал, чтобы вместить их троих и меня с моими мечтами.

Место Первое

16 февраля 1916 года

Сью!

Да, цензоры прихватили меня! Они все же отослали письмо (порезав его как следует), но меня отчитали, напомнили о правилах и пригрозили, что если я не буду их соблюдать, то мне больше не позволят писать тебе. Мол, если письмо попадет во вражеские руки, то оно не должно раскрыть врагу нашу нынешнюю или будущую дислокацию, а также даты, когда мы будем там или тут. Словно боши не знают, где мы! Да они смотрят на французскую армию из-за мешков с песком прямо сейчас, когда я пишу это!

Я в конце концов обустроился здесь, в «Месте Первом» (буду пай-мальчиком и соблюду необходимую таинственность). Мы прибыли сюда на несколько дней позднее, чем остальная группа, и посреди ночи, когда большинство водителей были на дежурстве. Некоторые из них находились у пикета в деревне, от которой до окопов не больше километра, и там смены были по двадцать четыре часа. Нас проводили к длинному строению, где мы разыскали местечко посреди большой комнаты и упали на свои спальные мешки. Я спал так крепко, что не слышал, когда под утро после дежурства вернулась первая вахта. Ничегошеньки не заметил, пока меня не разбудили уже утром, швырнув в голову свернутые комком носки. Я открыл глаза и увидел Харри, который с улыбкой стоял у меня в ногах. Он всю ночь провел в пикете, а когда сменился и пришел в барак, то обнаружил на своем месте спящего меня.

Я буду работать на машине полевой скорой помощи вместе с парнем, которого все зовут Козырек: бывший футболист, очень молчаливый, в губах вечно зажата сигарета. Открывает рот он только для того, чтобы сменить догоревшую сигарету новой. Козырек тут почти с момента основания Полевой госпитальной службы, так что мне повезло с напарником, который сможет меня всему научить.

Только я приехал, как меня тут же загрузили работой. Мы занимаемся эвакуацией раненых — вывозим их с перевязочных пунктов в госпитали подальше от передовой. Большинство таких пунктов находится в нескольких километрах от линии фронта, так что мы почти ничего не видим, кроме дыма далеких разрывов.

Несколько ночей назад неподалеку был тяжелый бой. Один из раненых, которых я вез, был особенно плох. Он стоял под стеной дома, когда ударил снаряд и практически в пыль разнес каменную кладку. Мне пришлось ехать как можно аккуратнее до самого пикета, но дальше дороги в лучшем состоянии, и я понесся к госпиталю во весь опор. Потом один из медиков сказал мне, что еще бы пять минут, и пациента уже не спасли бы. Это не так уж много, но тем не менее показывает, что именно я делаю во Франции.

Ладно, Сью, если ты пообещаешь не переживать за меня, я сделаю то же самое. Я понимаю, почему ты поступила так, а не иначе. Твоя любовь слишком дорога мне, чтобы я отталкивал ее как раз в то время, когда тебе нужно, чтобы я ее принял.

Мы ждали, когда же нас будут кормить, и вот вижу, что ребята уже начали выстраиваться в очередь, потому придется на этом закончить. Думаю, я успею отправить письмо сегодня.

Как бы я ни устал, Сью, мои сны всегда о тебе.

Люблю,

Остров Скай

23 февраля 1916 года

Мой дорогой мальчик!

Прости меня за сомнения в тебе и твоих мотивах, которые побудили тебя записаться в Полевую госпитальную службу. Ты прав, Дэйви, это то, что ты можешь делать, и за те две недели, что ты провел там, уже доказал, что справляешься с этим хорошо. Есть большая разница между тем, чтобы размахивать штыком с намерением покалечить или убить, и тем, чтобы направить всю свою безудержную энергию на спасение жизней. Я говорила раньше, что ты все еще мальчик, но думаю, что за несколько коротких месяцев ты стал настоящим мужчиной.

Пожалуйста, будь сыт, счастлив и, главное, здоров.

Место Первое

2 марта 1916 года

Сью!

Сегодня меня послали за провизией, что означает редкую возможность принять ванну и как следует поесть, пока я в городе. Я засиделся над омлетом дольше, чем необходимо, потому что он служит мне прикрытием, пока пишу тебе, а не то пришлось бы уже залезать обратно в свою колымагу.

Вчера мы с Харри оба получили выходной, что случается не часто, так как работаем почти каждый день, даже когда по графику положено отдыхать. Мы отправились на пикник — с книгами и жалким угощением: «мясными» консервами, крекерами, крошечным пирогом, что прислала Минна, а запили все это бутылкой отличных помоев, ошибочно названных на этикетке «вином». Я искренне уверен, что это Плиний, выстирав носки, вылил воду в пустую бутылку, так как вкус содержимого не предполагал ничего иного. Несмотря на ужасное вино и столь же ужасную консервированную говядину (или это была кошатина?), мы приятно провели день. Я почти дочитал «Тарзана, приемыша обезьян». Жаль только, что еда не принесла такого же наслаждения!

Кстати, несколько дней назад у нас был настоящий пир. Один из ребят получил Военный крест и закатил в честь этого события банкет. Он не пожалел денег и пригласил парижского повара. Настоящая еда, вино, достойное зваться французским, фарфор и салфетки. Клянусь, Сью, я сам себе показался слишком грязным, чтобы приблизиться к такому изысканному столу, но все-таки я приблизился, и не прошло и секунды, как все мы принялись уплетать угощение за обе щеки. И честное слово, Сью, ничего вкуснее я не ел.

От воспоминаний у меня слюнки потекли, и потому прошу прощения за пятна и размазанные чернила. А ведь я только что поел! Ах… память о том банкете будет психологически насыщать нас еще не одну неделю с рационом из вареной говядины и супа из репы.

Люблю тебя,

Остров Скай

14 марта 1916 года

О Дэйви!

Я больше не знаю, что чувствовать.

Йэн пропал без вести.

Я только что получила извещение и пока даже не уверена, что осознала его. Прочитала слова, вскрикнула, но после того замолчала — как будто, игнорируя новость, я могу изменить факты. Пропал без вести. Как такое возможно?

Финли совершенно сломлен. Он все повторял: «Меня там не было. Я не смог помочь ему». А потом и вовсе ушел из дома. Приплелся обратно среди ночи, весь грязный, без своей трости и проспал два дня подряд. Заботиться о нем пришлось мне: уложить в постель, заштопать разорванные штаны, найти палку взамен утерянной трости, без которой он ни на что не годен.

Я хочу знать: почему Финли позволено упасть духом? Почему я обязана быть сильной и оказывать брату поддержку? Больше никто ему не помог. Йэн — мой муж. Это меня должно было сразить, как никого другого. Это я должна быть сломлена так, что и вздохнуть невозможно.

Ты знаешь, что я не очень набожна и редко хожу в церковь. Когда я в одиночестве стою на вершине горы, то чувствую себя ближе к Богу, чем в храме. Это почти язычество и очень далеко от гимнов и служб. И вот думаю — не пренебрегла ли я чем-то важным?

Я не почитала Бога как должно, а потом дерзила ему своей неверностью, а теперь за мои грехи наказан Йэн.

Может, я приняла неверное решение. Не знаю, что и думать. Если я откажусь от тебя, вернет ли это его?

Место Третье

21 марта 1916 года

Сью!

Были какие-то новости?

«Пропал без вести» — это может значить что угодно. Или вообще ничего. Пока ты не узнаешь точнее, не строй предположений. Пожалуйста.

Я много слышал о подобных случаях от парней, которых вожу в госпиталь на своей развалюхе. Только что ты сидел в окопе, курил одну на троих сигаретку, и вот тебя уже подняли по команде, и ты перескакиваешь через стенку траншеи и оказываешься на ничейной полосе. У тебя за спиной не меньше семидесяти фунтов, ты бежишь, вскинув штык, перепрыгивая через воронки, завалы и своих парней. Все покрыто грязью настолько, что можешь наткнуться на собственного брата и не узнать его. Нельзя остановиться даже на секунду, чтобы присмотреться, а уж тем более нет времени перетащить кого-то в безопасное место. Возможно, и Йэн так лежит, раненый, ждет, когда прибудут санитары с носилками и отнесут его обратно к своим. Он мог потеряться в атаке между окопами. Не думай только о худшем.

Сью, у тебя сейчас достаточно треволнений без того, чтобы придумывать еще какую-то вину и небесную кару. Да, я верю в Бога. Я всегда ходил в церковь, даже в буйные студенческие годы. Конечно, тогда мне приходилось проводить больше времени в исповедальне.

Когда я был ребенком, у нас с Иви был сборник библейских рассказов, чудесная книга с картинками, и мы любили посидеть с ней ленивыми воскресными вечерами. Помню одну иллюстрацию с изображением Бога в виде безмятежного старика со снежно-белой бородой и розовыми щеками (весьма похожего на Санта-Клауса, как я сейчас понимаю). С гордостью он смотрит на только что созданный им мир. Так мог бы смотреть отец на новорожденного ребенка. Эта картинка навсегда отпечаталась в моем мозгу, и, думаю, поэтому я никогда не верил в карающего мстительного Бога. Тот добрый, по-отечески заботливый персонаж не стал бы винить меня за то, что я порой сбиваюсь с пути истинного. Он бы не отвернулся от меня из-за моих мелких прегрешений. Сью, задумайся на мгновение. В годы, когда кайзер совершает немыслимые преступления против человечества, когда здесь сражаются и убивают, разве может Бог направлять свой гнев на одинокую женщину, чей единственный грех в том, что у нее в душе слишком много любви?

Я страшно устал. Только что вернулся после суточного дежурства, где спал лишь урывками по часу-полтора. Но письмо тебе я не хотел откладывать на потом. Если не могу быть с тобой (в данном случае эпистолярно), когда нужен тебе больше всего, тогда какой смысл в том, чтобы вообще быть вместе?

Из первых строк письма ты, вероятно, заметила, что мы вновь сменили дислокацию. За это время было еще Место Второе, но там мы задержались всего на несколько дней. Теперь мы чуть ближе к фронту, но все же достаточно далеко для того, чтобы спать спокойно, не боясь, что на голову посыпятся бомбы. Это хорошо, так как с таким напряженным графиком нам нужно как следует отдыхать в перерывах.

С этими словами я отправляюсь в постель, а то у меня пальцы уже роняют карандаш. Пожалуйста, держи меня в курсе. Невзирая на обстоятельства, мне это важно. Хотел бы я быть рядом с тобой, чтобы обнять тебя, но пока большее, что я могу сделать, — это написать тебе.

Люблю тебя, моя девочка.

Остров Скай

28 марта 1916 года

Дэвид!

Разве могу я не волноваться? Разве могу я не думать о самом-самом худшем?

Я получила письмо от солдата из батальона Йэна, рядового Уоллеса. Он пишет, что ходил с Йэном в атаку в тот день. В сражении они потеряли друг друга. Когда прозвучала команда отступать, Уоллес побежал к окопам и видел по пути Йэна, «тяжело раненного». Йэн был так плох, что не мог сам добраться до британской траншеи, даже когда рядовой Уоллес предложил ему опереться на свое плечо. Прошло какое-то время, прежде чем на поле боя вышли санитары с носилками. Даже зная приблизительное местонахождение Йэна, указанное им рядовым Уоллесом, санитары заявили, что никого не отыскали. В смысле — никого, кому могла бы потребоваться медицинская помощь.

Финли от горя потерял голову. Они с Йэном должны были приглядывать друг за другом. Он винит себя за то, что не был там и не позаботился о нем. Он винит себя за то, что не привез Йэна домой.

Тебе легко говорить, что это не Бог наказывает меня, но ты не оказался в том аду, в котором сейчас живу я. Ты не испытываешь той муки и вины, которую испытываю я. Откуда тебе знать, что это не наказание мне? Все, чего Йэн просил от меня, — это любви, и даже этого я не могла ему дать от всего сердца. Вероятно, в этом и состоит мой грех. Думаю, за это я и наказана.

Да, я знаю, тебе не все равно, что со мной, но признай, тебе нужно оберегать и собственные интересы. Ты не хочешь, чтобы я предавалась отчаянию и думала о своем пропавшем муже. Но может, отчаяние — это то, что мне необходимо. Может, отчаяние показывает, что я ищу искупления?

Остров Скай

12 апреля 1916 года

Дэвид!

Я не имела в виду, что ты должен прекратить писать мне. Твои письма по-прежнему почти единственное, что помогает мне держаться на плаву. Помнишь ту фразу насчет «моря хаоса»?

Наверное, мое последнее письмо показалось сердитым. Я знаю, что ты действительно переживаешь за меня. Просто я запуталась. Меня преследует чувство вины. Потом я начинаю винить себя еще и за то, что не чувствовала вины раньше. Ты что-нибудь понимаешь?

И еще я тревожусь. Несмотря на мое отношение к тебе, Йэн — мой муж, и я всегда буду его любить. Мне невыносима мысль о том, что он страдает.

Уверенности нет ни в чем. Не понимаю своих желаний. Конечно, я хочу, чтобы Йэн был цел и невредим. Но есть во мне маленькая злая часть, которую я стараюсь не замечать, и она смотрит на все с некоторым облегчением, надеясь, что в результате никаких решений принимать не придется. И тогда я испытываю новый приступ чувства вины за то, что так не уверена.

Пожалуйста, ответь мне. Я скучаю по тебе.

Остров Скай

22 апреля 1916 года

Дэйви, где ты? Почему не пишешь? Я сказала что-то такое, отчего ты отвернулся от меня? Куда бы ты ни делся, прошу: вернись. Не представляю, как буду жить без тебя.

Где ты, Дэйви?

Остров Скай

25 апреля 1916 года

Не поступай так со мной! Ради бога, я же не могу потерять еще и тебя! Или все, кого я люблю, обречены исчезнуть из моей жизни?

Мне не хватит сил перенести такое. Я не выдержу, если не буду знать, что ты есть где-то в мире. Ты нужен мне, как дыхание нужно моему телу.

Я готова молиться любым богам, лишь бы они вернули тебя мне. Я буду молиться феям и бесам, которые населяют наш остров. Я буду молиться тебе в Храме Моего Сердца.

О мой любимый! Любимый мой.