Глава одиннадцатая
Элспет
«Лэнгхэм», Лондон
27 ноября 1915 года
Дэйви!
Ты только что ушел. Наверное, устраиваешься сейчас на своем месте и слушаешь, как стучат колеса, увозящие тебя из Лондона. Прости, что не проводила на вокзал. Я не смогла, так как не верила в свои силы. Знала, что если бы пошла, то вцепилась бы тебе в руку и уже не отпустила бы. Но теперь жалею, что испугалась и отказалась от шанса еще раз увидеть твое милое лицо.
Должна сказать, как только слезы высохли, я очень на тебя рассердилась. Возможно, в глубине души я надеялась, что сумею каким-то образом убедить тебя остаться. Надеялась, что, если отдам тебе всю себя, ты не захочешь меня покинуть. Разумеется, меньше я все равно не смогла бы дать! Эти девять дней были прекрасны.
Но вот в поезде на пути в Лондон я ужасно трусила. Причем даже сильнее, чем когда забиралась на паром, — зажмурилась и затаила дыхание. С каждым качанием судна я все больше хотела оказаться дома, где почва под ногами не колышется. Однако в поезде было еще хуже. Он не только вез меня прочь от дома, в неизвестное. Он вез меня к тебе.
Я знаю, ты любишь меня. Никогда не сомневалась в этом, мой мальчик. Три года ты подбирал слова, строил изящные фразы, с особым тщанием выписывал «Сью» на конверте. Наверное, мне не было нужды волноваться о том, как пройдет наша встреча. И все же я волновалась. Все это ты делал для Элспет, живущей на бумаге, для остроумной и искушенной женщины, которая небрежно отсылает письма американцам, обсуждает книги и пишет между делом стихи.
Но эти стихи я пишу при тусклом сиянии свечи, под шуршание птиц в соломенной крыше над головой. Читая твои письма, я вытираю слезящиеся глаза, так как сижу на корточках у очага, где едко дымит горящий торф. Все соседи отзываются обо мне не иначе как о «той странной девушке». Для них я чудачка Элспет, которую увидишь скорее с книгой в руках, нежели с веретеном. Чем ближе подвозил меня поезд к Лондону, тем сильнее становился страх, что ты подумаешь обо мне так же.
Но как только я шагнула на платформу и нашла в толпе твои глаза, все опасения растаяли. Ты не видел модное розовое платье, не видел волосы, которые я начала приглаживать за час до прибытия, не видел моих попыток изобразить из себя женщину, что запросто пересекает всю страну для встречи с обаятельными американцами. Ты видел настоящую Элспет. Ты видел меня.
Ты и вправду думал, что я не узнаю тебя без той смешной красной гвоздики в петлице? Не разгляжу в тебе того романтика, которым ты являешься? Я доставала твою фотографию и смотрела на нее столько раз, что она, наверное, отпечаталась в моем мозгу навечно. Теперь точно знаю, что мои мечты рождены не одним лишь воображением.
Однако увидеть тебя во плоти, в цвете — это больше, чем я могла надеяться. А ты знаешь, что твои глаза точно такого же зеленовато-коричневого оттенка, как шотландские холмы зимой? И ты гораздо выше, чем я предполагала по снимкам. Ты лишился усов, которые отращивал с таким усердием, и волосы у тебя короче, чем были, но все равно так и хочется провести пальцами по этим кудрям песочного цвета.
Ты казался таким застенчивым при встрече на вокзале, как будто совсем не знал меня. И я поверить не могла, что мой Дэйви, мой мальчик, который страница за страницей распространялся о книгах, «войне деревьев» и своей племяннице, за весь ужин не сумел придумать более десяти слов! Зато я болтала за двоих, потому что ужасно нервничала, — ведь я впервые в жизни ела в ресторане. Столько людей, столько вилок, и ни одной овсяной лепешки в зоне видимости. Но когда мы шли обратно к «Лэнгхэму» и ты остановил поток моих слов поцелуем, вот тогда я увидела того Дэйви, которого любила. Вот тогда разглядела бесстрашного мальчика, похитившего мое сердце.
Ах, «Лэнгхэм»! Едва шагнув внутрь, я почувствовала себя принцессой. Сплошь мрамор, стекло и электрические лампы — настоящий дворец. Ты не ожидал, что я пойду в твой номер? У тебя округлились глаза и задрожали руки, когда я предложила это. Ключи от номера ты уронил пять раз, я считала. А в конце концов оказалось, что вовсе не о чем было переживать.
Хотела бы я, чтобы мы все время провели в твоем номере. Девять неповторимых дней. Хотела бы просыпаться и видеть, как утром ты первым делом с тревогой ищешь меня глазами, чтобы убедиться, что я еще рядом. Хотела бы засыпать в твоих объятиях после долгих сонных бесед в темноте. Я собирала каждое слово, чтобы нанизывать их, как бусины, на нить памяти и перебирать одинокими ночами, когда снова вернусь на Скай. До тебя я ни разу не слышала американского акцента. Больше всего мне нравится, как звучат в твоих устах слова «я тебя люблю».
Знаю, ты должен был уехать. Даже после всего, даже после меня ты должен был уехать. Я ненавижу себя за то, что ненавижу эту необходимость. Я ненавижу себя за то, что тратила секунды нашего драгоценного времени, желая, чтобы все сложилось иначе.
Конечно, сказать тебе это вслух я не могла. Я вообще мало что могла сказать. Сам звук наших голосов казался таким… странным. Таким банальным. Признаюсь, мне не терпелось вернуться к бумаге и ручке, чтобы рассказать тебе о том, что я чувствовала. О том, как мой собственный мозг предал меня и теперь вместе с моим сердцем и моим телом заставляет невероятно скучать по тебе. Я и не знала, что могу так тосковать о ком-то.
Я люблю тебя. Береги себя. Береги себя для меня.
Сью
«Лэнгхэм», Лондон
29 ноября 1915 года
Мой родной мальчик!
Наверное, ты еще не получил мое предыдущее письмо, но я подумала, что не слишком поспешу, если снова скажу тебе, как сильно по тебе скучаю. Гостиница без тебя кажется огромной и пустой (в номере действительно эхо или это мое воображение?). Все еще чувствуется запах апельсинов, и могу поклясться, что до сих пор различаю на простынях форму твоего тела. Как бы ни был прекрасен «Лэнгхэм», я не буду грустить, покидая его. Без тебя он вовсе не так уж хорош.
Сегодня я ходила по магазинам. Дэйви, почему ты не предупредил меня о книгах? Гуляя по городу, я завернула за угол и оказалась на улице, где нет ничего, кроме книжных магазинов. Тебе покажется это смешным, но даже если бы я ничем не сдерживала свою фантазию, то и тогда не сумела бы вообразить целый магазин, заполненный исключительно книгами. Боюсь, я выглядела настоящей деревенщиной, когда стояла у входа первого из этих заведений и оглядывала выпученными глазами полки от пола до потолка. Это был книжный магазин «Фойлз». На улице я оказалась, моргая от солнечного света, спустя порядочно времени. Клянусь, я терялась там не меньше дюжины раз. Остаток дня бродила по Чаринг-кросс-роуд, ныряя в каждый книжный магазин, попадавшийся мне на пути, и не выходила оттуда, не купив хотя бы одну книгу. Я наловчилась бросать самым небрежным тоном: «Пошлите это в „Лэнгхэм“» — а вечером была весьма изумлена, когда увидела стопки томов, ждущих меня в гостинице.
Дэйви, я долго раздумывала, что купить для тебя, мой дорогой, так как понимаю — в твоем вещмешке место ограниченно. Все, что человеку действительно нужно для преодоления превратностей судьбы, — это Библия, Вальтер Скотт и Шекспир. Догадываюсь, что Библия у тебя уже есть, и потому отправляю «Деву Озера» Скотта и самое компактное издание произведений Шекспира, которое смогла отыскать. И еще в посылке оставалось местечко для томика Драйдена. Ведь, как он сказал, слова — это не что иное, как изображение наших мыслей.
Что самое смешное — в одном из магазинов я наткнулась на подборку собственных книг. Должно быть, лицо у меня было очень удивленное, потому что ко мне тут же подскочила продавщица и сказала с самым серьезным видом: «Прелестные стихи. Поэтесса живет в Шотландском нагорье, и вы окунетесь в их суеверия и почти примитивный образ жизни». Я глубокомысленно кивнула, положила книгу на прилавок и надписала форзац как можно разборчивее: «Элспет Данн». Потом вручила книгу потрясенной продавщице и сказала невозмутимо — надеюсь, что невозмутимо: «Мы настоящие дикари, но не всегда едим собственных детей».
Я собираюсь принять еще одну долгую, роскошную ванну. Ванну, для которой мне не придется самой носить и греть воду. Какое же это наслаждение — погрузиться в горячую воду, смешанную с розовым маслом! Утром я встречаюсь со своим издателем на Сесил-корт (где он обещал мне еще больше книжных магазинов!) и затем направляюсь прямо на вокзал, чтобы сесть на обратный поезд. Напишу тебе, когда доберусь до дома, а пока скрещиваю пальцы и на руках, и на ногах в надежде, что там меня уже будет ждать твое письмо.
Твоя каждым дюймом своего существа,
Сью
Париж, Франция
5 декабря 1915 года
Моя Сью!
Какой сюрприз! Когда я добрался сюда, меня встретило не одно, а целых два письма от тебя!
Я был очень занят, бегая по всему Парижу, чтобы собрать необходимые документы, получить форму, докупить недостающее снаряжение, сдать экзамен по вождению. Я тебе говорил, что, когда плыл через Атлантику, у меня возникло детское желание сначала заехать в Париж и только потом в Лондон, чтобы предстать перед тобой в полном боевом облачении? Мне кажется, выгляжу я в нем совсем неплохо. Одет с иголочки, а показаться некому!
Пока нас не отправили на фронт, мы пытались с толком потратить то время, что осталось у нас перед началом тяжелой работы. Наша форма дает всевозможные преимущества: билеты в театр за полцены, скидки на выпивку. Мы неплохо развлекаемся, но… это все равно не похоже на тот веселый Париж, который я помню. Много театров и мюзик-холлов закрылись или работают в сокращенном режиме. Кафе закрываются рано, по ночам уличное освещение приглушено. Даже на таком расстоянии от окопов чувствуется, что этот город воюет.
За книги я тебе очень признателен, да ты и сама, покупая их, знала, как я обрадуюсь им. Смотрю, ты решительно настроена приучить меня к поэзии! Разве я не говорил тебе, что единственный поэт, которого я признаю, — это Элспет Данн? В моем рюкзаке уместился только Шекспир, но Харри берет читать Драйдена и В. С., а потом мы с ним поменяемся.
Ты права, у меня с собой есть Библия. Ее подарили мне на первое причастие. Это тонкий томик в мягком переплете из коричневой кожи, со страницами не толще крыла стрекозы, так что он идеально подходит для армейского ранца. На первой странице округлым детским почерком выведено мое имя, а где-то в Книге Руфи я припрятал локон Иви, и потому эта Библия всегда будет напоминать мне о доме.
Еще я взял с собой своего потрепанного «Гека Финна» — скорее для утешения, чем для чтения, так как я знаю всю книгу почти наизусть. Но эта старенькая книжечка всегда первой ложится в мой чемодан, когда я собираю вещи для трудных или важных путешествий: ложась в больницу (где я побывал не раз, как тебе известно), отправляясь в первое океанское плавание, уезжая учиться в колледж, переселяясь на новое место жительства. Я вынимаю ее, начинаю читать с той страницы, на которой она откроется, и в тот же миг оказываюсь в зеленом кресле в библиотеке родительского дома. Понятно, почему и на этот раз я взял ее с собой.
Наверное, глупо так думать, но для меня эта книга является чем-то вроде талисмана. Мама купила ее, чтобы читать нам с Иви, пока мы болели корью. Мы дочитали ее, и на следующий же день у Иви спала температура. И с тех пор «Гекльберри Финн» у меня стал ассоциироваться с тем всеобщим вздохом облегчения.
У тебя есть все основания спросить, зачем это неуязвимому Морту понадобился талисман. Так знай: я боюсь. Впервые в жизни я действительно боюсь чего-то осязаемого. Пересекая океан, я был в порядке и даже торопился поскорее добраться до Франции, к тому, что меня там ожидало. Но я не осознавал того, что перед тем найду в Лондоне. Там я нашел то, ради чего стоит возвращаться. Я нашел тебя, Сью.
Итак, юноша, отважно бравшийся за любое безрассудное дело, оказался бессилен перед женщиной, которую увидел впервые в жизни. Но что это за женщина! Когда ты сошла с поезда и сквозь стекло крыши на тебя упал луч солнечного света, даже атеист увидел бы в этом перст Божий. И, отступив в тень, ты продолжала сиять, как свеча. Ты сияла так до вечера. Ты говорила, а я слышал ангельский хор. Ты положила ладонь мне на руку, когда мы пошли в гостиницу, а я ощутил прикосновение крыла. Ну да, чересчур цветисто, согласен, но таково было мое состояние. Я увидел тебя, потом ты оказалась залита солнечным светом, и я вдруг испугался, что ты исчезнешь в облаке тумана. Испугался, что настанет апокалипсис, прежде чем успеет начаться наш с тобой мир.
Только когда мы ехали в такси и на углу ты чуть не упала мне на колени, я осознал, что ты живой человек, из плоти и крови. Моя кожа запомнила все места, к которым ты прикоснулась, и это ощущение сохранилось до конца дня. Не знаю, произвело ли на тебя такое же впечатление то небольшое происшествие, но мне оно напомнило, кто рядом со мной. Не парящий в высоте недосягаемый ангел, а женщина, которую я знаю лучше, чем линии на собственной ладони.
И все равно я боялся. Тот первый вечер должен был оказаться идеальным. Ужин, танец, прогулка через Риджентс-парк. Я страшился разрушить все неприличным предложением. Я хотел — о боже, как я хотел! — но никогда не посмел бы попросить.
Мне предстоит сделать небольшое признание. А может, ты и сама уже догадалась. Я впервые был с женщиной. Был с женщиной в этом смысле, разумеется. Помнишь, как ты натянула мне на плечи простыню? Я дрожал не от холода — просто был перепуган до смерти. Конечно же, я имел представление о том, что делать, — все парни говорят об этом, — но никаких конкретных инструкций у меня не было. Не хотелось ошибиться в таком деле. А потом ты засмеялась и снова поцеловала меня, и тогда я понял, что ты нервничаешь ничуть не меньше меня. Откуда мне было знать, что не существует никаких конкретных инструкций? Откуда мне было знать, что это делается… вот так?
Да, согласен: мне тоже жаль, что в те девять благословенных дней нам пришлось изредка покидать номер. Но выбора у меня не было: положение шафера обязывает. И мне кажется, Минна обрадовалась, что, кроме ее матери, среди свидетелей была еще одна женщина. На вокзале Харри пришлось отцеплять от себя Минну. Когда он вошел в вагон, она тряхнула волосами и послала ему кокетливый поцелуй. Но потом я случайно оглянулся и увидел, что силы покинули ее. На мгновение она стала похожа на маленькую девочку. Из-за ее фривольного поведения я иногда забываю, что Минна еще очень юна.
Сью, когда мы сидели в бюро регистрации и ждали очереди Минны и Харри, я не мог не задуматься о нашем с тобой будущем. Когда я вернусь через год с фронта, отслужив свой срок, что мы будем делать? Какие варианты у нас есть?
Харри ворчит на меня за то, что я не гашу свет: давно пора спать. А теперь он швырнул в меня ботинком, сварливый зануда. До подъема осталось всего несколько часов, так что, пожалуй, я уступлю ему — при условии, что он перестанет использовать меня как мишень.
А знаешь, пока я писал тебе, мои страхи немного улеглись. До тех пор пока ты со мной в своих письмах, пока тянется ко мне спасательный трос из самой Шотландии, я буду в порядке. Я написал, что взял с собой в качестве талисмана книгу, но на самом деле мой счастливый талисман — ты, Сью.
Люблю тебя,
Дэвид
Эдинбург
12 декабря 1915 года
Любовь моя!
Твое письмо прибыло в Эдинбург раньше меня, и в дверях квартиры меня встретила весьма озадаченная Крисси. Я не торопилась возвращаться в Шотландию: провела несколько дней в Йорке и еще осматривала аббатства в Скоттиш-Бордерс. Раз уж я выбралась со своего острова, то решила увидеть столько, сколько смогу.
Мне показалось, что будет забавно вдруг появиться на пороге дома Крисси. Она была в шоке, когда увидела меня, и это еще мягко сказано. Для меня это серьезная перемена: после одинокой жизни в коттедже оказаться в маленькой квартирке многоэтажного дома, полной детей и шума. Хорошо, что Крисси выделила мне отдельную комнату, устроив на диване в крохотной гостиной. От детской болтовни и крика у меня постоянные головные боли, но тут хорошо. Дети Крисси и Аласдера стали такими взрослыми! Хотя, конечно же, со Ская они переехали лет шесть назад, так что нечему удивляться. Я же не ожидала, что они перестанут расти. Моей племяннице Эмили скоро исполнится одиннадцать, она уже настоящая леди. Мальчикам, Алли и Робби, восемь и шесть соответственно, и с ними хлопот полон рот. Когда я видела Робби в последний раз, он еще не умел ходить, а теперь бегает по дому, шутит и решает в уме примеры. Все они настолько полны жизни, что в наше военное время это кажется неприличным.
Кстати, Дэйви, ты ведь дашь мне знать, если тебе что-то понадобится? Пусть цены в Эдинбурге и взлетели до небес, но, полагаю, они все же ниже, чем во Франции. Я накупила в Лондоне так много книг, что смогу поделиться ими, как только у тебя в вещмешке появится для них место. Выброси кружку или кое-что из оружия, освободи место для того, что по-настоящему важно!
Я отлично понимаю тебя, когда ты пишешь о том, что твоя любимая книжка приносит тебе утешение и даже удачу. Поскольку я редко покидаю свой коттедж, у меня не бывает столько волнительных моментов, как у тебя, но как раз недавно один такой имел место (когда я подкупила Уилли, чтобы он завязал мне глаза и забросил в трюм того парома). Мой талисман — это кусок янтаря, цвета прозрачного меда. Мне его привез Финли после своего первого выхода в море с па. С этого и началось мое увлечение геологией. Я с тех самых пор всегда ношу его в кармане и, когда мне становится грустно, достаю и разглядываю, надеясь разгадать его волшебную тайну. Отвечая в школе урок или сидя на экзамене, я ощущала теплую спокойную тяжесть янтаря в кармане. Теперь он стал совсем гладким, за исключением ямочки, куда как раз помещается мой большой палец. Понятно, почему он первым оказался в моем чемодане, когда я покидала Скай.
Забавно слышать, как ты описываешь тот луч солнца, что осветил меня, когда я выходила из вагона. Мне кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, но боюсь, тогда не восприняла ситуацию в столь поэтическом ключе. Я всматривалась в лица, пытаясь найти тебя, когда этот надоедливый луч упал мне прямо в глаза. А то случайное падение в такси? Возможно, и я почувствовала бы, как меня пронзает электрический ток, если бы не была до слез смущена тем, что повалилась на тебя бесформенной массой.
Только не подумай, будто я несерьезно отношусь к твоим романтическим впечатлениям, мой дорогой. Все-таки я поэт и способна быть не менее сентиментальной.
Я очень волновалась перед встречей с тобой, правда, но никак не ожидала, что и ты будешь волноваться. И бояться! Думала, ты и слова такого не слышал. Я бы даже рискнула предположить, что ты уже не раз проделывал этот фокус: провозглашал неумирающую страсть к женщине, которую в жизни не видел, вступал во французскую армию в качестве предлога, чтобы пересечь Атлантику, и затем заманивал бедняжку в шикарный лондонский отель.
Да, я заметила некоторую неуверенность в тебе, когда мы поднялись в твой номер. Я не могла знать наверняка, первый ли это раз для тебя, но у меня были такие предположения. И да, я тоже боялась. Думаю, даже самый богатый опыт в мире не подготовит к первой встрече с тем, кого любишь. Следовало ли нам так переживать? Очевидно, у нас все неплохо получилось, а иначе мы не повторяли бы это столько раз!
Не знаю, какие дороги открыты для нас в будущем. Но нужно ли сейчас об этом беспокоиться? В мире и без того слишком много проблем — незачем выдумывать новые. Ты лучше сосредоточься на том, чтобы уберечься от снарядов и пуль, а я сосредоточусь на том, чтобы писать тебе и с каждым днем любить тебя все сильнее.
Твоя Сью