21

— Так что ты решила, Энни? Останешься кинозвездой или превратишься в падающую звездочку?

Голос Джоанны, холодный, гнусавый, проникал сквозь штору кабинки, где Энни примеряла вечерние платья. А актриса, запыхавшаяся, вся в поту, прижалась лбом к зеркалу, надеясь, что спазмы, которые разрывали желудок, постепенно стихнут.

Уверенная в том, что Энни согласится, Джоанна продолжила насмехаться:

— Завоевать успех может кто угодно — это дело случая. Но чтобы упрочить успех, требуется ум.

— Может, и талант не помешает?

Энни пыталась избежать неизбежных обличений, которые Джоанна не преминет на нее обрушить.

— Какой именно талант? — раздраженно спросила акула бизнеса.

— Ну, для актера талант в игре. Прости, Джоанна, если я тебя обидела подобной непристойностью.

— Непристойностью — нет. Глупостью — да. С каких это пор для кинокарьеры нужен талант? Достаточно смазливого личика и профессионального агента. Вспомни Лесси, верную Лесси; мы все взахлеб смотрели фильм, ни на миг не допуская, что пес наделен талантом. Впрочем, для этой роли понадобилась не одна собака колли, а несколько.

Энни прижала руки к животу. Она боялась, что ее вот-вот стошнит или она упадет в обморок. В отдаленном, постоянно работающем уголке мозга — малодоступном, огражденном барьерами — у нее рождались хлесткие ответы Джоанне вроде: «Жаль, что я не собака!» или «Джоанна, голливудский ветеринарный агент», что означало: «Если ты не прекратишь, укушу!» Но, увы, дрожащие губы не выдавили ни слова.

— Вместо Лесси, — продолжила Джоанна, — я могла бы назвать немало актеров, которые в данный момент являются желанным зверем. Энни, разумеется, я не отношу тебя к данной категории, тебе известно, до какой степени меня ошеломляет твое драматическое чутье. И все же я должна блюсти твои интересы и обращаться к тебе как к неразумному созданию. Отменить назначенные встречи, поскольку ты уклоняешься от них, — это я понимаю. Один раз. Но не два. В последние недели ты пренебрегала всеми обязательствами, и меня в Голливуде шпыняли все кому не лень. Было бы лишним уточнять, что я охотно обошлась бы без таких знаков внимания.

Энни сползла вдоль зеркала и присела на корточки. Боль сверлила ее насквозь.

— Короче, возьми себя в руки. Твое участие необходимо для продвижения «Девушки в красных очках». Ты меня не возненавидишь, если я скажу, что в иные дни ты совершенно нефотогенична и голос звучит ужасно?

Энни хотела ответить, что как раз затем, чтобы скрыть это, отменяла встречи с журналистами, и ответила бы, если бы этот диалог разворачивался в другом измерении, где она была бы способна громко произнести фразы, складывавшиеся в уме.

В этот момент Джоанна замолкла, так как художник по костюмам в сопровождении помощников вернулся, чтобы присутствовать при примерке.

— Ита-а-ак?! — спросил он со своим итало-ливанским акцентом.

Энни на грани обморока, защищенная от оценивающих взглядов тяжелой бархатной портьерой, натянула на себя платье из золотистого ламе, такое легкое, изящное, узкое, что оно облегло ее фигуру как фантастически эластичная вторая кожа. Любимец Голливуда Орландо уверял, что сотворил это чудо специально для нее.

— Энни, не заставляй меня томи-иться! Правда же ты в нем похожа на сиррену-у?!

Девушке хотелось угодить этому гениальному дизайнеру, что, мол, да, она сгорает от нетерпения, желая предстать в этой рыбьей чешуе, но желудок свело спазмом, а в глазах у нее помутилось. Она вот-вот могла лишиться чувств.

— Хочешь, чтобы Дор-ра помогла тебе его натянуть?

Энни разлепила губы, чтобы пробормотать «нет», и это было роковой ошибкой: из горла хлынула рвота.

За три секунды одеяние сирены, стоившее сотни часов работы трем восточным мастерицам, специализировавшимся на вышивке золотой нитью, украсилось смесью кукурузных хлопьев, кофе, непереваренных фруктов, к которым добавились совершенно белые нерастворившиеся таблетки, проглоченные за завтраком.

— Уф! Теперь уже лучше, — выдохнула Энни, чувствуя, что в глазах посветлело, а сжимавшие голову тиски разжались.

Орландо за портьерой, трактуя это заявление как восторженный возглас, не утерпел:

— Можно взглянуть?

Не дожидаясь разрешения, он отстранил бархатную завесу и обнаружил Энни в одном белье, скрючившуюся над извергнутым дурно пахнущим месивом, откуда торчали чудом не запачканные складки бесценного платья.

Появилась Джоанна.

Оба застыли, пораженные. Энни тоже.

Выдавив улыбку, она попыталась пустить в ход свое обаяние, чтобы вымолить прощение:

— Простите… Вчера я немного перебрала.

Произнося это, она с ужасом поняла, что издает жуткие хриплые звуки, дополняемые амбре турецкого сортира.

Несколько часов спустя срочно доставленная домой Энни потягивала мятный настой в обществе Джоанны.

Последняя сумела весьма эффективно разрешить кризисную ситуацию. Не выдавая своих чувств, она быстро организовала транспорт, успокоила Орландо, а также отправила назад парикмахера и гримерш, вызванных для работы с Энни.

Энни блаженствовала: ей казалось, что Джоанна ведет себя как идеальная мать.

Уже оправившаяся, хотя еще слабая девушка сидела рядом со своей агентшей.

— Спасибо…

Джоанна подпрыгнула от неожиданности. Хотя ей явно недоставало лишь слов благодарности — как зеленого сигнала светофора, — чтобы продолжить атаку.

— Милочка, я буду рада, если ты поправишься и больше не станешь создавать подобных ситуаций. Представь, в профессиональной среде о твоем последнем фильме распространяются очень лестные отзывы; кое-кто считает, что он может взять премию за лучшую женскую роль. Благодаря «Девушке в красных очках» ты на пути к признанию, я это носом чую, а ты знаешь мой нюх!.. Так что, пожалуйста, не порти мне дело. Почему ты пьешь? Зачем тебе наркотики?

Хотя вопросы были заданы с шокирующей прямотой, Энни задумалась, стараясь ответить честно.

Для нее неразлучное трио «секс-выпивка-наркотики» всегда ассоциировалось с привилегиями взрослых. Так как в актерскую среду Энни попала еще девчонкой, то ее с отроческих лет тянуло к этим ослепительным атрибутам зрелости. Она никогда не думала, что расти — это значит выстраивать себя, добиваться уравновешенности и осмысленности. Напротив, модель успеха была для нее сопряжена с предельной независимостью, кайфом, дерзостью. Так что она накидывалась на алкоголь, наркотики и мужчин как на престижные трофеи, которые, взятые в изрядном количестве, должны были обеспечить ей нечто вроде превосходства.

К этому добавилась склонность к риску. Заглядывать в бездну, ставить жизнь под угрозу, ведя машину, рисковать передозировкой, заводить любовников, так что порой, просыпаясь, не знать, кто спит с ней рядом, казалось ей свидетельством утонченности. Благоразумию в ее глазах недоставало привлекательности и блеска, меры предосторожности казались ей скучными; риск создавал позолоченную раму ее существования, которое только опасность могла превратить в произведение искусства.

Теперь до Энни дошло, что она неверно определила взрослую жизнь. Оказалось, избранные ею пути к свободе — в особенности алкоголь и наркотики — ведут в тупик. Она-то думала, что, умножая свои опыты, накапливает силу и интеллект, а на самом деле теряла их. Редко пребывая в ясном сознании, в вечном поиске дозы порошка или жидкости, она скорее испытывала недостаточность, чем полноту существования. Постоянно неудовлетворенная, кроме тех случаев, когда оглушала себя выпивкой или коксом, она уже не выдерживала того чрезмерного мучительного беспокойства, которое составляло основу ее существования.

В одиннадцать лет у нее не было проблем, разве что желания, которые разбивались в столкновении с препятствиями, тогда как ныне она сражалась с демонами, многочисленными зависимостями, которые сама себе навязала.

— Видишь, Джоанна, я на ложном пути…

— Запрещаю тебе так говорить.

Джоанна отреагировала с такой решимостью, будто через миг комната наполнится журналистами; она сурово отчеканила:

— Никогда! Ты самая высокооплачиваемая из актрис своего поколения. Тебе нужно осознать свой статус и не поддаваться сомнениям. Я слишком хорошо знаю, как это раздуют СМИ. Умеренная самокритика, превратившись в критику, прозвучит как оскорбление. Не подсказывай им доводы, которые они смогут обратить против тебя.

— Джоанна, я болтаю с тобой. Насколько мне известно, здесь под ковром не прячутся журналисты.

Та пожала плечами. Стоит разок расслабиться, и тебе уже не удержаться.

— Кто пил, тот так и будет пить, не мне тебя учить.

— Джоанна, я ведь к тебе как к другу.

— Вот именно, истинный друг такого не потерпит.

— Джоанна, я ведь говорю не об актрисе Энни Ли, я говорю о себе в повседневной жизни. Согласна, с карьерой у меня все в порядке, а вот как с жизнью?

Джоанна с пренебрежением посмотрела на нее, на ее лице застыла презрительная гримаса.

— Какая разница?

Энни пожала плечами. Все равно что говорить с незрячим о цвете. Сознавая, что разговор на этом можно закончить, она все же не решилась оборвать его.

— Джоанна, я, в отличие от тебя, не могу принять прогнившей личной жизни.

— Я не позволю тебе… Мы с Синди…

— Вы с Синди соглашаетесь друг с другом, так как вы связаны. У вас есть общий пункт: честолюбие. Ваш наркотик — это работа. Ваша цель — деньги.

Джоанна заерзала в своем кресле:

— Это вовсе не смешно. А ты, Энни, какова твоя цель?

— Не деньги.

— Ты так говоришь, потому что много зарабатываешь.

— Если бы я не зарабатывала, ты бы сказала, что я говорю так с досады.

— Прекрасно. Так какова же твоя цель?

— Ну, на самом деле я не знаю.

Джоанна внимательно посмотрела на нее, гадая: Энни провоцирует ее или же насмехается? Поняв, что девушка ответила искренне, она вздохнула… Энни знала, что состраданию тут не было места; Джоанна подумала: «Что за работа!» Однако только тот, кто знал акулью хватку агентши, мог бы понять, что та отказывается от борьбы.

— Энни, ты разрушишь себя. В настоящий момент благодаря твоей молодости признаки нездоровой жизни, которую ты ведешь, пока не сказываются на твоем теле, но скоро…

— Скоро я умру.

— Вот как? Это и есть твой план? Хочешь промелькнуть кометой, как Джеймс Дин или Мэрилин Монро? Типа «Она ушла в расцвете славы»? Хочешь войти в легенду?

— А почему бы и нет? Мне кажется, что эти двое были так же несчастны, как и я.

— Готова подтвердить это. Однако, прежде чем отправиться на тот свет, они, представь себе, потрудились сыграть достаточно ролей, чтобы обеспечить себе посмертную славу. Без двух или трех шедевров, четырех-пяти полнометражных фильмов и двух десятков короткометражек ты, милочка, пропадешь ни за грош. Твой багаж на вечность не тянет.

Она усмехнулась, выдав свой довод.

Для Джоанны говорить резко означало говорить правду. Прагматичная, думающая прежде всего о делах, она так опасалась жалости, притворной любви, лицемерных знаков расположения, наивного оптимизма, что трактовала бесчувственность как достоинство. Неприятная манера держаться казалась ей подходящим способом завоевывать людей: она тем самым доказывала, что не лжет. Раз за разом она использовала грубость как доказательство искренности, а пессимизм — как признак ума. Однако в этот вечер она преподносила Энни совсем не то, в чем та нуждалась.

Тем более что девушка не желала продолжать разговор: она ненавидела споры, а цинизм Джоанны затрагивал волнующие Энни темы.

— Хорошо, Энни. Давай на этом остановимся, иначе мы в конце концов поссоримся, а мне этого меньше всего хочется. Давай сосредоточимся на чем-то конкретном.

— Ладно.

— Обещаешь бросить пить?

— Мне бы очень этого хотелось.

— Наркотики?

— Еще больше.

Джоанна улыбнулась:

— Ну так вот: это не слишком сложно. Если ты этого хочешь, значит сможешь.

Для Джоанны поведение Энни сводилось к капризу: ее подопечная принимает наркотики, чтобы привлечь к себе внимание, и пьет, чтобы ее ругали. Ребенок…

— Предлагаю с сегодняшнего вечера завязать. Через три дня у нас премьера «Девушки в красных очках». Мне удалось убедить Орландо прислать к тебе не адвокатов, а платье: появишься в нем на премьере, и мы восстановим утраченное положение. Через три дня соберутся все: киножурналисты, фотографы, критики, газетные репортеры. Очень важно, чтобы ты выглядела надлежащим образом, была яркой, бодрой.

— Даю слово.

Энни проводила ее до двери, расцеловала, твердя, что встреча с Джоанной была самой крупной удачей, выпавшей ей в жизни, что дружеское отношение Джоанны стало решающим в ее судьбе. Она попросила передать привет Синди. Джоанна едва не покраснела под двухмиллиметровым слоем бежевого тонального крема.

Спустя несколько секунд Энни направилась в гостиную. Открыв бар, оглядела бутылки: бурбон, виски, арманьяк, джин, херес. Там оставалось еще шесть непочатых бутылок.

«Отлично».

Она сложила их в корзину, где обычно лежали дрова для камина, подхватила ее и направилась в спальню.

Там она поставила запасы в изножье кровати и легла.

Какова ее цель?

Хотя конечная цель жизни ей была неведома, но насчет ближайшего будущего все было ясно.

Три дня…

Сначала она открыла бутылку бурбона.

Трех дней ей хватит, чтобы достичь цели.

Этиловой комы.