Случай из жизни
Некоторые критики упрекают меня в том, что я никогда не описываю действительной жизни, а выдумываю «из головы» сюжеты своих рассказов.
Ну, хорошо.
Ну, вот этот рассказ я, наконец, решил написать не «из головы»; я решил добросовестно передать все, ничего не преувеличивая, не преуменьшая, — всю-ту адски-перепутанную нить действительной жизни, рассмотрением которой я был занят вчера.
Да и сегодня тоже занят (вот — пишу).
I
Едва я спустился вчера, в 3 часа дня, в низок кавказского ресторанчика, как сразу же увидел толстого смуглолицего человека, сидевшего в углу с понуренным видом. Мы узнали друг друга.
— Ага! — улыбнулся я. — Живы, здоровы? Вы меня помните?
— Еще бы! Если бы не вы, до сих пор пришлось бы мне сидеть «за въезд в магазин на автомобиле через оконное стекло». Что говорить — шофер я плохой.
Я познакомил пришедшего со мной товарища с «шофером», и мы, усевшись за соседним столиком, дружески разговорились.
— Со мной всегда какая-нибудь дурацкая истории случаются, — с невыразимо печальным видом признался этот человек. — То я на автомобиле в магазин въеду, то меня в театре ночью забудут и запрут, то я прыгаю в реку, чтобы спасти гладильную доску, похожую, по моему мнению, на погибающего.
Он огляделся и наклонился к нам с загадочным видом.
— А теперь… Вы знаете что? Ко мне покойник стал являться.
— Ну? — удивились мы, тоже понизив голос до шепота. — Является? Ночью?
— Да нет, не ночью. Днем.
— Что вы говорите! — удивился я. — Что за странное существо! Днем пугать человека…
— Да он меня не пугает. Он триста рублей требует.
— Какая меркантильность! За что же это он?
— За гроб и за ногу. Никакой у людей благодарности.
Мы из деликатности постеснялись начать расспросы, но он сам спросил, вздыхая:
— Рассказать?
— Конечно, конечно. Это очень… любопытно. Настоящий покойник, являющийся днем…
— Да он… как бы сказать… не настоящий. Был, действительно, покойник, а потом… Прямо-таки, сущая чепуха!
— Ну? Ну?
— Вы знаете, где я служил последнее время?
— Вероятно, при посольстве? — высказал вежливое предположение мой товарищ.
— Да, как же! Держите карман шире… То-есть, так мне не повезло, так не повезло, что просто ужас. Подумать: учился я в свое время в гимназии, окончил три класса и дошел до того, что последнее время служил вагоновожатым трамвая!!
— Какая трагедия! — вздохнул мой товарищ. — Ну?
— Видите ли, я больше привык к интеллигентному труду. Шофер я плохой и вагоновожатый был препаршивый. Вместо того, чтобы следить за своим делом, я считал количество окон в домах, старался обгонять, ради спорта, экипажи, или читал вывески наоборот.
— Как это? — заинтересовался мой товарищ.
— А так: написано, например, «магазин Бурцева». А наоборот читаешь: «Авецруб низагам».
— Авецруб низагам, — прошептал я. — Это, действительно, замечательно. Забавно! Онвабаз…
— Чего?
— Онвабаз! Забавно.
— Да, да. Так вот я и говорю: вместо того, чтобы дело делать, я ворон считал… Ну, вот… Недавно еду — вдруг из-за угла погребальная процессия. Эх, думаю, успею проскочить — трах! Что же вы думаете?! Вагон мой налетает на катафалк, гроб с покойником летит на рельсы, вагон наскакивает на гроб — и не успевает никто оглянуться, как гроб — на куски, а покойнику колесом кусочек ноги отхватило… Да, вот, не он ли это сюда ковыляет?
Мы в ужасе вскочили и обернули лица к дверям, в которые кто-то вошел.
— Нет, не он! Да уж вы не беспокойтесь… Он явится, проклятый! И здесь меня найдет. Притащится!
— Амус лешос, — сказал я своему другу, из деликатности затемнив фразу. Но опытное ухо бывшего вагоновожатого уловило смысл этих слов.
— Ничего, я не сошел с ума. Вот увидите — явится! Слушайте же, что дальше было. Едва только колесо наехало на лапу покойнику, как он зашевелился, задергал руками, и ну — орать, что есть мочи! Эти дураки доктора так и не разглядели, что усопший-то спал в летаргическом сне.
— Изумительный случай! — ахнули мы.
— Ничего не изумительный. Самый обыкновенный. Говорю же я вам: со мной каждый день что-нибудь подобное случается.
— Что же дальше было?
— Ничего хорошего. Факельщики, разумеется, удрали, лошади с катафалком умчались вскачь — потеха! — а родственники этого летаргического на меня же набросились, и давай меня костить, как самого последнего человека.
— За что же? — удивился мой товарищ. — Ведь вы, прямо-таки, воскресили мертвеца!
— То-то и оно. Я говорю то же самое. А он ко мне потом пристал: Зачем гроб поломал? Зачем ногу попортил?
Вагоновожатый погладил усы и свесил голову на грудь, с видом злейшего меланхолика.
— Теперь вот ходит ко мне. Триста рублей требует. Трамвайное общество отвертелось с помощью своих адвокатов… а у меня адвокатов-то нет. Что я теперь буду делать? Ходит и ходит этот колченогий. Каждый день ходит. Я, говорит, через тебя трудоспособность потерял.
— А вы бы ему указали на то, что если бы не вы — так бы его живого и закопали в могилушку.
— Да говорил я ему! Уперся, как бык: не твое дело, говорит. Может быть, я и без тебя бы, когда речи над гробом начали говорить — проснулся бы. И ноги, говорит, были бы целы. Я, говорит… а чтоб тебя на том свете так таскало! Слышите? Идет! Я уж по костылю слышу. Пронюхал, что я здесь! Опять будет тут нюнить, падаль этакая!
Действительно, со стороны входа, до нас донесся отчетливый стук костыля о каменный пол. Он приближался и приближался…
II
Покойник выглядел еще не старым мужчиной, с желтым лицом и брезгливо выдвинутой нижней губой. Под мышкой он держал костыль. Голос имел скрипучий, ворчливый.
— А! Вот оно что! Вы тут вина распиваете, шашлыками закусываете — лучше бы денежки мои отдали. А приятелей шашлыками пичкать можете тогда, когда свободные деньги будут.
— Эй, вы там — потише! — грубо крикнул я. — Чего вы пристаете к этому почтенному человеку? Что вам надо?
— А это вы видели? — указал он на ногу. — Тоже они мастера людей зря калечить.
— «Людей», — презрительно расхохотался вагоновожатый, — Тоже человек выискался! В гробу по улицам раскатывает.
— Все равно, брат! Давить никого не полагается.
— Если вы покойник, так нечего ко мне приставать, а если не покойник, то сами могли бы лошадьми править. Небось, я звонки-то давал.
— Ну, так Что ж, что давал?
— А вы разлеглись, и в ус не дуете. Трамвая нужно остерегаться.
Последнюю фразу вагоновожатый произнес крайне нравоучительно.
— Вы, братец мой, рассуждаете, как глупый человек: если бы я мог сам править катафалочными лошадьми, кто бы, какой бы дурак повез меня на кладбище.
— Ну, а если вы покойник, то и нечего было просыпаться!
— Я не виноват, что у меня летаргический сон. А вы уж обрадовались, думаете — всякого летаргического можно трамваем давить?
— «Триста рублей», — пожал плечами вагоновожатый. — А то, что меня со службы выгнали и жалованье в штраф удержали — это кто мне заплатит?
— Виноват, — перебил мой товарищ, очень рассудительный человек. — Скажите, господин вагоновожатый, а если бы вы налетели на настоящего покойника, — вас бы тоже уволили?
— В том-то и дело, что тогда бы не уволили! Мало ли какой человек на погребальную процессию наехать может. А тут уволили за то, что живого человека изувечил. Все-таки — скандал, разговоры!
— В таком случае, милостивый государь, — серьезно сказал мой товарищ, обращаясь к покойнику. — Вы сами и виноваты во всем происшедшем. Вам не нужно было просыпаться. Вы сами понимаете — небольшая беда, если покойника немножко изувечат. А вы сделали очень некрасиво — к рельсам подъехали, крадучись, втихомолку, как покойник, а потом, когда вас, так сказать, вышибли из седла, вы подняли крик, подчеркнув этим, что пострадали, как живой человек. Неудобно-с!
— Ну, хорошо. Если даже так, — согласился покойник после долгого размышления. — А гроб-то он, все-таки, поломал? Гроб-то тоже денег стоил?
— Но, ведь, он вам сейчас не нужен?!
— Да, ведь, когда-нибудь понадобится?
— Тогда он вам его и купит.
Бывший покойник обернулся к вагоновожатому.
— Купишь?
— С удовольствием!
— Ну, то-то. Ты хоть-бы вином-то меня угостил. А то одни от тебя только неприятности,
— Сделайте одолжение!
Восхищенный красноречием моего товарища, покойник развеселился и даже легкое подобие улыбки, — как солнце сквозь облака — прорезало его лицо.
— За здоровье новорожденного! — провозгласил мой товарищ.
— Ногу он мне только попортил — вот жалко!
— Ничего! Одни появляются на свет Божий без зубов и волос — другие без ноги — такова воля Зиждителя.
— Ура! — крикнул вагоновожатый.
Было весело.
Между моим товарищем и покойником наметился уже легкий абрис будущей дружбы. Когда мы, расплатившись, неуверенно брели по узенькой улице, я сказал вагоновожатому на его образном языке:
— Акчиниокоп иламолу! Ех-ех!
— Обисапс, — с чувством ответил вагоновожатый, пожимая мне руку…
Вот вам и жизнь!
Ей-Богу, ни одного слова не прибавил, не убавил. Честное слово.
