Всю эту неделю папа возвращался домой на автобусе, в шесть часов. Странно было находиться дома одной. Я до этого думала, что разницы не будет никакой, потому что я все равно обычно сижу в своей комнате, а он в своей, но разница была. Мэй и Элси предложили приходить и приглядывать за мной, но я попросила папу отказаться, потому что они бы всю дорогу рассказывали мне истории из Библии, и в конце концов он согласился, при условии, что я не стану прикасаться к плите, к спичкам и к чайнику.

Возвращался папа совсем серым. Иногда он даже не готовил овощи, которые я чистила, а ел какие-нибудь сосиски с фасолью. Иногда даже не растапливал печку, просто сидел у плиты с включенным грилем, пока не приходило время ложиться спать. Правда, как бы он ни уставал, Библию мы все равно читали каждый вечер.

Мне очень хотелось, чтобы к нам заглянул Майк.

— Почему он не заходит? — спросила я.

— Ему тоже нужно домой, — ответил папа.

Мне не хотелось спрашивать про завод. Папа почти ничего не рассказывал, кроме того, что у ворот стоят люди, которые называются Пикетчиками, они шумят и никуда не уходят.

— Скоро все кончится, — сказал он. — Хватит их еще примерно на неделю.

Но забастовщики-то думали, что все продлится гораздо дольше. Во вторник, после школы, миссис Пью пригласила меня выпить чаю. Мы ели бутерброды с ветчиной и макароны за ее складным столиком, и тут кто-то постучал в дверь. Я слышала, как миссис Пью открыла, и какой-то мужчина сказал, что они заходят ко всем, предупредить, что все должны поддерживать профсоюз и держаться подальше от тех, кого он назвал «штрейкбрехерами». Он велел миссис Пью вешать трубку, если ей позвонит штрейкбрехер, и вообще не разговаривать с ними.

Миссис Пью дождалась, пока он договорит — а это случилось нескоро, — а потом сказала:

— Простите?

Повисла пауза, а потом мужчина повторил все еще раз и спросил у миссис Пью, не пожертвует ли она денег для поддержания борцов.

Миссис Пью сказала:

— Соревнования пловцов?

— Для поддержания борцов.

— Ах да, я так и думала, что вы их имеете в виду, — сказала миссис Пью. — Я сейчас принесу денег.

Она достала из банки на буфете несколько монет. Я слышала, как она передала их мужчине, потом закрыла дверь.

— Собираются проводить соревнования по плаванию, — сказала она, возвращаясь в гостиную. — Я всегда жертвую денег на хорошее дело. Мой муж, покойный мистер Пью, да будет земля ему пухом, тоже любил плавать.

— А что такое «штрейкбрехер»? — спросила я у папы, когда он вернулся.

— Где это ты такое услышала?

— К миссис Пью приходил какой-то человек, просил денег для бастующих и велел не говорить со штрейкбрехерами.

— Штрейкбрехер — это человек, который не участвует в забастовке.

— Значит, ты — штрейкбрехер, — сказала я. — А почему их так называют? Слово какое-то смешное.

В тот же вечер, позднее, я спускалась по лестнице, и тут грохнул почтовый ящик, в щель влетел шарик с водой и лопнул на полу. Я услышала визг велосипедных шин. Я подняла шарик. Он был не цветной, как обычные шарики, а просто белый. И форма у него была какая-то необычная, вытянутая, словно трубка, и дырка, в которую дуют, была широковата. Папа вышел из ванной без рубашки, с полотенцем на шее.

Он сказал:

— Брось сейчас же!

Я уставилась на него.

— Брось! — повторил он. — Иди вымой руки.

В среду кто-то перевернул мусорный бачок и раскидал мусор по саду. В четверг Нил с братом сломали несколько веток на маминой вишне, и папа не ложился до полуночи. В пятницу вечером, когда раздался стук, он позвонил в полицию. Я слышала, как он говорит:

— Вы не могли бы просто прислать машину? Это уже не шутки. Меня привлекут за нападение, если я пойду туда и попытаюсь с ними разобраться… нет, я не знаю, в чем причина.

Позже, когда я уже легла, приехала полицейская машина. Я слышала, как она остановилась снаружи, как полицейский заговорил с мальчишками. Потом все стихло, и когда я выглянула в окно, никого уже не было.

— Бог, — сказала я, — что происходит? Почему Нил Льюис к нам прицепился?

«Думаю, дело в том, что в последнее время у него куча неприятностей в школе, и всё из-за тебя», — сказал Бог.

— Не из-за меня, — поправила я, — а из-за того, что он со мной делает.

«Что посеешь, то и пожнешь», — сказал Бог.

— Неправда! — сказала я. — Я же не знала, как все будет. Откуда мне было знать, что он повадится к нашему дому?

«Непростые это дела, а?» — сказал Бог.

— Да уж. Только я разобралась с одной проблемой, а тут сразу другая.

«Такова жизнь, — сказал Бог. — Проблемы исчезают, а потом появляются в другом месте. Только ты их тут прихлопнула, а они снова вылезли там. Как кротовины. Вот теперь ты знаешь, каково это».

— Что?

«Быть Мной».

— Я думала, мне достаточно сказать, что я хочу, чтобы это произошло.

«Да, но можешь ли ты остановить то, что происходит само по себе? — сказал Бог. — Ты об этом не думала? — Бог рассмеялся. — Опасная это привычка — думать, даже в лучшие времена».

— Но что же теперь будет? — спросила я. — С Нилом и со всем остальным?

«Мне кажется, пока тебе это знать ни к чему, — сказал Бог. — Да и в любом случае все только от тебя и зависит».

Странно, что Нил каждый вечер возвращался к нашему дому, потому что в школе он ко мне и близко не подходил. Не твердил, что убьет, не проводил пальцем по горлу, не бил меня, не топил в унитазе, не выдергивал из-под меня стул. Он вообще не делал многого из того, что делал раньше. Миссис Пирс пересадила его к Кевину, Стейси и Люку, так что он больше не сидел с Ли и Гаретом, но очень часто, когда я поднимала голову, его голубые глаза были устремлены на меня, и было в них что-то странное, будто он видел не меня, а что-то находящееся за мной.

На этой неделе миссис Пирс четыре раза оставила его после уроков. После последнего звонка, когда он закидывал сумку на плечо, она говорила:

— Нил, а ты куда?

— Домой, мисс.

— Мне казалось, у нас еще есть дела.

— Папа меня убьет, если я опять опоздаю!

А миссис Пирс говорила:

— Представь себе, мне это тоже не доставляет удовольствия, так что чем быстрее ты научишься нормально себя вести, тем лучше для нас обоих. Садись и доставай учебники.

За всю эту неделю Нил ни разу не следил за мной, когда я шла из школы, но другие мальчишки проносились мимо на велосипедах и выкрикивали ругательства. В среду, выйдя из школы, я увидела какого-то человека с бритой головой, в джинсовой куртке — он стоял у школьных ворот. У него повсюду были татуировки. Руки он скрестил на груди, подбородок выставил вперед, губы сжал в тонкую линию. Когда я проходила мимо, он приподнял краешек рта, и на тротуар упал длинный плевок.

— Сью, — спросила я, когда Сью Леденец переводила меня через дорогу, — а кто этот дяденька с бритой головой?

— Дуг Льюис, — ответила она тихо. — Кто-то, похоже, наступил ему на больную мозоль.

Я теперь знала, как выглядит «поганец».

В четверг Дуг стоял там же, сгорбившись, потому что дул ветер. На этот раз он курил. Проходя мимо, я заметила одну вещь, на которую в прошлый раз не обратила внимания: на кистях его рук так и сяк извивались и переплетались зеленые змейки.