Стук в дверь
Я поставила человечка, которого сотворила, среди других людей. Они стояли вокруг и указывали на него пальцами. Человечек пытался вырваться из окружения, но его не пускали. Он кидался то туда, то сюда, но ему не давали проходу. Тогда он сел и заткнул уши пальцами. Я смотрела на него, и мне делалось все легче. Я понятия не имела, что будет дальше, но, что бы ни было, я знала: Нилу Льюису это не понравится.
Потом я села писать дневник. Когда хлопнула входная дверь, я спрятала дневник под половицу и побежала вниз. В ногах было так, будто я только что пробежала кросс, а сердце стучало в ушах.
В тот вечер папа зажег камин в передней комнате — это значило, что у него хорошее настроение. Именно в передней комнате хранятся все мамины вещи: черное пианино с золотыми подсвечниками, швейная машинка «Зингер» с педалью внизу, бело-розовый диванчик и два кресла, на которые она сшила чехлы, занавески с люпинами и мальвами, подушки, которые она вышила. Когда я подрасту, мне разрешат пользоваться маминой машинкой.
В передней комнате было здорово, будто на корабле. Дождь и тьма ломились в окна, но внутрь проникнуть не могли. Бушевал ветер, волны вздымались все выше, брызги перелетали через борта, но у нас было сухо и уютно. Папа потягивал пиво, а я налила себе лимонада и слушала Найджела Огдена, лежа на животе в полукруге света от камина.
Я рисовала стоящего на земле ангела из Книги Откровений, того, который дал апостолу Иоанну книжку, сладкую как мед и горькую одновременно. А ведь именно это и сказал в моем сне тот старик о камне, который я выбрала, а я так и не поняла, что это значит. Я все думала, важно ли, что на первом месте, а что на втором, горечь или сладость, попыталась вспомнить, в каком они шли порядке, но так и не вспомнила.
Я люблю Откровение. Оно почти все — про конец света, только последние несколько глав — о том, как все будет после, в Красе Всех Земель.
— А Армагеддон — он какой будет? — спросила я.
— Это будет величайшее событие в истории, — сказал папа, голос его звучал спокойно и добродушно. Он глубоко уселся в кресло и вытянул ноги.
Я поднялась на колени.
— А громы и молнии будут?
— Возможно.
— А землетрясения?
— Может быть.
— А град пойдет, а огненные шары будут кататься по улицам?
— Бог все свершит так, как сочтет нужным.
— Но ведь это довольно странно, правда? — сказала я. — Убить столько людей…
— Ничего странного, — ответил папа. — Ты же помнишь, их уже много лет пытаются предупредить.
— Ну а если один-другой не услышали предупреждений? — спросила я. — Не по своей вине? Ну, если, например, они не слушали, потому что кто-то сказал им не слушать? Бог их простит?
Я посмотрела на свою картинку. Лицо ангела было строгим. На руках буфами выступали мускулы. Вид был такой — не простит.
— Господь способен читать в сердцах, Джудит, — сказал папа. — Наше дело — предоставить все эти вещи Его воле.
Когда он мне это напомнил, мне стало легче, и я продолжила рисовать ангела. Закончив, я показала его папе.
У ангела были голубые глаза и волосы как солнце. Одной ногой он стоял в Египте, а другой — в Алжире.
— Это Великая Рифтовая долина, — сказала я на случай, если папа не заметит.
Папа сказал:
— Замечательно. — А потом сказал: — А почему ангел обеими ногами стоит на земле?
— Что?
— Он должен одной ногой стоять на море.
— Правда?
Я открыла Откровение, 10-ю главу. Папа оказался прав. Но если теперь закрасить Алжир синим, он в результате станет фиолетовым, да и форма выйдет неправильная. Я спросила:
— А это очень важно?
Сама-то я знала, что важно, потому что ангел — это не только аллегория, но еще и символ, то есть он наделен особым значением, как вот Предопределение, а значит, и все детали исполнены особого смысла. Я взяла резинку. И тут грохнул почтовый ящик. Три коротких удара.
Папа пошел к дверям. Открыл, но я не услышала никаких голосов.
— Кто там? — спросила я, когда он вернулся.
— Никого. — Он подбросил дров в камин и отхлебнул пива.
— Никого?
— Никого.
— А-а, — сказала я.
Я стала стирать ангелу ногу, но под резинкой все размазалось. Я вздохнула:
— А может, ангел просто подвинулся. Или у него нога замерзла в воде.
Пока я говорила, почтовый ящик грохнул снова, три коротких удара. На этот раз еще до того, как папа открыл дверь, я услышала стук калитки и смех. Я выглянула из-за шторы, но никого не увидела.
Когда папа вернулся, я спросила:
— Кто там?
— Мальчишки балуются. — Он подбросил еще дров в камин.
— А-а, — сказала я.
Папа казался спокойным, но я видела, что он сердится. Он терпеть не может, когда в дверь громко стучат или когда ею хлопают, потому что в нашу дверь вставлено красивое витражное стекло с изображением дерева — его восстановила мама. Папа часто говорит, какое оно замечательное. Я взяла чистый лист бумаги и нарисовала голову ангела. Не хотелось больше думать о том, что сказал папа. Я как раз начала раскрашивать голову, когда почтовый ящик грохнул снова.
На этот раз папа пошел к задней двери. Я услышала вопль, топот бегущих ног, потом стукнула калитка.
Через минуту папа вернулся, смеясь. Он сказал:
— Я их застал врасплох!
— Кого?
— Мальчишек.
По моему телу прошла горячая волна.
— А что они делали?
— Безобразничали.
— А они убежали?
— Да. Бросились наутек, как только меня увидели. Не ждали, что я зайду сзади.
Я посмотрела на ангела.
— А как они выглядели? — спросила я.
— Да просто мальчишки. Примерно твоего возраста. У одного вихры светлые. Рослый такой. Не из твоих приятелей?
До того мне было жарко, а теперь стало холодно. Ангел смотрел на меня голубыми глазами.
— Нет, — сказала я. — Нет у меня таких приятелей.
