— Знаешь, как мы поступим? — сказал я в тот вечер в его комнате, после его клятвенного признания, что они с Риком не собирались никого поджигать. («Это была шутка, — сказал он и наморщил нос. — Знал бы ты, как там воняло…»)

Я кивнул, утвердившись в своем решении. Я сделал то, что следовало сделать отцу, — я поставил себя на место своего сына. Я влез в его шкуру, представив себе, как он возвращался домой после вечеринки вместе с Риком и Бо. Как хотел снять деньги в банкомате за стеклянной дверью.

Я пытался спрогнозировать свою собственную реакцию на смердящее живое существо в спальном мешке, развалившееся на полу; на тот простой факт, что некто (я намеренно не употребляю здесь таких слов, как «бомж» или «бродяга») ничуть не сомневается, что в таких вот закутках он имеет право преспокойно спать, и свирепеет при появлении двух молодых людей, пытающихся убедить его в обратном; он негодует, что его разбудили, — реакция баловня, уверовавшего, что все дозволено.

Упоминал ли Мишел, что женщина в спальном мешке временами изъяснялась вполне «благопристойно»? Правильный выговор, приличное воспитание, благополучная семья. До сих пор подробности биографии бездомной не раскрывались. Видимо, на то имелись свои причины. Может, речь шла о белой вороне, вылетевшей из именитой и зажиточной семейки, где командирский тон был нормой жизни?

К тому же дело происходило в Голландии. Не в Бронксе, не в трущобах Йоханнесбурга и не в Рио-де-Жанейро. Голландия славится системой социальной поддержки, исключающей необходимость ютиться по углам.

— Знаешь, как мы поступим? — сказал я. — Мы пока никому об этом не расскажем. Оставим все как есть.

Несколько секунд мой сын не отрывал от меня взгляда. Возможно, он чувствовал себя слишком взрослым для того, чтобы в эмоциональном порыве воскликнуть «папочка», но помимо страха в его глазах прочитывалась благодарность.

— Ты так считаешь? — спросил он.