Когда я вернулся из туалета, за столом царило напряженное молчание — я что-то явно пропустил.

Я вошел в обеденный зал следом за бородачом, загораживавшим мне вид, и лишь подойдя вплотную к нашему столику, заметил, как за ним тихо.

Нет, сперва мое внимание привлекло что-то другое: рука Бабетты в руке моей жены. Серж тупо смотрел в пустую тарелку.

Только сев на место, я сообразил, что Бабетта плачет. То был беззвучный плач, с едва уловимым подергиванием плеч и дрожью в руке, которую держала Клэр.

Я встретился с Клэр глазами. Моя жена бросила красноречивый взгляд на Сержа. Как раз в тот момент он оторвался от тарелки и пожал плечами.

— Тебе не повезло, Паул, — сказал он. — Может, тебе стоило подольше побыть в туалете.

Бабетта резко вырвала руку из руки Клэр и, схватив салфетку с колен, бросила ее на тарелку.

— Редкостная ты все-таки сволочь! — сказала она Сержу, отодвинула стул и зашагала мимо столиков в направлении туалетов — или в направлении выхода, подумал я. Хотя вряд ли бы она вот так запросто покинула ресторан, не надеясь, что кто-то из нас все-таки последует за ней.

И действительно, мой брат уже приподнялся на своем стуле, но Клэр его опередила.

— Позволь мне, Серж, — сказала она и поспешила следом за Бабеттой, которая тем временем уже скрылась из виду; я так и не понял, что она предпочла — туалетную комнату или свежий воздух.

Мы с братом посмотрели друг на друга. Он попробовал улыбнуться, но безуспешно.

— Это… — начал он. — У нее… — Он огляделся вокруг и наклонился поближе ко мне. — Это именно то, о чем ты думаешь, — сказал он еле слышно.

Что-то случилось с его головой. И с его лицом. Это была все та же голова (и то же лицо), но она как будто парила в воздухе, лишенная тела и всякой мысли. Как мультипликационный персонаж, из-под которого только что выбили стул. Долю секунды персонаж продолжает висеть в воздухе, пока не сообразит, что стула под ним больше нет.

Если с таким лицом он будет раздавать листовки на рынке, подумал я, листовки для простых людей, призывающие голосовать за него на предстоящих выборах, то к нему никто не подойдет. Его лицо можно было сравнить с новым безупречным автомобилем, обреченным, выехав от дилера, тут же задеть какой-нибудь столб или поцарапать крыло. Никто не захочет купить такую машину.

Серж сел напротив меня. На стул Клэр, моей жены. Через брючную ткань он, несомненно, ощущал оставленное ею тепло. Эта мысль привела меня в бешенство.

— Так легче говорить, — сказал он.

Я промолчал. Мне нравилось наблюдать, как он беспомощно барахтается. Я не собирался бросать ему спасательный круг.

— В последнее время она страдает от… никогда не любил этого слова, — сказал он. — От климакса.

Он сделал паузу. Скорее всего, он рассчитывал на то, что я стану развивать тему. О Клэр и ее климаксе. Но это его не касалось.

— Гормоны, — продолжил он. — То ей жарко и она открывает настежь все окна, то вдруг без причины рыдает.

Он повернулся, все еще озадаченный, в сторону туалета и выхода, потом снова ко мне.

— Наверно, ей и в самом деле лучше поговорить об этом с другой женщиной. Ты же знаешь, женщины понимают друг друга. В такой момент от меня только хуже будет.

Он усмехнулся. Я не усмехнулся ему в ответ. Он поднял руки и встряхнул их. Затем поставил локти на стол и соединил кончики пальцев.

— Вообще-то нам надо поговорить кое о чем другом, Паул, — сказал он.

Я почувствовал внутри нечто холодное и жесткое, нечто сидевшее во мне целый вечер, но ставшее сейчас еще холоднее и жестче.

— Нам надо поговорить о наших детях, — сказал Серж Ломан.

Я кивнул. Обернулся и снова кивнул. Бородач то и дело поглядывал в нашу сторону. На всякий случай я кивнул еще раз. Бородач ответил мне кивком.

Я видел, как он отложил нож и вилку, как наклонился к дочери и шепнул ей что-то на ухо. Дочь быстро схватила сумку и принялась в ней рыться. Ее отец вынул из кармана камеру и встал.