Глава 8

«Глобал комьюникейшнз рисорсиз, Инк.» размещалась на пяти верхних этажах расположенного на Шестой авеню в центре Манхэттена монумента из стекла, стали и полированного гранита. Ее служащие, по слухам, были самыми высокооплачиваемыми и самыми запуганными во всем рекламном бизнесе. Говорили, что пяти лет работы в «Глобал» достаточно, чтобы любой нормальный человек сошел с ума, но за это время он заработает себе на собственный сумасшедший дом. Боб Зиглер (три с половиной миллиона долларов в год плюс премии) способствовал утверждению такой репутации. «У нас, черт побери, самая большая морковка и самая большая дубинка во всем городе, — любил он повторять своим служащим. — Богатей или убирайся».

Скоростным лифтом Саймон без остановки поднялся на сорок второй этаж. Мимо двух совершенно одинаковых секретарш его провели в угловой кабинет, который был ровно вдвое больше любого другого кабинета в здании. Зиглер с приросшей к уху телефонной трубкой развалился в кожаном кресле. У ног склонился пожилой чистильщик ботинок. Позади, на стенной панели тикового дерева, красовалась большая черно-белая фотография, на которой они с экс-президентом Бушем пожимают друг другу руки. У Зиглера было много таких фотографий, где он снят вместе с видными деятелями обеих партий. Он менялись в зависимости о ожидавшегося в тот день клиента. Паркер, глава «Паркер фудс», явно принадлежал к республиканцам.

Чистильщик навел бархоткой последний глянец и легонько постучал по сияющему ботинку Зиглера, давая знать, что кончил. Тяжело поднялся, благодарно поклонился, подобрав брошенную ему пятидолларовую бумажку, и выжидающе посмотрел на Саймона. Тот отрицательно покачал головой. Старик, волоча ноги, удалился ухаживать за обувью других директоров «Глобал». Интересно, подумал Саймон, что он думает о бесконечных миллионах долларов, упоминаемых в разговорах, которые ему приходится ежедневно подслушивать.

Зиглер, довольный, что заставил Саймона достаточно долго ждать, закончил разговор и поднялся из-за стола, разглаживая лацканы серого шелкового костюма и поправляя широкие красные подтяжки, которые начал недавно носить. Будь он на четыре дюйма выше и на двадцать фунтов полегче, возможно, выглядел бы тогда элегантно одетым. Саймон заметил, что он оставил попытку отращивать баки и коротко подстриг свои редкие рыжеватые волосы. Холодные серые глаза контрастировали с адресованной Саймону широкой улыбкой.

— Итак, добрался. Как долетел?

— Неплохо. Во всяком случае, быстро.

— Так и должно быть. Чертова банка с сардинами. Ладно, ближе к делу. Через пару часов появится Паркер, и мне нужно ввести тебя в курс. — Зиглер принялся расхаживать перед столом. — На девяносто девять процентов он у нас в кармане. Что касается Европы, по моим сведениям, триста миллионов наши. Может быть, больше, если сумеем как следует привязать его к «Хейнц». Это наша группа.

— Паркер. Какой он?

— Ни разу не видел. Говорил по телефону, но дела вел с его парнями, занятыми маркетингом. Говорят, не любит тратить много времени на рекламных агентов. Об этом чуть позже. — Зиглер молча поднял толстое досье и бросил на стол. — Ты, конечно, читал краткую справку? Так что знаешь, что начал он в какой-то дыре в Техасе сорок лет назад, а теперь входит в список пятисот крупнейших воротил, публикуемый журналом «Форчун», и с каждым годом лезет все выше. Хитер. Когда говоришь по телефону, кажется, будто простецкий парень из какой-нибудь дыры, в вязаном галстуке и дурацкой шляпе, а ведь проворачивал такие дела с перекупками компаний и ни разу не остался внакладе. А теперь урок психологии, о’кей?

К величайшему отвращению Зиглера, Саймон закурил сигару. Каждое утро Зиглер вставал в шесть и работал с тяжестями — единственное, что помогало ему быть в форме. Он любил, когда восхищались его бицепсами, и был твердо убежден, что рак легких передается через вторых лиц с расстояния в шесть футов.

— Черт побери, не знаю, как ты можешь курить такое дерьмо. Известно ли тебе, что с тобой будет? Ладно, только не загнись сегодня.

— Я тронут, Боб. Так что насчет психологии?

— Да. Очень важно. Насколько мне известно, Паркеру нравится считать себя простецким малым, без фантазий. К тому же он не просто американец, а техасец. Слышишь, что я говорю?

— Что ты этим хочешь сказать?

Зиглер вздохнул.

— Сейчас растолкую. Насколько я его раскусил, он думает, что большинство рекламных деятелей — это, черт возьми, нечто вроде переодетых балетных танцоров, а Европа — полная психов захудалая деревня.

Саймон поперхнулся, представив Зиглера затянутым в трико.

— Все твои паршивые легкие, — неодобрительно покачал головой Зиглер. — Во всяком случае, суть тебе понятна. Никакой трепотни о европейских культурных ценностях, ясно? Держаться линии «Макдональдса» — американское качество, американская ценность, американская эффективность, американские… — Зиглер замолчал в поисках подходящего слова в этом перечне достоинств.

— Деньги?

— Ставлю на задницу твоей бабушки, да, деньги. Представляешь, как это скажется на нашей собственной рекламе? На курсе акций? На твоем личном состоянии? Можешь покупать долбаную «гавану» и курить, пока не подохнешь.

— Знаешь, Боб, иногда ты бываешь таким добрым и щедрым.

Зиглер недобро сощурился.

— Здесь тебе не место для шуток. Я потратил на эту сделку не один месяц и не позволю, чтобы все пошло к черту из-за твоих острот. Оставь свои шуточки до другого раза, когда будешь пить чай с королевой.

Важно расхаживая по кабинету, Зиглер продолжал излагать свои соображения насчет предстоящей встречи. Его грозная громоздкая фигура отражалась в огромном, во всю стену, окне с видом на Шестую авеню и Нижний Манхэттен. Саймон взглянул на часы. В Англии семь часов вечера, самое время выпить. Если бы он остался в Лондоне, то готовился бы сейчас поужинать с Николь где-нибудь в укромном уголке, предпочтительно в домашней обстановке, чтобы потом можно было ее раздеть. Он встряхнулся, стараясь сосредоточиться на заключительных словах монолога Зиглера.

— …Итак, помни. Мы, черт побери, обеспечиваем ему потрясающую кампанию на весь мир, а не какое-то ублюдочное дерьмо. Мир голодает — мы его накормим. — Зиглер перестал расхаживать и ткнул пальцем в сторону Саймона. — Знаешь, совсем неплохо! Выходит, можно и без долбаных сочинителей?

В самолете Саймон отказался от фирменного завтрака из микроволновой печи и целый день ничего не ел.

— На меня подействовало, Боб. Умираю с голоду.

Зиглер насторожился. Он никогда не был уверен: то ли Саймон говорит серьезно, то ли изрекает несусветную чушь, которую считают английским чувством юмора. В интересах корпоративного согласия он решил принять слова Саймона всерьез.

— Конечно. Закажем сюда. Паркер может явиться раньше.

Но он явился с точностью до минуты, сопровождаемый троицей рослых улыбающихся сотрудников, обладающих зычными голосами и железными рукопожатиями. Из того, что он услышал о Паркере от Зиглера, Саймон ожидал увидеть кривоногого ковбоя в широкополой шляпе и удивился, увидев безупречный, сшитый у дорогого портного костюм. Свободно повязанный галстук-бабочка. Худое загорелое морщинистое лицо, глаза с тяжелыми веками, напоминавшие Саймону ящерицу.

— Хэмптон Паркер. Приятно познакомиться, мистер Шоу, — произнес он хриплым прокуренным голосом, правда, довольно приятно растягивая слова. — Мне сказали, что ради нашей маленькой встречи вы прилетели из Лондона.

— Правильно. Сегодня утром.

Они сели, и Саймон увидел, что техасцы действительно носят сапоги.

— Скажите, мистер Шоу, — начал Паркер, — вам часто доводится бывать в опере? Это единственное, чего мне не хватает дома.

Саймон заметил, что на этот раз улыбка стоила Зиглеру несколько больших усилий.

— Не так часто, как хотелось бы. Пытаюсь бывать в «Конвент-Гарден» всякий раз, когда там поет Паваротти.

Паркер согласно кивнул.

— Потрясающий голос. — Достав пачку «Честерфильда» без фильтров, откинулся назад. — Хорошо, ребята. Перейдем к делу.

«Маленькая встреча», как назвал ее Паркер, растянулась в продолжавшийся два дня допрос, пока наконец техасцы не были полностью удовлетворены. В пятницу утром оба руководителя агентства сидели за кофе, строя предположения. Усталость поубавила Зиглеру спеси. Исчерпавшему адреналин Саймону не терпелось вернуться в Лондон. В получаемых из офиса факсах обычное перечисление скучных дел.

В дверь просунула голову одна из секретарей.

— Вам посылка, мистер Зиглер.

В дверях, толкая тележку, возник посыльный. Голову чуть видно из-за огромной коробки, которую он бережно опустил на пол.

Зиглер позвал секретаршу.

— Убрать отсюда, ясно? Здесь, черт возьми, не склад!

— Извините, мистер Зиглер. Лично вам.

— Чушь какая-то.

Зиглер встал и принялся разрезать ножом для бумаг плотную упаковочную ленту. Потом открыл верх. Коробка была набита банками, тюбиками и пакетами, украшенными красной звездой — фирменным знаком «Паркер фудс». Внутрь вложен конверт. Зиглер открыл и достал из него единственный листок.

— Ай да сукин сын! — Зиглер хлопнул бумагой об стол перед носом Саймона и, ухмыляясь, толкнул его под локоть. — Вот так сукин сын!

Саймон взглянул на письмо. Озаглавлено: «Из канцелярии президента». Содержание: «Поздравления. Хэмптон Паркер».

Когда Саймон поднял глаза, Зиглер — усталости как не бывало, как всегда напористый — торжествующе отдавал приказания отделу по связям с общественностью об организации пресс-конференции. В этот момент и Саймону, вместо смешанного с разочарованием чувства наскучившего удовлетворения, нужно было бы ощутить радостное возбуждение. В конечном счете пришлось в очередной раз пожать руку, которая держала кучу денег.

Бросив трубку, Зиглер через бескрайнее полированное пространство стола поглядел на Саймона.

— Триста, черт побери, миллионов. Как минимум!

— Пока перебьемся, — улыбнулся Саймон. — Поздравляю, Боб.

— Когда это выплывет наружу, из окон «М энд Р» станут выкидывать трупы. — Зиглер, видимо, с удовольствием думал о немедленных массовых увольнениях, которые неизбежно следуют за потерей крупного заказа. — Теперь они уязвимы. Надо посмотреть список из клиентов, нельзя ли урвать что-нибудь еще, — закончил он, делая пометку в блокноте.

Саймон поднялся.

— Ладно, не плясать же мне с тобой весь день от радости. Надо узнать, не поздно ли еще попасть на рейс в час сорок пять.

Саймон знал, что Зиглер будет в восторге. Еще бы — сам будет проводить пресс-конференцию. Саймон еще не дошел до двери, а Зиглер снова сидел на телефоне.

— Новости? Да еще, черт возьми, какие! Слушай, что скажу…

Саймон поднялся на борт рейса 004 «Бритиш эйруэйз» последним. Когда он двигался по проходу, пассажиры подняли головы, но, увидев, что перед ними еще один усталый пассажир в темном костюме, а не знаменитость и даже не экс-президент, снова уткнулись в содержимое своих портфелей. «Конкорд» с грузом кочующих, словно цыгане, бизнесменов оторвался от земли и повернул в сторону Атлантики.

Саймон нехотя взялся разбирать кучу факсов, но тут же отказался от этого занятия ради бокала шампанского. Глядя в стратосферу, думал о невероятно успешной поездке, о самой выгодной сделке за многие годы. В Сити будут заискивать, акции поднимутся, сам он еще больше разбогатеет. Зевнув, взял еще один предложенный стюардессой бокал шампанского. Мелькнула мысль о пустой безликой квартире на Рутланд-гейт. Подумал о том, что еще несколько лет придется работать с Зиглером, пока один из них в конце концов не съест другого. Вспомнил об ожидающих его в Лондоне делах и стал размышлять о рекламном деле.

Долгое время он с готовностью отстаивал свое занятие, слыша презрительные реплики сверстников, занятых в банковском деле, юриспруденции, журналистике. Высокомерно улыбаясь, они выражали удивление, как это можно находить интерес в рекламе туалетной бумаги или пива. Его удивляло их едва скрываемое отвращение к «эдмену», как его, презрительно скривив губы, называли. Правда, губы растягивались в улыбку, когда от него требовалось одолжение, вроде билетов в «Сентер Корт».

Ладно, черт с ними. Они вызывали раздражение, но не имели для него значения, и теперь Саймону было на них наплевать. Все более постылой становилась и сама работа, надоедали перепалки по пустякам в конторе, невыносимо скучные совещания и больше всего непрестанное заискивание перед клиентами. Все, от главы фирмы до последнего коммивояжера, требовали постоянного внимания, нескончаемых обсуждений, частых угощений — словом, выполнения скучного утомительного ритуала, называемого «обслуживанием» клиента. И этому не было конца.

Саймон задремал. Когда проснулся, за окном было темно, самолет шел на посадку. Командир профессионально бодрым голосом сообщал пассажирам, что в Лондоне дождь.

Когда Саймон прошел таможенный досмотр, было почти одиннадцать и зал для прибывающих заполнили уборщики, двигающиеся подчеркнуто медленно, как и подобает занятым на сверхурочных.

— Добро пожаловать в Хитроу, дорогой. Разве он не прекрасен в такое время?

— Не узнал тебя в шляпе, Эрн, — засмеялся Саймон. — Как дела?

— Рассекаю грудью воду, как резвящийся дельфин. Увидишь, когда выйдем наружу. Начался сезон тропических дождей.

Сидя за баранкой мчавшегося под проливным дождем к центру Лондона большого «мерседеса», Эрнест излагал Саймону собственную версию (результат ежедневных визитов к Лиз) событий, произошедших в агентстве за последние дни. Джордан и творческий директор, Дэвид Фрай, не разговаривают друг с другом. «Резиновые короли» пока не приняли решения относительно заказа на рекламу. В печати проскочило сообщение о возможном уходе кого-то из высокопоставленных сотрудников, а Лиз стала гулять с подозрительным молодым человеком с серьгой в ухе, разъезжающим на гоночных машинах. Кроме того, когда будет время, надо посмотреть несколько квартир, а на кухне на Рутланд-гейт ждет жаркое из говядины, которое надо только разогреть.

— Как Нью-Йорк? Наш мистер Зиглер, как всегда, скромен и обаятелен?

— Дело мы провернули, — ответил Саймон. — Так что он очень доволен собой. Страшно обрадуешься, узнав, что он стал носить красные подтяжки.

Эрнест презрительно фыркнул. Они с Зиглером невзлюбили друг друга с первого взгляда.

— Надеюсь, и ремень. Воображаю, как будет выглядеть этот тип, если у него свалятся штаны.

Свернув на Рутланд-гейт, машина встала у дома.

— Вот мы и дома, — пропел Эрнест. — Какой есть. Не беда. У дома на Уилтон-кресент хорошие перспективы.

Саймон вошел в дом. Бросив вещи в прихожей, проследовал в гостиную, морщась от спертого воздуха, пахнущего центральным отоплением и разогретым ковром. Запах гостиничного номера. Порывшись в компакт-дисках, отыскал «Концерт у моря» Эрролла Гарнера, налил виски, закурил сигару, оттягивая время, когда придется заняться оставленной Лиз папкой с бумагами. Порой ему казалось, что в один прекрасный день он будет погребен под горой памятных записок, отчетов о контактах, планов, финансовых расчетов, кадровых оценок и массы другой подобной жвачки. Он со вздохом раскрыл папку.

Наткнулся на вырезку из рекламного журнала «Кампейн». В рубрике «Горячая линия», вместилище наименее правдоподобных слухов недели, помещена заметка, в которой намекалось, что группа ведущих сотрудников намеревается покинуть агентство, прихватив с собой «важные» заказы. Имена не упоминались, и сообщение ничем не подтверждалось. Чтобы создать видимость правдоподобия, добавлена избитая фраза: «Получить комментарии высокого руководства не представилось возможным». Интересно, подумал Саймон, много ли усилий ушло у репортера на то, чтобы связаться с высоким руководством.

Он разбирал бумаги, делая пометки, кому позвонить завтра утром, пока не наткнулся на конверт, по которому будто пробежал паук с вымазанными в чернилах лапами. Поморщился, узнав почерк. Очевидно, дядя Уильям снова сидит на мели.

Саймон, вздохнув, покачал головой. Дядюшка Уильям, художник и старый волокита, изредка, но основательно врывался в его жизнь, не упуская случая ущипнуть женскую задницу и получить деньги по необеспеченному чеку. В этих делах он не уступал тем, кто был вдвое моложе, доставляя Саймону уйму неприятностей. С большим трудом, откупаясь от него, Саймону удавалось держать его подальше от Лондона. Даже Эрнест никогда не видел его, а Кэролайн просто не знала о его существовании. Если Саймон и испытывал чувство вины, то оно уравновешивалось мыслью об общественном бедствии, которое последовало бы, вырвись дядюшка Уильям на волю из Норфолка. Саймон поискал в портфеле чековую книжку.

Еще один конверт, на этот раз надписанный неизвестным аккуратным почерком.

Саймон посмотрел на часы. Час в Лондоне, два во Франции. Позвоню первым делом утром. По крайней мере, приятно поговорим, прежде чем браться за дела. Поднялся и плеснул себе еще немного виски.

Bisous. Ему нравилось. «Целую». Просмотрел оставшиеся бумаги — письмо от адвокатов Кэролайн, доклад о деловых перспективах, приглашение на симпозиум по расширению рынка мороженых цыплят. Есть над чем разыграться воображению. Зевая, побрел в спальню.