Глава 6
Генералу повезло — он нашел сарай. В пустынной местности к северу от Жука, достаточно просторный, чтобы спрятать все, что надо, укрытый от дороги неровным рядом высоких кипарисов. Хозяин много лет назад плюнул на сельское хозяйство и переехал в Апт. Он с радостью согласился на пятьсот франков в месяц, с легкостью поверив, что сарай нужен для хранения пары тракторов. Генералу лишь оставалось купить новый замок к крепкой деревянной двери.
В полумраке сарая гулко отдавались звуки кашля — ребята, разглядывая прислоненные к стене велосипеды, закурили первые за утро сигареты. Клод, в тесном поношенном тренировочном костюме, ворча, неловко поднял за раму одну из машин.
— Хочешь сказать, тяжелый, — буркнул Генерал. — Да это самые легкие велосипеды во всем Провансе, машины для профессионалов — десять скоростей, гоночные шины, баллоны для воды, фасонные седла — все, что душе угодно.
— А где зажигалка? — снова проворчал Клод.
Фернан перекинул ногу через раму и опробовал седло. Поморщился, разгоняя дым.
— Уф. Сидишь, как на ноже.
Попробовав седла, остальные тоже перестали смеяться.
— Неужели профи весь «Тур де Франс» высиживают на этих бритвенных лезвиях?
Генерал старался быть с ними терпеливым.
— Вот что. Я достал вам самые лучшие велосипеды. Кресла к ним не положены. Через неделю-другую седла обомнутся. Bon, а пока натрете себе задницы. — Он посмотрел, как они опасливо взбираются на велосипеды. — Но, друзья мои, когда все будет кончено, вы будете восседать на мягких подушечках. С хорошими деньгами.
Все замолчали, думая каждый о своей доле. Жожо вспомнил о своей роли преданного делу заместителя.
— Он прав. Подумаешь, мозоль на заднице, а?
Генерал одобрительно кивнул.
— Сегодня мы немного разогреемся, начнем привыкать — двадцать, тридцать километров. Каждое воскресенье будем увеличивать, пока не научитесь запросто делать сотню километров. Потом немного покатаемся по горам. К весне ноги будут, как железные. Allez!
Они выкатили велосипеды из сарая на осеннее солнышко. Одежда самая пестрая — от тренировочного костюма Клода до ярких боксерских трусов братьев Борель и замасленного рабочего комбинезона Фернана. Генерал подумал, что надо не забыть купить им что-нибудь подходящее для зимних тренировок, скажем, защищающие от ветра и согревающие мышцы плотные черные трико.
— В конце проселка свернете налево, — сказал он. — Я догоню.
Теперь, когда дело стронулось с места, довольный тем, что взял себе должность главаря, Генерал был полон энергии и оптимизма. Закрыв двери, запер их на замок.
Никто не принял бы их за опытных велосипедистов. Они вихляли из стороны в сторону, ругались, путаясь с переключением передач. Двое или трое не смогли попасть ногой в замки педалей и, словно едущие на базар старухи, жали на них всей подошвой. У Башира опустилось седло, и он крутил педали, нелепо растопырив колени. Клод курил. Генерал понял, что требуется дать несколько начальных наставлений. Обогнав их, он взмахнул рукой, требуя остановиться.
— Сколько еще? — кашляя, отхаркиваясь и потирая зад спросил Жан.
Генерал вылез из машины.
— Много, — ответил он. — А будете ехать так, как сейчас, покажется в два раза больше. Вы что, никогда раньше не сидели на велосипеде? — Он подошел к Жожо. — Смотрите, — подогнал седло по высоте. — Ноги должны чуть касаться земли носками, понятно? Тогда в нижнем положении они будут прямыми. Иначе будет казаться, что вы налили в штаны. Как наш приятель, — ухмыльнулся он, кивнув на Башира. — Дальше, нужно жать на педаль подушечками пальцев, а, значит, пользоваться замками-туклипсами. Они не дают ноге соскользнуть с педали. Если ноги будут соскальзывать, натрете себе яйца, поверьте моему слову. И продолжайте вращать педали, когда меняете передачу. Иначе цепь слетит с зубцов. — Генерал дернул себя за ус. Что еще? — Ах да, — погрозил он пальцем Клоду. — Не курить.
— Merde. Не могу бросить курить. Пробовал.
— А я и не прошу тебя бросать. Просто не кури, когда едешь. Со стороны это ненормально. Когда-нибудь видели Лемона с чинариком в зубах? Когда пойдем на дело, вы и велосипед должны выглядеть как одно целое. Понятно? Должны стать такими, как все эти фанатики колеса. Только тогда вы станете невидимками.
— Верно, — согласно закивал Жожо. — Невидимками.
— И богачами, — подытожил Генерал.
Они снова двинулись в путь. На этот раз зрелище уже меньше напоминало цирковой трюк с пьяными велосипедистами. Генерал медленно ехал сзади. Первые выезды, думал он, когда ноги будто ватные, а легкие как в огне, будут самыми трудными. Именно тогда слабаки станут подумывать о том, чтобы бросить эту затею. Жожо молодец, настроен решительно и в хорошей форме. Жан-карманник пока молчит, но он никогда и не был говоруном. Клод будет ворчать и крутить педали. Едущие плечом к плечу братья Борель будут подбадривать друг друга, а Фернану упрямства не занимать. Башир… да, с Баширом придется повозиться. Привык к быстрой работе, пару минут с ножом и смывайся. Хватит ли у него выдержки, терпения? Девять месяцев тренировок, ожидания, подготовки — все это не в его духе. Да, Баширом надо заняться особо — может быть, как-нибудь вечерком вместе перекусить и побеседовать в спокойной обстановке.
Генерал обогнал ребят, заглядывая им в лица. У всех следы напряженной работы, но ни один пока не выдохся, а Жожо даже подмигнул, когда автомобиль поравнялся с ним. Осталось десять километров. Генерал повел их на боковую дорогу с пологим спуском, глядя в зеркало, как они, перестав работать педалями, разогнули уставшие спины. Хорошие ребята. Получится. Уверен, что получится.
Незаметно для себя он выехал на середину дороги и еле увернулся от мчащегося навстречу «порше», услышав лишь урчание выхлопной трубы и мельком разглядев за стеклом копну светлых волос. Черт побери, подумал он, ну и машина — минимум полмиллиона франков, да в придачу к ней еще на несколько миллионов светлых кудрей. Везет же некоторым.
Поднимаясь к дороге на Кавайон и далее к автостраде, Николь почти не заметила группу странно одетых велосипедистов. Она все еще не остыла после обмена любезностями с Дюкло в гараже; он отказался дать ей машину, пока она не рассчитается с ним за ремонт. И какой счет! Счет, достойный того, чтобы его поместить в рамку. Она так и сказала ему, подписывая чек, который, несомненно, не будет оплачен, если по приезде в понедельник в Лондон она не позвонит месье Жилю из «Креди Агриколь». Правда, месье Жиль симпатяга и очень отзывчив к ее частным денежным затруднениям, но даже при этом нехорошо так начинать поездку.
Этим воскресным утром и в Кавайоне и на мосту машин было мало, а на автостраде не было грузовиков. Николь держала хорошую для «порше» скорость, испытывая приятное ощущение от удобно облегающего бедра глубокого сиденья, запаха кожи и оттого, как плавно машина вписывается в повороты. Какое удовольствие после ее крошечной развалюхи, которой, если верить Дюкло, нужны новые шины и Бог знает что еще, чтобы она протянула еще год. Вдобавок еще дом в Брассьере — просто мелкий ремонт, но и он всегда кончается счетами на тысячи франков, — а в ноябре надо платить налог на жилье. Все время приходилось с трудом укладываться в алименты, да и те были под угрозой, с тех пор как бывший муж переехал в Нью-Йорк. Бывшие мужья взяли в привычку исчезать в Америке. Так уже случилось с двумя ее подругами.
Она пробовала подрабатывать. Сначала в магазине женской одежды в Авиньоне, а когда он разорился, у агента по торговле недвижимостью, пока тот не зашел слишком далеко в своих ухаживаниях. Пару раз за сезон ей удалось выступить посредником при аренде дома, какое-то время служила рекламным агентом у строительного подрядчика, но все это приносило крохи, к тому же надоело. Она устала и, поскольку ей давно перевалило за тридцать, начинала испытывать опасения за будущее. Квартирка в Париже заложена и перезаложена, и на будущий год придется расстаться либо с ней, либо с домом. Наверное, лучше вернуться в Париж. Ей не хотелось, но там, по крайней мере, можно кого-нибудь встретить. На земле Прованса свободных мужчин было небогато.
Она нажала на педаль, чтобы обогнать большую «рено». Скорость возбуждала, и настроение переменилось. Она представила себя старухой, влачащей существование наедине с пуделем в Париже. Нет, что-нибудь да подвернется. В конце концов она едет встретиться со свободным мужчиной в Лондоне. Довольно перспективным неженатым мужчиной.
Она оглядела машину, желая увидеть следы его присутствия — темные очки, свитер, коробку сигар, книгу, но ничего такого не обнаружила. Машина в прекрасном состоянии, с мизерным пробегом, без следов хозяина. Игрушка богатого человека, которой редко пользуются. Когда она говорила с ним, казалось, что он почти забыл о ее существовании. Правда, судя по голосу, он был рад разговору с ней — был дружелюбен, охотно смеялся, словом, как за тем обедом, француз в этом случае вел бы себя или сугубо официально, или излишне фамильярно, а он был — как это слово, которое часто употребляют англичане? — мил. Очень мил. Она решила не останавливаться в Париже, а ехать до Кале и тем переночевать. С ранним паромом она успеет в понедельник к полудню добраться до Лондона.
В Дувре лил проливной дождь. Съехав в парома, Николь пристроилась в очередь ожидающих таможенного и пограничного досмотра, достала паспорт и закурила. Машины медленно продвигались по зеленой полосе.
Стоящие под козырьком здания двое таможенников, разглядев среди видавших виды семейных экипажей блестящий черный «порше», изучающе поглядели на сидевшую за рулем блондинку. Утро было скучным, а хорошенькая блондинка, путешествующая в одиночку в дорогом автомобиле… ну, могла оказаться «лошадкой», разве не бывает? Классической. Несколько килограммов под обивкой дверей. Стоит взглянуть. Определенно стоит.
Один из таможенников не спеша прошел вдоль очереди и постучал в стекло Николь.
— Доброе утром, мадам. Будьте любезны, ваш паспорт.
Николь, не выходя из машины, подала паспорт.
Француженка. Можно было узнать по духам. И так рано.
— Откуда едете, мадам?
— Из Прованса.
— Прованса?
— Это на юге Франции.
— А где это, если точнее? Ницца? Марсель? Где-нибудь там?
— Да. В часе езды от Марселя.
— Понял. Примерно час от Марселя.
Таможенник вернул паспорт, прошел к передку машины и, поглядев на номер, вернулся назад.
— Машина ваша, не так ли, мадам?
— Нет. Я перегоняю ее другу в Лондон.
— Другу. Понятно. — С казенной вежливой полуулыбкой он наклонился к Николь. — Будьте любезны, мадам, поставьте машину туда. — И указал на пустующую красную полосу.
Николь почувствовала, как пассажиры других автомашин оборачиваются в ее сторону.
— Но я…
— Благодарю вас, мадам.
Он выпрямился и следом за «порше» зашагал к красной полосе. В наше время, зная, на что способны люди, осторожность не помешает. Во всяком случае, надо как-то убить остающиеся до конца смены два часа. К тому же он никогда не любил французов. Чванство так и прет. Кому в здравом уме нужен этот чертов туннель под Ла-Маншем? Он посмотрел на вылезающую из машины Николь — высокие каблуки, шелковые чулки, — дорогая штучка. Классическая «лошадка». Правда, он в жизни ни одной не видел.
Они отогнали машину и провели Николь в тесную, грязную, прокуренную комнату. На стене плакат ветеринарной службы о бешенстве. В окно видно, как за пеленой дождя скрываются последние машины с парома. Добро пожаловать в Англию. Она дрожала, непонятно почему чувствуя себя виноватой. Во Франции она бы спорила, требовала объяснений, а здесь была иностранкой, не уверенной ни в себе, ни в знании языка, чтобы выразить свое недовольство этому краснорожему чиновнику со злыми глазами. Ей ужасно хотелось выпить чашечку кофе.
Так прошел час. Потом дверь открылась.
— Кажется, все в порядке, мадам. Вот ваши ключи. Извините за задержку.
— Что вы искали?
— Незаконный груз, мадам, незаконный груз.
Он проследил взглядом, как она поднялась, завела машину, заглушила мотор, снова завела. Жаль. Он был готов поклясться, что она настоящая «лошадка».
Николь стоило усилий, чтобы не рвануть с места. Глупо выходить из себя из-за пустяка. Благодарно отметив знак, напоминающий о левостороннем движении, она влилась в поток машин, следующих в Лондон. Эмма, ее подруга, будет беспокоиться. Merde.
Только взглянув на щиток, ища сигареты, она заметила, что в машине есть телефон.
Сквозь помехи пробился вежливый, слегка приглушенный голос Эммы.
— Дорогая, что с тобой? Где ты?
— Только что отъехала от Дувра. Задержали на таможне.
— Какое невезение, милая. Что-нибудь нашли? Ужасные людишки. До того обожают копаться в чужом нижнем белье. Надеюсь, ты заставила их надеть перчатки.
— Нет, у меня ничего не было. Они осмотрели машину и только.
— Ладно, не беспокойся. Приезжай на квартиру, как только сможешь, и мы что-нибудь найдем здесь. Джулиан, как всегда, в отъезде, так что мы сможем пошуровать в его бургундском. Поставлю в холодильник бутылочку монтраше, посидим и вдоволь поболтаем. Не дразни полицейских. A tout à l'heure, милочка. Пока.
Николь, улыбаясь, положила трубку. Эмма всегда была к ней добра, особенно после развода, — неизменно весела, предупредительна. Удачно вышла замуж за мужчину старше себя, занимавшего какой-то важный пост в Брюсселе. Они уже давно с ней не виделись.
Квартира Эммы находилась в одном из расположенных полукругом красных кирпичных зданий позади «Хэрродса», солидных и внушительных, как строившие их когда-то домовладельцы эпохи королевы Виктории. Николь отыскала свободное место между двумя «рейнджроверами», удивляясь, зачем живущим в центре Лондона нужны машины, предназначенные для покорения пустынь и джунглей. Поднявшись с вещами по мраморным ступеням, она нажала на кнопку рядом с дверью красного дерева и вздрогнула от раздавшегося в домофоне радостного визга.
Эмма ожидала ее в дверях квартиры. Невысокого роста броско одетая женщина. В ушах огромные серьги. Волосы, менявшие цвет после каждого нового открытия парикмахера, сегодня были рыжевато-коричневыми со светлыми прядями. Женщины восторженно ткнулись щеками.
— Рада видеть тебя, милочка… и все такая же бронзовая! Боже мой, в сравнении с тобой я бледная немочь.
С расстояния вытянутой руки они разглядывали друг друга — как-никак не виделись три года.
— Ты прекрасно выглядишь, Эмма. Мне страшно нравятся твои волосы.
— Я причесываюсь у Бруно на Бичем-плейс — такой милашка, но ужасный болтун. Знаешь, они, парикмахеры, замечают малейшие следы подтяжек лица. С ума сойдешь, когда узнаешь, кто к этому прибегает. Заходи.
Квартира светлая, с высокими потолками, богато убранная и обставленная. Чем бы ни занимался Джулиан в Брюсселе, подумала Николь, платили ему, без сомнения, хорошо.
— Как он, Джулиан? — спросила она.
— Страшно надоело в ЕЭС, по правде говоря, раздражают французы, у которых все время уходит или на создание трудностей, или на ленчи. Мне бы очень хотелось, чтобы он бросил это дело, но, разумеется, нужна монета. Невыносимо скучно. Угощайся, милая.
Они уселись в обитых ситцем блеклых тонов мягких креслах.
— А теперь, — начала Эмма, — мне не терпится узнать все о новом мужчине. Есть огонек в глазах?
Николь, улыбаясь, пожала плечами.
— Может быть. Не знаю. Видела его всего два раза. Кажется, просто повезло с машиной — видишь, приехала повидать тебя.
Эмма недоверчиво поглядела на подругу.
— Приятно слышать, милочка, но я не верю ни единому твоему слову. Когда ты с ним встречаешься?
— Мне нужно позвонить ему на работу. — Она поискала в сумочке его визитку. — Его офис где-то в Найтсбридже.
— Ступай позвони, милая, а я притворюсь, что не слушаю.
Николь попала на Лиз, которая сообщила, что мистер Шоу, к сожалению, на обеде с клиентом. Но он просил передать, не могла бы Николь заглянуть к нему на Рутланд-гейт, а потом вместе поужинать… Да? Хорошо, он будет рад. Он ужасно благодарен за машину. Тогда около половины седьмого?
Взглянув на Николь, Эмма заметила:
— Чувствую, что мне вечером придется облизывать пальцы одной.
Николь попыталась сделать вид, что чувствует себя виноватой.
— Мне так не хочется покидать тебя в первый же вечер.
— Пустяки, милочка. Вижу, ты уже дрожишь от нетерпения. Теперь, что наденешь? Хочешь, одолжу сережки?
Николь за пять минут доехала до Рутланд-гейт и двадцать минут искала, где поставить машину. Поглядев на часы, зашагала по тротуару, скользкому от опавших листьев и спрятанных под ними подарков, оставленных местными собаками. Боже, эти англичане со своими собаками. Неужели у Саймона тоже собака? В самом начале восьмого, поправив волосы, испытывая приятное возбуждение, она нажала кнопку звонка.
Дверь открыл Эрнест в элегантном темно-сером костюме и розовой рубашке. Удивленно поднял брови, будто не ожидал никого увидеть за дверью.
— Добрый вечер, — произнес он. — Вы, должно быть, мадам Бувье.
Николь, улыбнувшись, утвердительно кивнула.
— Прошу, — сказал Эрнест, уступая дорогу гостье и следуя за нею в прихожую. Она чувствовала спиной его взгляд, а Эрнест продолжал говорить. — Мистер Шоу сам только что пришел домой, но он вот-вот выйдет. Устраивайтесь, пожалуйста, поудобнее на этой ужасной тахте — знаю, что это почти невозможно, — а я принесу вам бокал шампанского. — Уходя на кухню, добавил через плечо: — Видите ли, эту квартиру мы снимаем. В поисках чего-нибудь более подходящего.
Из кухни раздалось громкое сопение, потом глухой звук открываемой пробки. Из кухонной двери вдруг высунулась голова Эрнеста.
— Совсем забыл о хороших манерах. Возможно, вы предпочли бы виски? Или шерри?
— Спасибо, шампанское вполне устроит.
Эрнест внес на серебряном подносике высокий бокал с шампанским, вазочку с орешками и льняную салфетку и аккуратно расставил все на стоящем перед Николь низеньком столике.
— Voilà.
— Говорите по-французски?
— Как самый отстающий школьник. Но могу похвастаться, что умею весьма выразительно пожимать плечами. — Подбоченясь, передернул плечами. — Согласитесь, очень по-галльски.
Николь, рассмеявшись, подняла бокал.
— Santé.
Послышался звук торопливых шагов по паркету, и в комнату вошел Саймон. Волосы еще влажные после душа, пятнистый галстук чуть съехал на сторону.
— Извини, — обратился он к Николь с виноватой улыбкой. — Еще не сердишься?
Наклонился поцеловать. Коснувшись губами пахнущей духами щеки, подумал, что не мешало бы еще раз побриться. Оба задержали взгляд на две секунды дольше, чем принято.
— Привет, Саймон.
— Бокал шампанского, мистер Шоу?
— Спасибо, Эрнест. — Шагнув назад, принял бокал и поднял в сторону Николь. — За шофера. Так любезно с твоей стороны. Надеюсь, было не слишком утомительно.
Николь хотелось поправить ему галстук.
— Нет, вовсе…
Эрнест тихо, но выразительно кашлянул.
— Ну, а я удаляюсь на покрытые листьями поляны Уимблдона. — Обернулся к Саймону. — Если только я тебе не нужен.
— Не думаю, Эрн, спасибо. До завтра.
Эрнест поклонился Николь.
— Bon appetit, madame.
— Merci, Эйрнест.
— А, Эйрнест, — повторил он. — Приятно на слух, правда? Куда лучше, чем Эрн. Всего доброго.
Хлопнула входная дверь. Николь засмеялась.
— Оригинал, не правда ли? Он мне нравится. Как давно он с тобой?
Саймон рассказал ей об Эрнесте, о первых днях агентства, когда было так весело, — как Эрнест, чтобы произвести впечатление на какого-нибудь управляющего банком, играл роль клиента, вспомнил о его войнах с бывшими женами и секретаршами, его презрении к служебным интригам, его неизменной бескорыстной преданности.
— Ты к нему очень привязан, правда?
Саймон кивнул.
— Я ему доверяю. Пожалуй, единственному из всех. — Он посмотрел на часы. — Нам пора. Я заказал столик в итальянском ресторане, надеюсь, ты согласна. Подумал, что захочешь отдохнуть от французской кухни.
Саймон встал у двери, пропуская Николь. Она остановилась.
— Извини. Не могу устоять. — Взглянув сверху на нее, он почувствовал, что воротник стал туже, — она подтянула галстук. — Полагаю, за этим обычно следит Эрнест, non?
— Он давно махнул на меня рукой, считая безнадежным разгильдяем.
— Разгильдяем? Что значит разгильдяй?
По пути к машине Саймон объяснил, что такое разгильдяй. Они ехали мимо Гайд-парка в сторону Кенсингтона. Он ощущал ее близость, подумав, что уже много месяцев никуда не приглашал в Лондоне женщин. Слушая его, Николь разглядывала его профиль — прямой нос, волевой подбородок, темные, нуждающиеся в стрижке волосы, строгий костюм. В Провансе он был непринужденнее, подумала она.
Завсегдатаями избранного Саймоном ресторана был узкий круг хорошо обеспеченных лондонцев, которые относились к обеду как к зрелищному виду спорта. Полгода, может быть, год они воюют за столики, добиваются знакомства с метрдотелем, машут друг другу из-за столиков, едва обращая внимание на еду. Ресторан становится истерически модным. Хозяин мечтает о скором уходе на покой где-нибудь в Тоскане или на острове Искья, а официанты с возрастающей фамильярностью ненавязчиво рекомендуют перец, сыр пармезан и оливковое масло — «extra vergine, signorina». Затем, ни с того ни с сего, завсегдатаи перемещаются куда-то еще, а их место занимают здравомыслящие парочки из ближайших к Лондону графств, прослышавшие о роскошном заведении, где подают белые трюфеля, вяленые помидоры и в придачу пару второсортных представителей телевизионно-газетной аристократии.
Саймон знал Джино, хозяина, с тех времен, когда они оба выбивались в люди, много лет и много ресторанов тому назад. Он с неподдельной радостью встретил Николь и Саймона и провел к стоявшему в углу столику, с явным удовольствием расправив салфетку на коленях Николь.
— Не будь скотиной, Джино.
— А, — расплылся в улыбке Джино. — Это же естественно. Я итальянец. Signorina, что будем пить?
Николь повернулась к Саймону.
— Не знаю. Белое вино?
Джино щелкнул пальцами официанту.
— Бутылку пино-гри синьорине.
Подал меню, поцеловал кончики пальцев и с улыбкой наготове затрусил к дверям встретить группу молодых мужчин и женщин в черных одеждах и темных очках.
— Так. — Николь оглядела полный людей зал, зеркала, стены розового и черного мрамора. — Значит, вот где обедает в Лондоне изысканное общество. Часто бываешь здесь?
— По правде говоря, нет. Обычно ужинаю с клиентами, а им нравятся более официальные заведения — «Гаврош», «Коннаут». Здесь они не будут чувствовать себя достаточно значительными. — Он пожал плечами. — Это не самые интересные люди на свете, по крайней мере большинство. — Попробовав вино, кивнул официанту. — Правда, в настоящее время я не намного лучше них. Месяцами не беру в руки книгу, не хожу в кино. Если я не в агентстве, то в самолете. — Внезапно замолчал и улыбнулся. — Извини. Все это скучно. Что будем есть?
Они принялись изучать меню, не ведая, что сами являются предметом острого любопытства — за столиком в другом конце зала группа приятелей Кэролайн не сводила глаз с Николь.
— Видно, Саймон оправляется от развода.
— Кто это? Одна из клиенток?
— Не смеши, Руперт. Клиенты так не одеваются. Пойду в туалет.
Выйдя из-за стола, дама стала пробираться между столиками, делая вид, что копается в сумочке, пока не подошла поближе.
— Саймон, дорогой! Какая приятная неожиданность. Так рада тебя видеть!
Оторвавшись от меню, Саймон поднялся и почтительно чмокнул губами в двух дюймах от подставленной для поцелуя щеки.
— Привет, Софи. Как жизнь?
— Прекрасно, дорогой, — ответила Софи, глядя за спину Саймона на Николь. — Сто лет не виделись, — добавила она, не проявляя ни малейшего намерения сдвинуться с места.
Саймону пришлось проявить минимум вежливости.
— Николь, это Софи Лоусон.
Женщины с деланными ослепительными улыбками кивнули друг другу.
— Николь?..
— Бувье, — ответила Николь. — Здравствуйте. Как поживаете?
— Какой очаровательный акцент. Не буду вас задерживать. Заглядывай, Саймон, поужинаем. Тебя теперь совсем не видно. Не знаю, где ты скрываешься.
— Не попробовала заглянуть в офис?
— Ах да. Офис. — Изобразив подобие улыбки и последний раз искоса взглянув на Николь, она продолжила свой путь. Миссия исполнена.
— Ты был с ней не слишком любезен, — засмеялась Николь.
— Терпеть не могу эту стерву. Одна из препротивнейших приятельниц Кэролайн. Весь вечер будет глазеть на нас, а завтра утром первым делом позвонит Кэролайн.
Они сделали заказ. Саймон старался не обращать внимания на то, что их разглядывают.
— Расскажи мне о Провансе, — попросил он. — Как там зимой?
— Очень тихо… иногда очень холодно. Мы разводим большой огонь, пьем много красного вина и читаем. Кроме того, есть лыжи. Порой, мне кажется, лучше, чем летом.
Она подняла бокал, и Саймон заметил, что она все еще носит обручальное кольцо.
— Мы?
— Те, кто живет там круглый год.
— Мне там очень понравилось. Красиво.
— Надо приехать снова. Но на этот раз не гоняй машину по полям.
Оба рассмеялись. Сидевшие за столом в другом конце ресторана подумали, что парочка начинает чувствовать себя довольно уютно. Бедная Кэролайн. Софи не терпелось ей все рассказать.
Николь с аппетитом поглощала спагетти, жаркое, ела много хлеба. Куда приятнее, подумал Саймон, чем смотреть, как Кэролайн ковыряется в салате. Еще подумалось, что ему нравится смотреть, когда женщина ест с удовольствием — сосредоточенно срезает с кости мясо, изредка облизывает розовым язычком уголки губ, аппетитно причмокивает.
— Ты ешь, словно кошка, — заметил он.
— Нет, скорее как проголодавшийся водитель грузовика в дальнем рейсе.
Промокнув губы салфеткой, Николь отпила вина и потянулась за сигаретами. Саймон зажег спичку, и она, наклонившись к пламени, коснулась его рукой. Софи Лоусон посмотрела на часы, подумав, что, может быть, еще не поздно позвонить Кэролайн.
В ресторане становилось тише. Саймон заказал кофе и раскурил сигару.
— Что собираешься делать в Лондоне?
— Ничего особенного. Побуду немного с Эммой. К концу недели нужно вернуться обратно. Приедет подруга из Парижа. Да и не люблю теперь подолгу бывать в городе. В деревне лучше.
Саймон подумал о своем уик-энде — в субботу в конторе, в воскресенье за газетами или перед телевизором в ожидании понедельника, когда все начнется сначала.
— Ты счастливая, — вздохнул он. — Тебе нравится жить там, где ты живешь. У многих так не получается.
— У тебя?
Саймон покачал головой.
— Я живу в конторе.
— Ты обязан?
— Прежде чем ответить, думаю, лучше выпить. Не против бокала шампанского?
Николь, улыбаясь, согласилась. Саймон подозвал официанта, тот крикнул бармену.
— Слыхали? — воскликнула Софи Лоусон, поднимаясь из-за стола. — Шампанское, мои дорогие! Как вы думаете, будет ли он пить из ее туфельки? — Через весь зал она помахала Саймону. — Обязательно позвони, дорогой.
Саймон лишь кивнул в ответ и откинулся на стуле, обдумывая вопрос Николь. Она молча, опершись подбородком в ладонь, глядела ему в лицо — усталое, подумала она, на лбу морщины, в брови седая прядка. И грустное.
— Так скажи, — повторила она, — почему ты обязан жить в конторе, если тебе не хочется?
— По правде говоря, не обязан. Привычка, многолетняя привычка.
— А теперь не нравится.
— Давно не нравится. — Глядя в бокал с шампанским, Саймон пожал плечами. — Не знаю. Зарабатываю на пропитание. Часто подумывал заняться чем-нибудь еще. Однажды чуть не купил долю в винограднике, но в агентстве всегда какое-нибудь землетрясение, приходится разбираться, за ним другое, а потом обнаруживаешь, что пролетело полгода, а ты ничего не сделал, кроме…
— Кроме денег?
— Именно. Поэтому покупаешь новую машину, новый дом, убеждая себя, что ни в чем не нуждаться — наилучший реванш, своего рода утешительный приз за смертельную скуку, работу по выходным, надоевшие до чертиков дела. — Помрачнев, Саймон затянулся сигарой. — Не очень привлекательная картина, а? Бедный рекламный магнат, страдающий от роскоши, через силу пересаживающийся с «Конкорда» в «мерседес», оттуда в ресторан. — Он улыбнулся. — Ну прямо сердце разрывается, не правда ли?
Оба замолчали, раздумывая над проблемой неудовлетворенности изобилием, проблемой, которую Николь с трудом принимала всерьез. Подумала, не выложить ли Саймону родившуюся у нее идею, но решила воздержаться. Ей пока было мало что известно, она даже не знала, будет ли это возможно вообще. Надо было еще до отъезда из Брассьера узнать у нотариуса, продается ли по-прежнему тот дом.
Поймав его взгляд, она изобразила сочувствие.
— Бедненький богач. Какая ужасная жизнь — сигары, шампанское, хлопочущий как наседка Эйрнест. Quelle tristesse! — Она закатила глаза, потом расхохоталась.
Саймон покачал головой.
— Ты абсолютно права. Жалкое зрелище. С этим надо что-то делать. — Допив шампанское, попросил счет. — Но что?
Николь решила завтра же позвонить нотариусу.
— Подумай о чем-нибудь, что тебе нравится.
— Для начала давай завтра поужинаем.
Они покинули ресторан, сдерживая радостное возбуждение, желая продлить вечер и надеясь, что другая сторона чувствует то же. Николь взяла Саймона под руку, и для него это было нежнее ласки.
Отпирая автомобиль и открывая дверцу Николь, он услышал писк телефона. Машинально поднял трубку и тут же об этом пожалел. Звонила Лиз.
— Извините, что беспокою так поздно, но мне не хотелось давать номер телефона в ресторане мистеру Зиглеру.
— Благодарю за это Бога, — виновато улыбнувшись, Саймон взглянул на Николь. — Что там у него такое, что не может подождать до завтра?
— Боюсь, что он хочет, чтобы вы были завтра в Нью-Йорке. Говорит, это совершенно необходимо. — В трубке послышалось шуршание бумаг — Лиз просматривала заметки. — Всемирная компания «Паркер фудс», триста миллионов долларов. Мистер Паркер будет в агентстве завтра во второй половине дня. Вероятно, намерен сразу принять решение.
Саймон уставился в ветровое стекло. Снова-здорово, прыгай сквозь обруч, как хорошо оплачиваемый тюлень. Проклятый Зиглер. Уж он-то ловит момент.
— Мистер Шоу?
— Да, Лиз. Извини.
— Я заказала вам билет на «Конкорд». Прилетите с запасом. Мистер Зиглер просил позвонить ему сегодня вечером. До восьми будет на работе, потом в «Лютеции». Вам нужен номер туда?
— Нет, все в порядке. Позвоню в офис. До завтра.
— Спокойной ночи, мистер Шоу. Не забудьте паспорт, ладно?
Саймон положил трубку. Настроение последних часов испарилось. Он был зол на себя. Почему он не сказал «нет»? Почему не позвонил Зиглеру и не сказал, чтобы тот занимался сам? Словом, он такой, как все, — болтает о том, чтобы все бросить, пока кто-нибудь не помашет перед носом солидным счетом, и тогда мчится, как крыса по водосточной трубе. И ради чего? Денег. А что с ними делать? Купить еще один дом, в который приходишь переночевать? Еще один автомобиль? Пони, чтобы играть в поло, футбольную команду, коллекцию картин, кларет первого урожая, океанскую яхту? Игрушки и развлечения.
— Ты опечален. Плохие новости?
Лицо Николь было наполовину в тени. Саймону хотелось коснуться ее щеки, рельефно очерченной красным светом светофора.
— Нет, не плохие. Просто надоело. Завтра нужно лететь в Нью-Йорк.
— Ты часто говоришь «надоело».
— Правда? Кажется, да. Сожалею.
— И часто говоришь «сожалею».
Позади засигналило такси — переключили светофор. Саймон тронул машину, свернул на Найтсбридж, проехал мимо «Хэрродса» и затормозил у дома, где остановилась Николь. Она поглядела на освещенные окна квартиры. Эмма, должно быть, ждет, хочет услышать, как прошел вечер.
Саймон заглушил мотор.
— Господи, чуть не забыл — счет из гаража, билеты! Позвони Лиз. Я ей завтра скажу. Если нужна машина, пока ты в Лондоне, оставь ключи у себя. Я пойду пешком.
— Если понадобится, у Эммы есть машина. Но все равно спасибо. — Она наклонилась и поцеловала Саймона в щеку. — За приятный вечер. Хорошей поездки в Нью-Йорк.
Глядя, как она зашагала к дому и не оглядываясь вошла внутрь, Саймон дал себе слово, что, как только все утрясется, он снова съездит в Прованс. Разделается с делами в Нью-Йорке и начнет жить по-новому. Надо подумать об этом в самолете. Проклятый Зиглер. Все же надо позвонить ему.
Поднимаясь по лестнице, Николь расслышала звук отъезжающего «порше» и приняла оживленный вид. Ради Эммы.
Сбросив туфли, женщины уютно уселись с ногами на тахте, смакуя самый старый коньяк находящегося в отлучке Джулиана. Эмма, сняв сережки, принялась массировать ноги.
— А теперь, милая, рассказывай. Это то, что надо, или еще один старый нудный бизнесмен?
Николь весело улыбнулась.
— Он мне нравится. Приятный, ни капельки не pom-peux, понимаешь? Мне все время хотелось поправить что-нибудь в его одежде. Мы приятно провели время… если не считать одной его слишком любопытной знакомой. Софи, забыла фамилию, одна из приятельниц бывшей жены. Софи Лоусон.
— О Господи, — возмущенно сверкнула глазами Эмма. — Прошлым летом я видела ее в «Куинз», форменная корова, и еще носит эти дурацкие короткие юбки. Ноги, милочка, как у Бориса Беккера. Валькирия и только. — Эмма удовлетворенно оглядела свои по-модному костлявые колени. — А все-таки о чем вы говорили?
— О, говорил главным образом он. Устал от своего дела, но не знает, чем еще заняться. Мне как-то его жалко. По-моему, у него нет радостей в жизни.
Помолчав над коньяком, Эмма бросила на Николь лукавый испытующий взгляд.
— Все признаки налицо, милочка, — хочется поухаживать, пожалеть. А хочется с ним в постель?
— Эмма!
— Знаешь, насколько известно, мужчины и женщины этим занимаются.
У Николь запылало лицо. Она знала, что поправить галстук — всего лишь предлог. Ей хотелось коснуться его, видеть его улыбку. Хотелось, чтобы он прикоснулся к ней.
— О, Эмма, — прошептала она, — не знаю.
— Ты покраснела, милочка. Думаю, от коньяка.
