~~~
Мировой судья из Сен-Пьера сидит напротив Нокса в спальне-узилище последнего и вздыхает. Человек он пожилой, лет по меньшей мере семидесяти, низенький и широкий, с мутными глазами, прячущимися за стеклами слишком тяжелых для его хлипкого носа очков.
— Если правильно понимаю, — заглядывает он в свои записи, — вы сказали, что, «будучи не в состоянии принять бесчеловечные способы, использованные Маккинли, чтобы выбить признание из Уильяма Паркера», отпустили подозреваемого.
— У нас не было оснований его задерживать.
— Однако мистер Маккинли утверждает, что задержанный не смог удовлетворительно отчитаться за свое местопребывание в рассматриваемый период.
— Он отчитался. Некому подтвердить, но это неудивительно для траппера.
— Кроме того, мистер Маккинли сказал, что арестант напал на него. Все повреждения, нанесенные арестанту, были сделаны в порядке самообороны.
— У Маккинли не было ни царапины, и если на него напали, он бы всем рассказал. Я видел арестанта. Это было жестокое избиение. Я понял, что он говорит правду.
— Хм. Я слышал об одном Уильяме Паркере. Возможно, вам известно, что тот самый Уильям Паркер уже нападал на служащих Компании Гудзонова залива.
О, только не это, думает Нокс.
— С тех пор прошло несколько лет, но его подозревали в весьма серьезном нападении. Подожди вы хоть немного, и все это выяснилось бы.
— Я по-прежнему не верю, что он убийца, которого мы ищем. Если человек совершил в прошлом — довольно давно — что-то предосудительное, из этого вовсе не следует, что он вновь преступил закон.
— Ваша правда. Но если жестокость в природе этого человека, вполне возможно, что она проявится снова и снова. Волк никогда не превратится в овечку.
— Не уверен, что могу здесь полностью с вами согласиться. Особенно если это касается прегрешений молодости.
— Так. Ладно. А другой подозреваемый по-прежнему на свободе?
— Я бы не назвал его подозреваемым. Я послал двух человек за местным юношей, который пропал примерно в то же время. Они еще не вернулись.
«И куда, черт возьми, они подевались?» — спрашивает он себя. Почти две недели прошло.
— Насколько мне известно, мать мальчика тоже пропала?
— Она отправилась на поиски сына.
— Совершенно верно.
Судья из Сен-Пьера снимает очки, оставившие красные вмятины на коже, и трет переносицу большим и указательным пальцами. Его взгляд недвусмысленно говорит. «Ну и бардак же вы тут устроили».
— Как вы намерены со мной поступить?
Тот качает головой:
— В высшей степени необычное дело. — Его голова продолжает качаться, как будто, начав движение, уже не может остановиться. — В высшей степени необычное. Однако я полагаю, что пока мы можем отпустить вас домой под честное слово. Если только вы — ха-ха — не сбежите за границу!
— Ха-ха. Нет. Вряд ли я на это способен.
Нокс встает, решив не возвращать безрадостную улыбку. Оказывается, что, стоя, он выше второго судьи по меньшей мере на голову.
Оказавшись на свободе, Нокс с удивлением понимает, что не хочет немедленно возвращаться домой. Он останавливается и, повинуясь внезапному импульсу, стучит в комнату Стеррока. Мгновение спустя дверь отворяется.
— Мистер Нокс. Рад видеть вас на свободе — или вы сбежали?
— Нет. Меня освободили, во всяком случае пока. Чувствую себя заново родившимся.
Несмотря на игривый тон и улыбку, он не уверен, что Стеррок понимает шутку. Ему никогда не удавалось шутить, даже в юности — видимо, виной тому суровые черты лица. Еще молодым законником он понял, что чаще всего внушает людям тревогу и некое преждевременное чувство вины. В этом была своя польза.
— Входите.
Стеррок встречает его, словно самого желанного в мире гостя. Нокс невольно чувствует себя польщенным и принимает стакан виски.
— Что ж, ваше здоровье!
— Ваше здоровье! Прошу прощения, это не солодовый, однако что есть, то есть… А теперь расскажите, как вам понравилась ночь за решеткой?
— О, замечательно…
— Хотелось бы мне сказать, что никогда не испытывал подобного удовольствия, но, к сожалению, это не так. Давным-давно, в Иллинойсе. Но так как там почти все преступники, я оказался в очень хорошей компании…
Некоторое время они непринужденно болтают. Чем темней за окном, тем ниже уровень виски в бутылке. Нокс смотрит на небо над крышами, тяжелое и черное, предвещающее еще худшую погоду. Внизу улицу торопливо пересекает маленькая фигурка, спешащая в лавку. Он не может сказать, кто это. Похоже, думает он, опять повалит снег.
— Будете дожидаться возвращения мальчика?
— Полагаю, да.
Следует долгая пауза; виски кончился. Оба они думают об одном и том же.
— Должно быть, вы придаете этой кости немалое значение.
Стеррок искоса окидывает его оценивающим взглядом:
— Должно быть, да.
На шестой день они наконец видят то, к чему так стремились. Дональд отстает — даже миссис Росс поспевает быстрее, чем он на стертых ногах. Невозможно идти вовсе без этих испанских сапог, и даже с полностью перевязанными ногами каждый шаг — адская мука. Вдобавок — и он сохранял это в тайне от остальных — шрам вновь дал о себе знать. Вчера ему стало казаться, что рана открылась, и, сделав вид, будто отошел по нужде, он расстегнул рубаху. Шрам был цел, но слегка опух, и оттуда сочилась прозрачная жидкость. Он испуганно тронул затянувшуюся рану, чтобы понять, откуда берется эта жидкость. Наверное, просто натер от изнурительной ходьбы; когда они остановятся, все придет в норму.
И поэтому показавшаяся вдалеке фактория, в самом существовании которой он подчас начинал сомневаться, — несомненный повод для ликования. Сейчас Дональду кажется, что нет ничего прекрасней, чем лечь в постель и лежать, лежать, лежать. Очевидно, секрет счастья, довольно бодро размышляет он, сводится к той или иной версии старой мудрости: долго биться головой о стену, а потом перестать.
Ганновер-Хаус стоит на возвышении, с трех сторон окруженном рекой. За ним сгрудилось несколько деревьев, первые деревья, увиденные ими за последние дни — кривые чахлые березы и лиственницы, едва ли выше человека, но все же деревья. Река мелкая и спокойная, но льдом не покрыта — для этого пока недостаточно холодно — и в побелевших берегах кажется черной.
Когда они достаточно приблизились, но никто так и не показался, Дональд ощутил ноющий страх: а вдруг там и вовсе никого нет?
Фактория выстроена по той же схеме, что и форт Эдгар, только гораздо раньше. Частокол покосился; постройки серые и замшелые от долгого натиска стихий. В целом вид у нее запущенный — и хотя видны следы ремонта, приложенные усилия явно недостаточны. Дональд отчасти сознает причину такого отношения. Они сейчас в глубине Канадского щита, к югу от Гудзонова залива. Когда-то эта земля являлась богатым источником мехов для Компании, но те времена давно прошли. Ганновер-Хаус — это осколок былой славы, рудиментарный отросток. Но перед частоколом стоят по кругу маленькие пушки, нацеленные во все стороны равнины, и уже после бурана кто-то взял на себя труд смести с них снег. Припавшие к земле черные силуэты, выделяющиеся на фоне снега, пока единственные признаки человеческой деятельности.
Ворота в частоколе приоткрыты, там и тут видны человеческие следы. Однако, хотя на снегу три человека и сани должны быть видны из форта уже не меньше часа, никто не выходит их поприветствовать.
— Какое-то запустение, — начинает Дональд, поглядывая на Паркера.
Тот не реагирует, но толкает ворота, открывшиеся еще на несколько дюймов и застрявшие в сугробе. Двор занесен снегом — чудовищное преступление в форту Эдгар.
— Вы уверены, что нам нужно именно сюда? — спрашивает Дональд и не выдерживает: осев на землю, стягивает сперва один сапог, а потом другой. Он больше ни минуты не в состоянии терпеть эту боль.
— Да, — отвечает Паркер.
— Возможно, она заброшена. — Дональд оглядывает пустынный двор.
— Нет, не заброшена.
Паркер глядит на тоненькое колечко дыма, поднимающееся из-за низкой складской постройки. Дым такого же цвета, как небо. С нечеловеческим усилием Дональд, пошатываясь, преодолевает несколько ярдов.
Тут из-за угла дома выходит и резко останавливается человек: высокий смуглый мужчина с могучими плечами и длинной растрепанной шевелюрой. Несмотря на пронизывающий ветер, на нем только свободная фланелевая нижняя рубаха навыпуск. Разинув рот, он смотрит на них с угрюмым недоумением; его огромное тело вяло и явно окоченело. Миссис Росс уставилась на него, словно увидела привидение. Паркер принимается объяснять, что они проделали долгий путь и с ними служащий Компании, но, прежде чем он успевает закончить, мужчина поворачивается и уходит, откуда пришел. Паркер смотрит на миссис Росс и пожимает плечами. Дональд слышит, как она шепчет Паркеру: «Мне кажется, этот человек пьян», — и мрачно про себя улыбается. Ясно, что она не в курсе зимних развлечений в отдаленных факториях.
— Нам следует идти за ним? — недоумевает миссис Росс.
Как обычно, она обращается к Паркеру, но Дональд ковыляет к ним; у него так замерзли ноги, что уже не болят. Все-таки это отделение Компании, а потому он ощущает потребность встать у руля.
— Уверен, что сейчас кто-нибудь выйдет. Знаете, миссис Росс, зимой в фактории, особенно такой отдаленной, мужчины коротают время, как умеют.
Оставшиеся за воротами собаки исступленно лают и бьются в упряжи. Похоже, они неспособны устоять на месте, чтобы не подраться. Сейчас, например, такое ощущение, что они пытаются растерзать друг друга. Паркер идет к ним, кричит, размахивая палкой; тактика на вид не слишком приятная, но эффективная. Через пару минут до них доносятся шаги, и из-за угла появляется еще один человек. Дональд облегченно вздыхает, видя, что этот — белый, возможно, чуть постарше Дональда, с бледным озабоченным лицом и взъерошенными рыжеватыми волосами. Он кажется встревоженным, но трезвым.
— Боже мой! — восклицает он с явным раздражением. — Так это правда…
— Привет! — Шотландский акцент еще больше воодушевляет Дональда.
— Что ж… добро пожаловать. — Кажется, он слегка приходит в себя. — Прошу прощения, но уже довольно давно у нас не было гостей, а зимой… особенно. Я уж вовсе забыл, как себя вести в таких случаях…
— Дональд Муди, бухгалтер Компании из форта Эдгар. — Дональд, покачиваясь, протягивает руку.
— A-а, мистер Муди. Э-э, Несбит. Фрэнк Несбит, заместитель управляющего.
«Заместитель управляющего»? О такой должности Дональд никогда не слышал и пораженно замирает, однако тут же приходит в себя настолько, чтобы соблюсти приличия по отношению к миссис Росс:
— Это миссис Росс, а это… — (в воротах появляется зловещая фигура Паркера с большой палкой), — э-э, Паркер, который провел нас сюда.
Несбит пожимает им руки, а потом в ужасе смотрит на ноги Дональда:
— Господи, ваши ноги… у вас что, нет башмаков?
— Есть, но, испытывая некоторое неудобство, я снял их вон там… право, ничего страшного. Просто, знаете ли, волдыри.
Дональд ощущает приятную легкость в голове и понимает, что вот-вот упадет. Несбит не выказывает ни малейшей склонности проводить их в помещение, хотя уже почти стемнело и сильно подмораживает. Он заменю нервничает и вслух размышляет, удовольствуются ли они ужасно запущенными комнатами для гостей или следует освободить для них его собственные апартаменты… После некоторых колебаний — показавшихся Дональду многочасовыми, и его замерзшие ноги тем временем вовсе одеревенели — Несбит ведет их за угол и впускает в дом. В конце неосвещенного коридора он открывает дверь большой нетопленой комнаты.
— Будьте так любезны подождать здесь немного. Я найду кого-нибудь, чтобы разжег огонь и принес вам что-нибудь горячее. Прошу прощения…
Несбит удаляется, хлопнув за собой дверью. Дональд ковыляет к холодному очагу и падает на стул.
Паркер уходит, сославшись на то, что должен присмотреть за собаками. Дональд вспоминает форт Эдгар, где гости всегда были поводом для праздника и обращались с ними, будто с королевскими особами. Похоже, служащих здесь не много: он успевает заметить, насколько грязен очаг, прежде чем уступить изнеможению, только и ждавшему, чтобы закрыть ему глаза бархатной рукой.
— Мистер Муди!
Ее резкий голос заставляет его вновь открыть глаза.
— Мм? Да, миссис Росс?
— Давайте не будем сразу объяснять, зачем мы здесь, не сегодня. Лучше посмотреть сперва, что тут к чему. Нам же не нужно, чтобы они насторожились.
— Как вам будет угодно.
Он снова закрывает глаза. Невозможно поддерживать связный разговор, пока он не поспит хоть немного. Какое блаженство — не ощущать больше этого пронизывающего холода!
Ему казалось, он лишь на мгновение смежил веки, но, когда поднимает их снова, в очаге горит огонь, а миссис Росс нигде не видно. За окном мгла, и он понятия не имеет, который теперь час. Но такое наслаждение сидеть в тепле, что он не может заставить себя шевельнуться. Будь здесь кровать, лишь она могла бы заставить его сдвинуться с места. Затем сквозь невероятную усталость проникает понимание, что в комнате кто-то есть. Он поворачивает голову и видит женщину-полукровку, которая принесла лохань воды и бинты. Она кивает ему, садится на пол к его ногам и начинает снимать пропитанные кровью тряпки.
— О, благодарю вас. — Дональд несколько смущен этим вниманием, а также отвратительным состоянием повязки. Он безуспешно пытается справиться с приступом зевоты. — Меня зовут… Дональд Муди, бухгалтер Компании в форту Эдгар. А как ваше имя?
— Элизабет Берд.
Она едва смотрит на него, занятая обработкой ран. Дональд вновь откидывает голову на спинку стула, счастливый тем, что от него не требуется ни говорить, ни даже думать. Его обязанности могут подождать до завтра. А пока, в ритме обтирающих его ступни рук смуглой женщины, можно спать, спать и спать.
