Виктор, только что спустившийся бегом за почтой, понуро стоял на сумрачной площадке первого этажа, прислонившись к кафельной плитке и тяжело дыша. Руки его дрожали.

Его глаза еще раз пробежали по рукописным строчкам:

«Просто знай, что я тебя люблю. Подпись: ты угадаешь кто».

Никакое иное сообщение не могло причинить ему такого страдания. И не важно, кто автор этих слов, да, не важно: он не хочет их слышать.

Он был подавлен и знал, что не в силах сейчас вернуться в мансарду, где его ждали университетские товарищи. Ведь та или тот, кто написал записку, возможно, был сейчас там наверху…

Виктор в отчаянии помотал головой. «Почему меня никак не оставят в покое? Почему все всегда кончается именно так?»

Он решил пройтись, встряхнулся и под предлогом покупки булочек к чаю выглянул на улицу. Площадь была залита весенним солнцем.

— Здравствуйте, Виктор, — сказал Людо, куривший у подъезда.

Он пробормотал ответное приветствие и двинулся вперед.

— Здравствуйте, Виктор, — промурлыкала Ева из своего «рапида» цвета бычьей крови.

— Здравствуйте, Виктор! — крикнул Ипполит, когда Виктор пересекал облюбованную попугаями площадь.

— Здравствуйте, Виктор! — воскликнул Орион, расставляя орхидеи у себя на витрине.

Виктор ответил каждому из них неловким жестом. Все смотрели на него с симпатией: Виктора любили с первого взгляда все без исключения.

Он был воплощением идеального молодого человека, пленительного, но не сознающего своих чар, хорошо сложенного, но смущенного этим фактом, часто сутулившегося, чтобы не щеголять высоким ростом, вечно задрапированный несколькими слоями одежды. Обычно он двигался со спокойной кошачьей грацией, похожий на тигра, затерянного в городских джунглях, пока кто-то не обратится к нему: тогда он менялся, открывался, делался разговорчивым, радушно делился мыслями, задавал уместные вопросы и поддерживал беседу с видимым удовольствием.

Он обосновался на площади Ареццо год назад и был принят старожилами как манна небесная: красота зачастую воспринимается как высший дар. Оттенок его светлой лучезарной кожи, почти перламутровой, бледность которой подчеркивалась насыщенным каштановым цветом его шевелюры, казалось, был не далее как этим утром подобран божественным живописцем.

Будучи красивым, он был неподвластен карикатуре на свою красоту: если его грива и казалась романтической, у него не было ни романтической позы, ни эгоцентризма; если он и одевался со вкусом, то не намеренно, а лишь потому, что не мог иначе. Являя красоту, свойственную обоим полам — женственно-прекрасны были его глаза, рот, волосы и кисти рук, а нос, торс и бедра воплощали красоту мужчины, — он никак не подчеркивал эту двойственность, довольствуясь тем, что был ею наделен. Короче, Виктор нравился всем возрастам и обоим полам. Здесь следует уточнить понятие «нравился»: он вызывал не сексуальные желания, а скорее сильную симпатию и удовольствие от созерцания его гармоничного существа. В нем не было никакого самодовольства, напротив, он был сдержан, уязвим, тревожен; в нем угадывалась надломленность. Возможно, причиной был слух, пущенный одной злючкой и расползшийся по факультету, будто Виктор сирота; слух этот не был ни подтвержден, ни опровергнут.

Виктор в задумчивости добрел до булочной. Продавец — культурист-любитель в футболке, эффектно облегавшей накачанное тело, — при виде его нахмурился:

— Да, Виктор, чего ты хочешь?

— Кекс c изюмом, пожалуйста.

В глазах этого воинствующего спортсмена Виктор был поистине головоломкой: не обладая развитой мускулатурой, Виктор привлекал всех, в том числе и его самого. Он иногда воображал Виктора более широкоплечим, с более развитыми грудными мышцами, с рельефными ягодицами, но вынужден был признать, что это его не украсило бы, он стал бы обыкновенным, вернее, несуразным: он был несовместим с культом бицепсов.

Не догадываясь о внутренней дискуссии, вспыхнувшей в голове у продавца, Виктор вернулся на площадь Ареццо.

Пробежка пошла ему на пользу. Ему нечего беспокоиться. В этом послании не было никаких притязаний, что давало отсрочку. А позднее, если авторство установится, он найдет способ выкрутиться. Ведь до сих пор ему это удавалось.

Он нырнул в подъезд здания в стиле модерн и взобрался на самый верх; в мансардном коридоре раздавались громкие возгласы друзей; он перевел дыхание и открыл дверь.

— Долго же ты ходил за почтой!

— Зато смотрите, что я вам принес.

Появление восхитительного кекса с изюмом было встречено шквалом аплодисментов.

Распечатки курса лекций и учебники были оттеснены роскошным пиршеством. Студенты бросились варить кофе.

Пока шла обычная застольная болтовня — кто-то вспоминал случай из детства, кто-то делился рецептом кекса, кто-то вздохнул о хрустящем сахарном печенье, — Виктор разглядывал товарищей и пытался понять, был ли среди них автор записки.

Регина или Паскаль исключены, они повсюду вместе. Луизон, как известно, подружка Давида, студента-медика. Колина отпадает, она начала обхаживать Тристана. Оставались Жюли, Саломея и Жильдас.

Но Виктор понапрасну настраивал свои локаторы, он не заметил ничего подозрительного. В комнате царила открытая дружеская атмосфера, не зараженная вирусом сексуальности.

— Что-то не так, Виктор? У тебя неприятности?

Регина наклонилась к нему. Что делать? Выкурить лисицу из норы?

— Почта.

Разговоры стихли.

— В чем дело?

— Плохие новости?

— Ну говори, что случилось!

Виктор, напуганный пристальным интересом товарищей, пошел на попятную:

— Нет… Я ждал письма по поводу стипендии на следующий семестр, а оно не пришло.

Жильдас ответил:

— Не волнуйся. Я жду такого же письма, но мне известно, что оно придет недели через две. Если ты сейчас начнешь хандрить, то проведешь две кошмарные недели.

— Спасибо, я не знал.

Студенты облегченно рассмеялись и снова принялись болтать.

Виктор испытующе вгляделся в товарищей. Может, кто-то из них изменился после разговора о письмах? Может, какая-то из девушек ловит его взгляд?

А не ускорит ли он свое исследование, подбросив письмо на видное место?

Он поднялся, якобы для того, чтобы приготовить кофе, вынул письмо из кармана и положил возле раковины. Каждый, кто подойдет помыть руки, заметит его.

Подготовка к экзаменам продолжилась. Девять студентов задавали друг другу вопросы, проверяя свое знание международного права. Виктор потихоньку успокоился. Он любил друзей и был уверен: в их кругу не могло быть никакой двусмысленности.

К полудню друзья стали прощаться и сговорились продолжить занятия завтра.

Виктор тепло попрощался с каждым, открыл окна, чтобы проветрить комнату, накалившуюся от бурления стольких воспаленных умов, и собрал кружки. Подойдя к раковине, он увидел, что письмо пропало.

Он осмотрел все вокруг. Кухонька была не больше платяного шкафа, и в считаные секунды Виктор пришел к выводу, что письмо унесли.

Значит, написал его кто-то из ушедших товарищей. И хотел подчеркнуть свое авторство, забрав его с собой. И дальше пойдет по нарастающей: личность автора выявится и начнутся проблемы.

Он был взбешен, ему хотелось расколошматить все вокруг, но вспомнил, что здесь он не дома. Недолго думая, он схватил трубку и позвонил своему дяде:

— Батист, я, видимо, уеду.

— Что за новости! В чем дело?

— Уезжаю из Брюсселя.

— Почему?

— Должна быть причина? Просто уезжаю из Брюсселя.

— В чем ты разочаровался, Виктор? В Брюсселе или в университете?

— Не знаю.

— Вчера ты говорил Жозефине, что тебе здесь очень нравится.

— То было вчера.

— А что случилось сегодня?

— Я хочу уехать.