Я проснулась в темноте и вспомнила, что лежу в гостиничном номере. Мне приснился кошмар. Во сне мне было лет двенадцать или тринадцать. Я спала в нашей нью-йоркской квартире, но меня разбудили странные звуки. Они доносились из комнаты отца. Я слышала голоса матери и брата. А отец… он шумно дышал, и каждое дыхание сопровождалось звуком, которому я не могла подобрать определение. Что-то вроде стона. Страшный, нечеловеческий, он наполнял всю квартиру. Я вскочила и прямо в ночной рубашке бросилась туда. Бежала босиком по холодному полу. Дверь отцовской комнаты была открыта. Мать стояла на коленях перед его кроватью.

— Нет! — исступленно повторяла она. — Ради бога, нет! Нет, нет, нет!

Брат тряс отца за плечи:

— Очнись, отец! Очнись!

Потом брат тоже встал на колени и принялся растирать отцу грудь и делать искусственное дыхание. Отец взмахивал руками. Его глаза были неестественно выпучены. Лоб и волосы блестели от пота. Он стискивал пальцы в кулаки. Боролся, не желая умирать.

Он снова застонал, и я вся сжалась. Отцовские руки двигались все медленнее. Потом они упали на постель, пальцы разжались. Еще через мгновение его руки безжизненно свесились.

Я проснулась и обрадовалась, что в реальной жизни не переживала ничего подобного.

Снова закрыла глаза и попыталась представить отца рядом с Ми Ми в их последние часы жизни. У меня ничего не получалось. Эта сторона отцовской жизни была от меня закрыта и теперь уже никогда не откроется. Но чем больше я думала о его смерти, тем лучше понимала: у меня нет причин скорбеть по отцу. Он и сейчас был рядом со мной. Каким образом, я объяснить не могла. Даже не могла оформить свои эмоции в слова. Чем-то они похожи на чувства маленького ребенка: ощущение безраздельной близости со своими родителями. Смерть отца не воспринималась мною как невосполнимая утрата. Уверена, она и его не пугала. Папа не противился смерти. Просто знал: настал час уйти из этого мира. Время и место он выбрал сам. И ту, с кем покидал этот мир, — тоже. Пусть я не находилась рядом с ним в его последние минуты. Это ничего не меняло и ничуть не уменьшало его любовь ко мне… С этими мыслями я снова уснула.

Вторично проснулась поздно, ближе к полудню. В номере было жарко, и я с удовольствием встала под холодный душ.

В углу столовой, на стуле, дремал официант. Наверное, сидит здесь с семи утра. Сейчас проснется и задаст привычный вопрос: «Яичница или омлет? Чай или кофе?»

Я едва успела усесться за столик, как увидела дежурного администратора. Женщина направлялась ко мне. Церемонно поклонившись, она подала мне коричневый конверт и сказала, что это от У Ба. Он заходил рано утром и просил передать.

Конверт был слишком толстым для одного лишь письма. Я вскрыла его. Внутри лежало пять старых черно-белых раскрашенных фотографий. Мне сразу вспомнились открытки двадцатых годов. На обороте каждого снимка карандашом была проставлена дата. Самый ранний датирован 1949 годом. Женщина на фоне легкой стены, сидящая в позе лотоса. На ней была красная кофта и лонгьи. Черные волосы стянуты в пучок и украшены желтым цветком. Женщина слегка улыбалась. Должно быть, это и есть Ми Ми. У Ба ничуть не преувеличил. Меня поразила ее красота и изящество. От Ми Ми исходило странное, почти сверхъестественное спокойствие, и оно-то поразило меня еще сильнее. Взгляд ее был пристальным, словно она смотрела исключительно на меня. Рядом сидел мальчик лет восьми или девяти, одетый в белую рубашку. Может, племянник, сын кого-то из братьев? Мальчик доверчиво смотрел в объектив фотоаппарата.

Все снимки были сделаны с промежутком в десять лет, и на каждом Ми Ми сидела в одинаковой позе. На втором фото она практически не изменилась. Рядом, положив руки ей на плечи, стоял молодой человек. Оба открыто и дружелюбно улыбались, но в их улыбках виделся оттенок грусти.

Еще через десять лет годы начали брать свое, но время ничуть не уменьшило обаяния Ми Ми. Наоборот, она стала еще красивее. Любая американка в ее возрасте стремится активно замаскировать признаки старения — если не с помощью хирурга, то хотя бы посредством косметики. Зачастую такие попытки оказываются тщетны, а то и вовсе производят обратный эффект. Ми Ми старела с достоинством.

И вновь рядом с ней стоял мужчина.

Последний снимок сделан в 1989 году, за два года до возвращения моего отца в Кало. Ми Ми сильно исхудала, выглядела ослабевшей и больной. Рядом с ней сидел… У Ба. Я узнала его не сразу, лишь приглядевшись. На снимке он был моложе, чем сейчас. Я разложила все фотографии в ряд и снова принялась внимательно разглядывать каждую.

Первым сходство почуяло мое сердце. Оно вдруг сильно забилось, и мне даже стало больно. Потом мелькнувшая мысль оформилась в слова. Я перебегала глазами от снимка к снимку. Мужчина на фото 1969 года весьма напоминал У Ба. Снятый десятью годами раньше — тоже. Я двигалась в обратную сторону. Вскоре различила черты У Ба и в мальчике, сидящем рядом с Ми Ми. Произвела в уме нехитрые подсчеты. Затем представила себе нынешнего У Ба. Сильный нос. Смех и мягкий голос. Привычку почесывать в затылке. Я поняла, кого он мне напоминает. Почему же он сразу ничего не сказал? Боялся, что не поверю? А может, я просто обманывала себя и лишь воображала сходство У Ба с моим отцом?

Забыв про завтрак, я отправилась к У Ба. Дома его не оказалось. Соседка сообщила, что он ушел в город. Меж тем стрелки часов показывали начало пятого дня. Я вернулась на главную улицу, расспрашивая, не видел ли кто У Ба. Люди качали головой.

Отчаявшись его найти, я зашла в чайный домик, где мы сидели несколько дней назад. Официант меня узнал и сказал, что У Ба бывает у них дважды в день. Утром уже заходил, но второй раз не придет. Ведь сегодня — пятнадцатое число. Тин Вин и Ми Ми умерли пятнадцатого числа. С тех пор, вот уже более четырех лет, каждый месяц жители Кало собираются и устраивают поминальный вечер в честь этих великих влюбленных. У Ба наверняка сейчас в доме Ми Ми либо направляется туда. Официант добавил, что я легко найду дорогу и одна. Достаточно перейти железнодорожные пути, и я увижу процессию.

Он оказался прав. Уже на подходе к станции я заметила вереницу людей, они поднимались по склону холма. Женщины несли на голове миски и корзины, наполненные бананами, манго и папайей. Мужчины держали в руках свечи, благовония и цветы. Все были нарядно одеты в яркие лонгьи красного, синего и зеленого цвета, дополненные белыми рубашками и кофтами. Зрелище очень впечатляло.

На полпути к дому Ми Ми я услышала детские голоса. Их сопровождало мелодичное позвякивание колокольчиков, раскачиваемых ветром. Я узнала мелодию. Та же песня, что я слышала в доме У Ба. Тогда она доносилась из горного монастыря.

Дом Ми Ми было не узнать. Его украшали разноцветные ленты. Под карнизом висели колокольчики. Двор и крыльцо плотно заполнились людьми. Увидев меня, они приветственно улыбались. Я стала пробираться к крыльцу. Возле него сидели поющие дети, которым тихо подпевали взрослые. Часть пришедших поднимались по ступенькам и входили в дом, другие возвращались из дома во двор. Но где же У Ба?

Людской поток подхватил меня, и вскоре я оказалась внутри.

Весь дом — одна большая комната. Из мебели — только кровать. Ставни на окнах были закрыты. На полу горели десятки свечей, заливая комнату теплым красновато-желтым светом. На полке, почти у самого потолка, стояла большая статуя Будды. На кровати чьи-то заботливые руки разложили цветы, тарелки с фруктами, листья чая, сигары и рис. Само ложе было покрыто золотистой фольгой: обе спинки, столбики и даже рейки, на которых когда-то лежал матрас. Все это сверкало, придавая комнате ореол сказочности. На полу стояли вазочки с благовониями и множество подносов, куда гости складывали приношения. В воздухе пахло курительными палочками и сигарами. Женщины заменяли цветы и фрукты, потерявшие свежесть, на новые, только что принесенные.

Это был целый ритуал. Люди кланялись статуе Будды, затем подходили к кровати, закрывали глаза, поднимали руки и проводили пальцами по деревянным поверхностям. Казалось, они пытаются пробудить некий могущественный вирус, притаившийся в каждом из нас.

«Смерть — это не конец жизни, а одно из ее состояний», — говорил мне У Ба.

Думаю, его здесь знали все.

Я застыла в углу. На дворе стемнело. Сквозь щель в стене я видела двор, залитый светом множества маленьких свечей.

Я не знала, когда рядом со мной появился У Ба. Он улыбался так, словно ничего не случилось. Я хотела ему что-то сказать, но он приложил палец к губам.

Я смотрела на подрагивающее пламя свечей, на охапки цветов, на лица людей. Я достигла конца своего путешествия. Нашла то, что искала. Мне хотелось схватить свою находку и не выпускать из рук, но я знала: этот дар невозможно положить в чемодан и увезти домой. Он предназначался не мне одной. Он принадлежал всем нам, а иначе переставал быть даром. Я знала: отныне он будет давать мне силу до конца моих дней.

Вместе со всеми я получила его в наследство от отца и Ми Ми.

Дар любви.