— Два джина с тоником и воду для рыбки, — уже в пятый раз за вечер заказал брат.

Сам он был одет Лайзой Минелли и выглядел очень мило, если не замечать, что он не побрил ни лица, ни ног. Когда мы выходили из дома, мать с отцом пролили слезу, видя, как их возлюбленный сын отправлялся в холодную ночь, одетый как дочь, и еще неизвестно, кем вернется. Это, как позже выразился отец, было одним из нежданных следствий счастья иметь детей.

К тому моменту, когда нам принесли заказанные напитки. Артур умело притворился больным и немощным и сумел раздобыть нам лучшие места у камина. Брат отодвинул меня подальше от огня на том основании, что у меня чересчур воспламеняющийся костюм и я могу испортить всем праздник, если вдруг вспыхну как факел. Кажется, примерно в это время я и заметила в углу вумбла Ориноко, который пристально наблюдал за нами. Я вспомнила, что он следил за нами и раньше, в «Веселом матросе», где у него произошла стычка с собакой (настоящей, не ряженой). Он был один и стоял прямо под часами, которые показывали половину двенадцатого.

Артур подтолкнул моего брата локтем и сказал:

— Вумбл, северо-запад.

Я не успела вмешаться и спросить, что «северо-запад», потому что вумбл тут же направился к нам.

— Привет, — сказал брат, — я — Лайза, а это — рыбка.

Я вяло помахала плавником и широко зевнула, благо меня скрывала голова из папье-маше, ставшая вдруг очень тяжелой.

— А я — Фредди Меркьюри, — представился Артур и нервно поправил усики.

— А я — Ориноко, — сказал вумбл очень низким голосом.

Если бы такими голосами разговаривали настоящие вумблы, то дети их боялись бы, а мультфильм никогда не стал бы популярным.

Его звали Пол, и он был из Манчестера. Когда он снял голову, под ней обнаружились короткие темные волосы; или, может быть, длинные, я не помню; я помню только, что с этого момента все настроение и направление такого чудесного вечера изменилось, а причиной тому был именно вумбл. Я изо всех сил старалась не заснуть, старалась подслушать их приглушенный разговор и шутки, не предназначенные для меня, но все без толку. Я больше не была одной из них, а глаза сами закрывались еще до того, как пьяные, нестройные голоса сплелись в первых тактах «Забыть ли старую любовь». Беспокойство из-за Дженни Пенни, бокал шампанского и тайком отпитые из чужих бокалов глотки спиртного сделали свое дело, и после этого я уже ничего не помню: ни дороги домой, ни того, как Артур передал меня на руки матери, ни того, как Рыжик плясала чечетку на каменных плитах пола, ни рассказанного Артуром неприличного анекдота про принцессу Маргарет. Помню только, как отец поцеловал меня на ночь и сказал: «Пусть новый год будет для тебя очень счастливым».

Четыре часа спустя я открыла глаза, голодная и совершенно выспавшаяся. Я потихоньку спустилась в гостиную, там еще было тепло. Повсюду валялись пустые бутылки и ленты серпантина; в кресле уютно устроились туфли Рыжика и ее боа из перьев. Я отправилась на кухню, налим себе большой стакан воды и решила проверить, не осталось ли в буфете лимонного пирога. Ставя стакан на сушилку, я случайно выглянула в окно и увидела темный силуэт брата, бегущего в сторону леса, и преследующую его неясную тень. В том, что это брат, сомневаться не приходилось: на нем все еще был парик и лакированные шпильки, поблескивающие в лунном свете. Я быстро запихала остатки пирога в рот, натянула мамин свитер, сунула ноги в сапоги и выскочила в первоянварскую темноту и холод.

По дороге я прихватила палку и со всех ног побежала к кромке леса. Дважды я споткнулась в темноте, но потом глаза постепенно привыкли, да и треск ломающихся веток впереди служил мне хорошим ориентиром. Я ничуть не боялась, новая роль спасителя придавала мне храбрости, и, распихивая кусты ногами, я мчалась вперед. Откуда-то слева, из-за тесно стоящих дубов, донеслись смешки, я повернула, добежала до их широких стволов, пригнулась и осторожно раздвинула листья замерзшего папоротника. И меня почти сразу же вырвало.

Я сидела на кровати и не сводила глаз с пристроившегося на туалетном столике вумбла. Он приехал со мной из старой жизни, его подарила мне Дженни Пенни на мой седьмой день рождения. Она дождалась, когда разойдутся все гости, а потом вручила его мне и сказала: «Это самый лучший подарок в твоей жизни. И это я его тебе подарила».

А теперь я смотрела на него и думала не о красивой упаковке, которую она сама сделала, и не о приколотом к его шарфику стихотворении под названием «Лучший друг» — нет, я могла думать только о том, как мой брат в темном лесу стоит на четвереньках, а сзади к нему прилепилась большая детская игрушка, грубым басом выкрикивающая: «С Новым годом тебя. Джо. С Новым годом тебя. Ух, ух, ух».

Я встала, взяла игрушку, сунула ее в старый пластиковый пакет, пропахший луком, и засунула в нижний ящик шкафа, где лежали туфли, из которых я выросла. Через неделю все его содержимое будет отправлено в магазин на благотворительную распродажу, и там вумбл Ориноко будет еще долго сидеть в витрине между потрепанной книжкой «Челюсти» и ржавой подставкой для тостов. Такое вот своего рода возмездие.

Тогда я ничего не сказала брату о том, что видела, только потом, много позже, когда мы уже взрослыми сидели у причала и у каждого была своя взрослая жизнь. Он не помнил той ночи, как не помнил и многих других, и, когда я ему рассказала, он долго смеялся, опустив лицо в ладони, а потом только спросит сквозь смех: «Какой, на фиг, вумбл?»

А Дженни Пенни так и не сообщила мне, что добралась до безопасного места. Не было ни письма, ни звонка, и я так никогда и не узнала, почему им так срочно пришлось уехать, и куда, и чем она сейчас занимается. Вскоре после всей той истории я позвонила по ее старому номеру, трубку снял какой-то мужчина и накричал на меня, я испугалась и дата отбой. Гадая, что бы такого он мог сделать.

В другой раз, примерно год спустя, я сидела на своей кровати и думала о ней, и пыталась починить тот телепатический мост, который когда-то связывал нас, но разрушился после ее отъезда. В комнате было совершенно тихо, низкое солнце медленно перемещалось за стволами деревьев, и вдруг у меня перед глазами высветился номер, и цифры в нем несколько раз повторялись, а их порядок казался неслучайным и значительным. Я не сомневалась, это было послание от нее. Дрожащими пальцами и взяла телефон, набрала номер и стала ждать, что вот-вот услышу ее голос. Но я так его и не услышала. Вместо этот ответила женщина: «„Золотой лотос“. Что желаете заказать?» Это был торгующий навынос китайский ресторан в Ливерпуле, и много лет спустя он еще сыграет свою роль в этой истории.

Оставалось только признать, что тот Новый год навсегда поглотил Дженни Пенни и мне надо отпустить ее. Но все равно каждое Рождество я снова и снова слышала ее торопливый шепот: «Я тебе сообщу, когда мы туда приедем. До свидания, Элли. Я тебе сообщу».

Мне очень не хватало ее. Мне всегда будет не хватать ее. Я часто думала, как бы сложились для меня все грядущие годы, если бы мы прожили их вместе. Что бы изменилось. Могла бы я не допустить того, что случилось с ней? Мы с ней вдвоем были хранителями тайного мира, одинокого мира, куда другим вход был запрещен. А теперь мне много лет предстояло плутать по жизни без нее.