Керра
Май 1247 года, Конья
Очень трудно возражать, когда дело касается такой деликатной темы, как любовь. Это все равно что пытаться сдерживать порыв ветра. Даже если знаешь, что ветер несет с собой разрушение, его бег нельзя замедлить. Довольно скоро я перестала задавать Кимье вопросы, однако не потому, что она убедила меня в своей правоте, а потому, что я увидела в ее глазах любовь. Что толку спрашивать? Пришлось принять эту свадьбу, как и все другое, над чем я не властна.
Месяц Рамадан пролетел в хлопотах. У меня не было ни минуты, чтобы подумать о предстоящей свадьбе. Праздник Эйд пришелся на воскресенье, а через четыре дня мы выдали Кимью за Шамса.
Вечером, накануне бракосочетания, случилось кое-что, полностью изменившее мое настроение. Я была одна в кухне и месила тесто, чтобы приготовить лепешки для гостей. Неожиданно, сама не понимая, что делаю, я принялась лепить нечто из небольшого шарика теста. Получилась фигурка Девы Марии. Моей Богоматери. Ножом я вырезала длинное платье и лицо со спокойным, жалостливым выражением. И до того забылась за этим занятием, что не заметила, как кто-то подошел и встал у меня за спиной.
— Керра, что это ты делаешь?
Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Обернувшись, я увидела Шамса, который стоял у двери и с любопытством следил за мной. Первым моим побуждением было спрятать фигурку, но — слишком поздно. Шамс подошел поближе и посмотрел на мое творение.
— Это Дева Мария? — спросил он и, когда я не ответила, повернул ко мне сияющее лицо. — Она прекрасна. Ты очень тоскуешь по ней?
— Прошло много времени с тех пор, как я стала мусульманкой. И я — мусульманка, — отрезала я.
Однако Шамс продолжал говорить, словно не слыша меня:
— Наверно, тебе интересно, почему в исламе нет женщины, подобной Марии? Конечно же есть Айша, есть Фатима, но это не совсем то, по крайней мере для тебя.
Я чувствовала себя неловко и не знала, что сказать.
— Позволь мне рассказать одну историю.
И вот его история:
— Однажды сошлись вместе четыре путешественника — грек, араб, перс и турок. Оказавшись в небольшом городке, они решили раздобыть какую-нибудь еду. Так как денег у них было немного, то и выбрать они могли что-то одно. Каждый мысленно представил лучшую, на его вкус, еду. Когда спросили перса, то он ответил: «Ангур». Грек сказал: «Стафилион». Араб попросил для себя анеб, а турок — изюм. И они принялись спорить, не понимая друг друга. Спорили они, спорили, с каждой минутой все более озлобляясь, пока не вмешался случайно проходивший мимо суфий. На собранные деньги суфий купил виноградную гроздь. Потом он положил ее в коробку и примял. По его настоянию путешественники выпили сок и выплюнули кожуру, потому что главным был вкус плода, а не его внешняя форма.
— Христиане, иудеи, мусульмане спорили о внешнем виде плода, а для суфия была важна его суть, — сказал Шамс с радостной улыбкой.
— Я… я не думаю, что это правильно, — с запинкой произнесла я.
— Почему же нет? Религии что реки. Они все текут в одно море. Богоматерь утешает, сострадает, любит безусловной любовью. Она принадлежит всем и каждому в отдельности. Став мусульманкой, ты все равно можешь любить ее и даже назвать свою дочь Марией.
— У меня нет дочери.
— Будет.
— Откуда тебе знать?
— Я знаю.
Я разволновалась, услышав такое, однако волнение вскоре сменилось чувством покоя. Объединенные покоем и некой гармонией, мы вместе смотрели на фигурку Богоматери. Мое сердце растаяло, и в первый раз с тех пор, как Шамс появился в нашем доме, я смогла увидеть в нем то, что видел Руми, — человека с большим сердцем.
И все же я сомневалась, что он станет хорошим мужем для Кимьи.