Не знаю, как мне справиться с тем, что произошло. Сегодня утром словно ниоткуда явилась незнакомая женщина и стала расспрашивать о Шамсе Тебризи. Я попросила ее прийти позже, так как его не было дома, но она сказала, что ей некуда идти, и стала молить, чтобы я разрешила ей подождать во дворе. Тут у меня возникли некоторые подозрения, и я спросила, кто она такая и откуда. Женщина упала на колени и подняла покрывало, открыв лицо, испещренное шрамами и кровоподтеками от побоев. Несмотря ни на что, она показалась мне очень красивой и лицом и фигурой. Беспрестанно всхлипывая, она все же сумела признаться в том, что я заподозрила с самого начала. Она была шлюхой из дома терпимости.

— Я сбежала из этого ужасного дома, — пояснила она. — Пошла в общественную баню, омылась сорок раз и прочитала сорок молитв. И еще дала обет держаться подальше от мужчин.

С сегодняшнего дня моя жизнь принадлежит Богу.

Не зная, что сказать, я смотрела в ее глаза — глаза раненого существа — и думала о том, как столь юная и хрупкая девушка нашла в себе силы уйти от той единственной жизни, которую знала. У меня не было желания видеть падшую женщину возле своего дома, но чем-то она пленила мое сердце, наверное, своей простотой или скорее наивностью. Никогда в жизни не видела ничего подобного. Карие глаза этой незнакомой женщины напомнили мне глаза Девы Марии. Ну как было прогнать ее? Вот я и позволила ей подождать Шамса во дворе. Это было самое большее, что я могла для нее сделать. Она села около стены и замерла, уставившись перед собой, словно мраморная статуя.

Спустя час, когда Шамс и Руми вернулись с прогулки, я бросилась к ним, чтобы рассказать о неожиданной гостье.

— Ты хочешь сказать, что у нас во дворе шлюха? — удивленно переспросил Руми.

— Правильно. И она говорит, что ушла из бардака, потому что собирается искать Бога.

— А, это, верно, Роза пустыни! — воскликнул Шамс, и в его голосе я услышала не столько удивление, сколько радость. — Почему же ты держишь ее во дворе? Впусти ее сюда.

— Но что скажут соседи, когда узнают, что мы приютили шлюху под своей крышей? — спросила я, задыхаясь от волнения.

— Разве мы все не живем под одной крышей? — возразил, показывая на небо, Шамс. — Короли и бродяги, девственницы и шлюхи, все мы живем под одним небом!

Разве поспоришь с Шамсом? У него на все есть ответ.

Тогда я пригласила шлюху в дом, моля Бога о том, чтобы Он отвел от нас любопытные взгляды соседей. Едва Роза пустыни переступила порог дома, как с рыданиями бросилась целовать руки Шамсу.

— Я очень рад, что ты пришла, — сияя, словно встретил старого друга, произнес Шамс. — Тебе не придется идти назад. Этот период твоей жизни подошел к концу. Да сделает Бог твой путь к познанию Истины плодотворным!

Роза пустыни зарыдала еще горше:

— Хозяйка не оставит меня в покое. Она пошлет за мной Шакалью Голову. Ты не знаешь, как…

— Успокойся, дитя, — перебил ее Шамс. — Запомни еще одно правило: «Пока все остальные в этом мире стремятся куда-то, хотят сделаться кем-то, только чтобы все нажитое оставить на земле после смерти, ты идешь к высшей ступени. Проживи эту жизнь легко и без лишнего груза, словно Ничто. Только осознание „Ничто“ заставляет нас идти дальше».

Поздно вечером я показала Розе пустыни ее кровать. Она мгновенно заснула, а я вернулась в комнату, где оставались Руми и Шамс.

— Ты должна прийти на наше представление, — сказал Руми, увидев меня.

— Какое представление?

— Духовный танец, Керра. Ничего подобного ты никогда не видела.

В изумлении смотрела я на своего мужа. Что происходит? О каком танце он говорит?

— Мавлана, ты почитаемый ученый, и тебе ни к чему развлекать публику. Что подумают люди? — спросила я, чувствуя, как разгорается у меня лицо.

— Не беспокойся, — сказал Руми. — Мы с Шамсом уже давно это обсуждаем. Нам хочется представить танец кружащихся дервишей. Его называют сэма. Тот, кто ищет Священной любви, будет радушно принят нами.

У меня чудовищно разболелась голова, однако эта боль была несравнима с тем, что творилось у меня в сердце.

— А что, если это не понравится людям? Не всем же нравятся танцы, — произнесла я, обращаясь к Шамсу и надеясь, что это остановит его, хотя наверняка у него и на сей раз был приготовлен ответ. — По крайней мере, подумай о том, чтобы отложить представление.

— Не всем нравится Бог, — отозвался Шамс, никогда не пропускавший ни одного слова, произносимого собеседником. — Что же, отложить на время веру в Него?

На этом спор закончился. Лишь вой ветра наполнял дом, ударяя мне в уши.