Письмо № 3, от 18 ноября 2006 г

Дорогая Никки,

как только я прочитал свое письмо, сразу же попросил маму взять в библиотеке «Приключения Гекльберри Финна». Мне так не терпелось наконец заполучить художественную книжку со счастливой развязкой, что я проглотил ее за один присест, даже всю ночь не спал. Не знаю, читала ли тебе Тиффани те части дневника, в которых я пишу про моего чернокожего друга Дэнни, но его этот роман привел бы в бешенство, потому что Твен употребляет слово на «н» больше двухсот раз. Я знаю, потому что, закончив читать первые несколько глав, начал заново. И каждый раз, когда Марк Твен употреблял слово на «н», я делал пометку на бумажке — к концу книги получилось больше двухсот пометок! Дэнни считает, только чернокожие могут называть себя так, и вообще это всем известно, — знаешь, удивляюсь, как мог школьный совет пропустить такую книгу.

Но все-таки роман мне понравился, очень. Хотя Тому Сойеру следовало бы сразу сказать Джиму, что тот получил вольную. Тем не менее я был ужасно рад, когда в конце Джим обрел долгожданную свободу. И то, как Том и Гек стояли друг за друга горой в тяжелые времена, напомнило мне, как Дэнни и Пэт поддерживали друг друга в психушке. Что меня потрясло, так это долгая борьба Гека с мыслью, что Бог запрещает ему помогать Джиму, ведь Джим — беглый раб. Я понимаю, тогда у людей совсем другие ценности были, и Церковь, и государство одобряли рабство, но меня глубоко поразил тот эпизод, когда Гек, убежденный, что люди, помогающие беглым рабам, попадают в ад, все равно решается помочь Джиму — пусть ему за это и гореть в аду.

Я долго плакал после того, как прочитал твое письмо. Знаю, я был плохим мужем, и вовсе не злюсь за то, что ты изменяла мне, или за то, что покинула меня, или даже за то, что вышла замуж. Ты заслуживаешь счастья. Раз ты теперь замужем, наше воссоединение было бы грехом, прелюбодеянием, хотя я все еще считаю тебя своей женой. От этих мыслей у меня голова кружится, точно я в пропасть качусь. Хочется колотить себя по белому шраму над правой бровью: он всегда зудит, когда я растерян или взволнован. Если воспользоваться твоей метафорой… С тех пор как я себя помню, я все катил и катил по шоссе во мраке, наматывая бесконечные мили дорожной разметки. Все прочее было лишь остановкой на дозаправку — семья, «Иглз», танец, тренировки. Я все время ехал к тебе, желая лишь одного — снова быть с тобой. А теперь вдруг оказывается, что я добиваюсь замужней женщины — совершаю грех, стало быть. Едва ли ты понимаешь, как упорно я трудился, чтобы приблизить счастливую развязку. Я пришел в хорошую спортивную форму, и еще я теперь стараюсь проявлять доброту, а не доказывать всем подряд, что я прав. Я уже не тот человек, за которым ты была замужем все эти полные одиночества годы. Я стал лучше. Я стал тем, кто может водить тебя на танцы, даже полностью забросить спорт — и тренерскую работу, и «Иглз», — если это сделает тебя счастливой. Совесть говорит, что не следует давать волю этим чувствам, но твой совет прочесть роман Твена навел меня на мысль: может, ты мне этим знак подаешь. Гек считал, что не должен помогать беглому рабу, однако он последовал велению сердца и помог Джиму стать свободным, что и привело к счастливому финалу. Так, может, ты этим намекаешь мне, что я тоже должен следовать велению своего сердца? Зачем еще рекомендовать мне именно «Приключения Гекльберри Финна»?

Да вовсе не так уж плохо нам было вместе. В конце, может, и не очень радостно, но ты же помнишь, как все начиналось? Помнишь колледж? Помнишь, как мы поехали в Массачусетс посреди ночи? Была пятница, сразу после экзаменов в середине семестра, и мы смотрели по телевизору какую-то очередную передачу про путешествия — считали в то время, что будем много путешествовать. Все наши друзья ушли на вечеринку в спортбар, а мы остались дома, в моей городской квартире, с пиццей и бутылкой вина. Шла передача про то, как смотрят на китов с острова Мартас-Винъярд, и ты спросила меня, делают ли вино на острове Мартас-Винъярд. Я ответил, что в Новой Англии не тот климат и виноград нужных сортов просто не успеет там созреть, но ты стояла на своем: раз назвали остров виноградником Марты, значит, должен быть виноградник. Мы даже подрались в шутку — смеясь и охаживая друг друга подушками, — а потом вдруг сели в мой старенький «форд» и поехали на север.

Наверняка ты не думала, что я действительно повезу тебя аж до самого Массачусетса, не захватив даже смены белья и зубной щетки, но скоро мы уже оказались на мосту Таппан Зи, ты улыбалась, а я держал тебя за руку.

До Мартас-Винъярда мы так и не доехали, но провели совершенно безумные выходные в дешевом мотеле около мыса Код. Помнишь, как мы гуляли по мартовскому пляжу? Как занимались любовью в насмерть прокуренном номере, снова и снова, так что, казалось, сами насквозь пропитались запахом табака? Помнишь, мы прыгали на кровати, и дым как будто сочился из матраса во все стороны? Как мы шиканули и взяли на ужин омаров в том пошловатом ресторанчике под названием «Капитан Боб», где все официанты ходили с пиратской повязкой на глазу?

Мы все время говорили, что вернемся в Массачусетс, сядем на паром и увидим наконец, есть ли виноградники на Мартас-Винъярде. Почему мы не сделали этого прямо тогда? Наверное, потому, что в понедельник была учеба. Но я ужасно жалею, что мы не попали на паром в тот момент, когда была возможность. Ничего страшного не случилось бы. Подумаешь, пропустили бы занятия — всего-то. Сейчас это кажется таким глупым — доехать аж до мыса Код, намереваясь пересесть на паром и добраться до Мартас-Винъярда, а в результате провести выходные в дешевом мотеле на материке.

Я хочу сказать, может быть, тот паром все еще ждет нас, Никки. Может быть, еще не слишком поздно.

Знаю, сейчас все чересчур усложнилось. Но не случайно ведь мы снова наладили контакт. Наверняка не случайно я потерял память и преисполнился отчаянным желанием стать лучше. Наверняка не случайно вышло так, что Тиффани смогла организовать нашу переписку. Все, о чем я тебя прошу, — не сбрасывай со счетов саму возможность нашего воссоединения, пока мы общаемся через посредника.

Мой психотерапевт, Клифф, считает, что я уже готов сделать большой рывок; он верит, что сумел ослабить мою склонность к жестокости при помощи лекарств. Я писал в дневнике, что поначалу выплевывал большую часть своих таблеток, но теперь принимаю все-все лекарства и чувствую, как мое психическое здоровье приходит в норму. С каждым днем я приближаюсь к тому моменту, когда вернется память о кончине нашего брака. И не важно, что я вспомню, не важно, что именно произошло между нами, — воспоминания не изменят моих чувств к тебе. Ты живешь с другим человеком, ты вышла замуж — что может быть хуже? Я все равно люблю тебя. Я всегда буду любить тебя, но только сейчас наконец готов доказать свою любовь.

Надеюсь, эта записка вышла достаточно короткой, я изо всех сил старался уместиться в пять страниц, и вроде бы получилось. Я так скучаю по тебе, Никки. По каждой веснушке на твоем восхитительном носике.