Голова Тиффани качается на волнах

У Ронни вместительная машина, с тремя рядами сидений. Когда он заезжает за мной, Тиффани уже внутри, пристегнута рядом с сиденьицем Эмили, так что я забираюсь в самый дальний ряд, волоча за собой футбольный мяч и сумку, в которую мама уложила для меня полотенце, смену одежды и даже ланч, хоть я и сказал ей, что Ронни возьмет сэндвичи в местном магазинчике.

Конечно же, маме обязательно нужно стоять на крыльце и махать на прощание, как будто мне пять лет. Вероника, устроившаяся на переднем пассажирском сиденье, перегибается через Ронни и кричит ей:

— Спасибо за вино и цветы!

Мама воспринимает это как приглашение подойти к машине и вступить в разговор.

— Как вам наряд Пэта? Я сама все купила, — сообщает она, оказавшись рядом с окном Ронни.

Она наклоняется и бросает долгий взгляд на Тиффани, но та уже отвернулась, разглядывает в окно дом напротив.

Наряд на мне совершенно нелепый: ярко-оранжевая рубашка поло, ярко-зеленые пляжные шорты и шлепанцы. Я вовсе не хотел ничего из этого надевать, но понимал, что Вероника, скорее всего, рассердится, если я явлюсь в безрукавке и спортивных трусах. У них с мамой схожий вкус, так что я разрешил маме одеть себя, — к тому же это доставляет ей столько радости.

— Пэт выглядит замечательно, миссис Пиплз, — отвечает Вероника, а Ронни согласно кивает.

— Привет, Тиффани, — говорит мама, просовывая голову еще дальше в салон, но Тиффани не обращает внимания.

— Тиффани? — окликает Вероника, однако та продолжает упорно смотреть в окно.

— Вы уже встречались с Эмили? — спрашивает Ронни.

Мой друг выходит из машины, отстегивает девочку, поднимает ее с кресла и передает маме на руки. Она разговаривает с ребенком каким-то особенным сюсюкающим голоском, а Ронни и Вероника стоят рядом и улыбаются до ушей.

Так продолжается несколько минут, пока Тиффани не поворачивает голову:

— Я думала, мы сегодня на пляж собираемся?

— Извините, миссис Пиплз, — отзывается Вероника, — моя сестра иногда бывает резковата, но нам, пожалуй, и правда пора, если мы хотим пообедать на пляже.

Мама поспешно кивает:

— Хорошо тебе провести время, Пэт!

Ронни усаживает Эмили обратно в креслице. Мне снова пять лет.

По пути к побережью Ронни и Вероника обращаются к нам с Тиффани так же, как к Эмили: не ожидая ответа и говоря о пустяках.

— Скорей бы приехать!

— Вот уж оттянемся так оттянемся!

— Что сначала: поплаваем, прогуляемся или в мяч поиграем?

— Погодка-то какая выдалась, а?

— Ну как, весело вам?

— Сэндвич хочу! Помираю с голоду!

Спустя двадцать минут Тиффани наконец вступает в беседу:

— Можно хоть минуту посидеть в тишине?

И остаток пути мы слушаем только вскрики Эмили — ее родители называют это пением.

Проезжаем через Ошен-Сити, поднимаемся на мост и направляемся к незнакомому мне пляжу.

— Здесь народу поменьше, — объясняет Ронни.

Ставим машину. Эмили перекладывают в некое приспособление, напоминающее гибрид коляски и квадроцикла, которое толкает Вероника. Тиффани несет зонт, а мы с Ронни тащим сумку-холодильник, ухватившись каждый за ручку. Деревянные мостки через поросшую морским овсом дюну выводят нас на берег, и тот оказывается в полном нашем распоряжении.

Никого вокруг, насколько хватает взгляда.

После короткого спора на тему «прилив сейчас или отлив» Вероника выбирает сухое место и пытается расстелить на нем покрывало, пока Ронни вкапывает древко зонта в песок. У нее ничего не выходит: дует ветер и покрывало постоянно заворачивается.

Будь на ее месте кто угодно другой, я бы принялся помогать, но вовсе не хочется, чтобы на меня накричали, так что молча стою и жду указаний. Тиффани делает то же самое, но Веронике так и не приходит в голову попросить помощи.

И тут — то ли песок ветром принесло, то ли еще что — Эмили принимается кричать и тереть глаза.

— Просто супер, — говорит Тиффани.

Вероника сразу же переключается на Эмили, велит ей поморгать, показывает как, но Эмили вопит все громче и громче.

— Мне сейчас только детской истерики не хватало, — добавляет Тиффани. — Пусть она замолчит. Вероника, пожалуйста, сделай так, чтобы она…

— Помнишь, что сказала доктор Лайли? О чем мы говорили сегодня утром? — перебивает Вероника, бросая на Тиффани через плечо многозначительный взгляд, и снова поворачивается к Эмили.

— Значит, теперь мы будем обсуждать моего психотерапевта в присутствии Пэта? Ну, ты стерва! — Тиффани встряхивает головой и быстро идет прочь.

— Господи! — восклицает Вероника. — Ронни, можешь подержать Эмили?

Ронни мрачно кивает, а Вероника уже бежит за Тиффани:

— Тифф! Вернись! Ну перестань. Прости меня, я правда не хотела!

Ронни промывает глаза Эмили водой из бутылки, и минут через десять та успокаивается. Мы уже расстелили покрывало в тени зонта, прижав края сумкой-холодильником, нашими шлепанцами и сандалиями, а также суперколяской Эмили, но Тиффани с Вероникой все нет.

С ног до головы намазав Эмили солнцезащитным кремом, мы с Ронни ведем ее играть у кромки воды. Ей нравится догонять отбегающие волны и копаться в песке, и нам приходится следить, чтобы она его не ела, хотя мне непонятно, как может вообще прийти в голову идея есть песок. Ронни берет дочку на руки и заходит с ней в океан, и какое-то время мы все просто качаемся на волнах.

Я спрашиваю, не следует ли нам обеспокоиться о Тиффани с Вероникой, но Ронни качает головой:

— Не надо. Просто у них очередной сеанс психотерапии, здесь, на пляже. Скоро вернутся.

Мне не нравится, как он выделяет слово «психотерапия» — будто в психотерапии есть что-то постыдное, — но вслух я ничего не говорю.

Обсохнув, мы все ложимся на покрывало — Ронни и Эмили в тени, я на солнце. Сон приходит ко мне довольно быстро.

Когда я открываю глаза, лицо Ронни рядом с моим; он спит. Получаю легкий шлепок по плечу, переворачиваюсь и вижу, что Эмили обошла покрывало, смотрит на меня и улыбается.

— Пэп, — говорит она.

— Не надо будить папу, — шепчу ей, а потом подхватываю на руки и несу к воде.

Мы сидим и копаем ямку в мокром песке, а потом Эмили вскакивает и устремляется за барашками отбегающей волны, смеясь и показывая пальцем.

— Хочешь искупаться? — спрашиваю, и она тотчас же кивает.

Я беру ее на руки и иду в воду.

Пока мы спали, поднялся ветер, и волны уже гораздо выше прежнего, так что я быстро преодолеваю полосу прибоя и захожу туда, где вода мне по грудь. Мы с Эмили качаемся на зыби. Волны набегают, растут, и мне приходится выше подпрыгивать, чтобы удержать наши головы над водой. Эмили просто в восторге, она визжит, и смеется, и хлопает в ладоши всякий раз, когда нас подбрасывает волна. Это продолжается минут десять, не меньше, и я счастлив. Я целую ее пухлые щечки снова и снова. Что-то такое есть в Эмили, отчего мне хочется вот так качаться с нею на волнах всю оставшуюся жизнь. Я решаю: когда время порознь закончится, мы с Никки тотчас же заведем дочку, потому что с начала нашей разлуки ничто и меня так не радовало.

Волны еще выше. Я поднимаю Эмили и сажаю себе на плечи, чтобы ей на лицо не попадали соленые брызги, она то и дело взвизгивает: ей нравится сидеть так высоко.

Мы качаемся вверх-вниз.

Нам весело.

Мы просто счастливы.

Но тут я слышу чей-то крик:

— Пэт! Пэт! Пэ-э-эт!

Оборачиваюсь и вижу Веронику; она стремительно бежит по пляжу, оставив Тиффани далеко позади. Встревожившись — вдруг что-то случилось, — я спешу к берегу.

Волны уже разыгрались не на шутку, так что я вынужден снять Эмили с плеч, держу ее перед собой — так безопаснее. Но вскоре мы выходим на мелководье навстречу Веронике, которая уже несется возле самой воды.

Вблизи она выглядит до крайности обеспокоенной. Эмили принимается громко плакать и тянется к матери.

— Ты какого черта делаешь? — кричит Вероника, когда я передаю ей ребенка.

— Я просто купался с Эмили, — отвечаю.

Вопли Вероники, должно быть, разбудили Ронни: он торопливо спускается к нам.

— Что такое?

— Ты что, разрешил Пэту купаться с Эмили в океане? — набрасывается на него Вероника, и по тому, как произносится мое имя, понятно, что она боится оставлять дочку наедине со мной — считает, что я могу причинить какой-то вред ее ребенку.

Это несправедливо, тем более что Эмили начала плакать, только когда услышала вопли Вероники; это сама Вероника расстроила собственную дочь.

— Что ты с ней сделал? — поворачивается ко мне Ронни.

— Ничего, — отвечаю. — Мы просто купались.

— А ты что делал? — продолжает упрекать она Ронни.

— Я, наверное, заснул и…

— Господи боже, Ронни! Ты оставил Эмили одну с ним?

Вероника особо выделяет это «с ним», Эмили плачет, Ронни обвиняет меня в том, что я сделал что-то нехорошее с его дочерью, солнце обжигает мою грудь и спину, Тиффани смотрит — я вдруг понимаю, что сейчас взорвусь. Чувствую, как неминуемо приближается приступ, и, пока я еще контролирую себя, делаю единственное, что приходит в голову: бегу, бегу по пляжу прочь от Вероники, от Ронни, от Эмили, от всех этих криков и обвинений. Я бегу во весь дух и вдруг осознаю, что теперь плачу сам — наверное, потому, что я всего лишь купался с Эмили, и это было так замечательно, я старался быть хорошим и думал, что в самом деле получается, и вот я подвел своего лучшего друга, а Вероника накричала на меня, хотя я этого вовсе не заслуживаю, и сколько еще будет идти это чертово кино, и сколько мне еще совершенствоваться…

Меня обгоняет Тиффани.

Она проносится мимо как метеор.

Внезапно все теряет значение, кроме одного: я должен оставить ее позади.

Бегу еще быстрее, и вскоре мне удается поравняться с ней. Она тоже прибавляет скорость, и какое-то время мы бежим бок о бок, но потом я переключаюсь на такую передачу, какой у женщин нет, и выхожу вперед. Минуту или две я бегу на этой своей мужской скорости, а потом замедляюсь и позволяю Тиффани нагнать себя. И долго еще мы неторопливо бежим вдоль пляжа, не говоря ни слова.

Проходит, наверное, час, прежде чем мы направляемся обратно, и еще час, прежде чем на горизонте показывается зонтик Ронни и Вероники. Не добегая до них, Тиффани резко сворачивает и ныряет в океан.

Я следую за ней — прямо в волны; после долгого бега прохладная соленая вода действует освежающе. Очень скоро ноги перестают доставать до дна, и голова Тиффани качается на волнах, которые уже почти улеглись. Ее лицо немного загорело, волосы свисают длинными мокрыми прядями, а на носу проступили веснушки; еще утром я их не видел.

Плыву к ней. Волна поднимает, опускает меня, и наши лица вдруг оказываются близко-близко. Какое-то мгновение мне кажется, что передо мной Никки, и я боюсь, как бы мы не поцеловались ненароком, но прежде, чем это могло бы произойти, Тиффани отплывает на пару футов. Я чувствую облегчение.

Она высовывает пальцы ног из воды и покачивается на волнах, повернувшись к горизонту.

Я тоже ложусь на спину, глядя вдаль, туда, где вода смыкается с небом. Долгое время мы просто лежим рядом, не говоря ни слова.

Когда возвращаемся к нашему покрывалу, Эмили спит, засунув кулачок в рот, а Ронни и Вероника лежат в тени, взявшись за руки. Щурясь, они поднимают на нас глаза и улыбаются так, словно ничего не произошло.

— Как пробежались? — спрашивает Ронни.

— Мы хотим домой. Сейчас, — говорит Тиффани.

— Да ну. — Ронни садится. — Мы ведь даже еще не поели. Пэт, ты правда хочешь домой?

Вероника молчит.

Смотрю на небо. Ни облачка. Сплошная синева.

— Да, хочу.

Мы все загружаемся в машину и едем обратно в Коллинзвуд.