Пахом с подчинёнными второй месяц безвылазно торчал в Казань-граде на съёмной квартире. Толку от его нахождения в республике было немного. Он оперативно докладывал Президенту об обстановке в республике, но сам ни во что не вмешивался. В республике шёл передел собственности, в худших традициях 90-х годов: заказные убийства конкурентов, рейдерские захваты производственных объектов, коррупция во всех эшелонах власти и непрекращающиеся бандитские разборки. Городской рынок и рынок автомобилей несколько раз переходили из рук в руки, и конца этому не было видно.

С подбором кандидата на президентское кресло, дела также обстояли неважно. Среди местной элиты Пахом так и не нашёл человека, способного взять на себя всю ответственность за происходящее в республике. Желающие стать президентом были, но это были кандидаты из числа местных, быстро разбогатевших в «лихие девяностые» предпринимателей, не имеющих ни политического опыта, ни чёткой программы развития республики. Основным мотивом самовыдвижения кандидатом на высокий пост являлись неуёмными личные амбициями претендентов.

Пахом откровенно злился: он доподлинно знал, что у Харьковского есть список подобранных и тщательно проверенных молодых выдвиженцев – так называемая «президентская сотня». Каждый из списка мог дать сто очков форы любому местному кандидату в президенты, но Харьковский чего-то ждал, и это откровенно злило Пахома. Он уже не намекал, а откровенно просился у Захара Марковича обратно в Москву, но из Москвы пришло указание: ждать! А чего ждать?

Каждое утро Пахом начинал с анализа обстановки в Казань-граде. Подчинённые подробно докладывали, что удалось «выудить» за прошедшие сутки. После этого Пахом выпускал свой небольшой отряд в город на «свободную охоту», а сам садился за стол, тщательно прочитывал все местные газеты на русском языке, задумчиво гладил бритый череп и только после этого чертил понятные только ему одному схемы. Так проходила первая половина дня. В обед «на базу» возвращался один из его подчинённых, Смоляков Сергей, который приносил Пахому милицейскую сводку происшествий в городе за сутки. Как он умудрялся добывать эти сведенья, Пахом не интересовался, но знал, что денег и водки было потрачено немало.

Пообедав, Пахом углублялся в чтение криминальных сводок, после чего делал дополнительные пометки в своих схемах. Остальные бойцы возвращались за полночь. Утром каждый из них докладывал Пахому, что именно ему удалось «принести в клюве».

Так проходил день за днём: информация множилась, схемы становились всё сложнее и запутаннее, а главный аналитик Пахом всё мрачнее и мрачнее.

Однажды после бессонной ночи Пахом объявил своим бойцам два выходных дня, но при этом обязал каждого через два дня подробно высказать своё мнение об обстановке в республике. Подчинённые Пахома не скрывали радости: им обрыдло ежедневно слоняться по городу в поисках неизвестно чего, и последнее время они стали откровенно халтурить. Пахом видел это, но ничего поделать не мог. Харьковский сказал: «Ждать»! – на этом инструкции заканчивались. Два дня командированные сотрудники во главе с Пахомом отсыпались и откровенно валяли дурака. Пахом понимал, что людям надо «выпустить пар», поэтому он сквозь пальцы смотрел на появившуюся батарею пивных бутылок. Серёжка Смоляков вообще исчез на два дня и вернулся «на базу» с расцарапанной щекой, но ужасно довольный.

На 11 часов следующего дня Пахом назначил совещание, но волею судеб совещание не состоялось, и жизнь оперативников опять стала напоминать бесконечный калейдоскоп событий.

В тот самый момент, когда Пахом собрал подопечных, и хотел объявить о начале совещания по наболевшей «производственной» теме, симпатичная дикторша местного телевиденья сообщила о чрезвычайном происшествии – взрыве в здании центрального филиала холдинга «Чёрное золото». Пахом тут же пустил своих ребят «по следу», а сам стал срочно звонить по мобильному телефону, в котором был «забит» только один номер – номер Харьковского.

– Я в курсе, – ответил Захар Маркович, – но мне нужны подробности, и самое главное: кто за этим всем стоит! Если будет информация, заслуживающая внимания, звони хоть среди ночи.

Сказал и отключился. Пахом с ненавистью посмотрел на трубку телефона и спрятал в карман. Призрачная надежда на возвращение в Москву растаяла быстрее, чем дым от пожарища центрального филиала.

«Эх, уйти бы на пенсию, построить домик в Нахаловке, и забыть про эти государственные «заморочки»!» – с тоской подумал Пахом, но развить мысль не успел, так как вернулся первый «охотник» – Быкадоров, которого, несмотря на огромный рост и мощное телосложение, запросто называли Вовкой.

– Выживших нет, – доложил двухметровый Быкадоров. – Вместе со всей «верхушкой» холдинга «под раздачу» попал местный криминальный авторитет по кличке «Скотч». Кто заказал «фейерверк», пока неизвестно, но «менты» придерживаются версии, что это месть конкурентов. По непроверенной информации, взрыв произошёл после того, как в зал заседания вошли двое посетителей.

Пахом метнулся к установленному в углу комнаты мощному компьютеру и через минуту «скачал» всю имеющуюся информацию по «Чёрному Золоту».

– Так, что мы имеем? – вслух рассуждал Пахом, глядя на плоский экран монитора.

– Владелец холдинга господин… э-э да тут у нас конфликт интересов налицо: сейчас холдинг принадлежит господину Султанову, но претендовал на него некто Кох Генрих Вольфович. Знаем такого! И чем же господин Кох не угодил, а главное, кому? Да, господин хороший, много чего Вы накрутили и как Вы до сих пор, с таким послужным списком, ещё живы?

– Я знаю Коха! – неожиданно вклинился вернувшийся Серёжка Смоляков. – Я раньше в Питере служил, так наш отдел как раз его «разрабатывал», да всё без толку! Не подкопаешься, очень тонко работает, гад. Но я точно знаю, что грехов на нём и крови на десять жизней хватит! А покушения на него каждый год совершались, но он как заговорённый, только мелкими царапинами отделывается. Он пару лет назад под себя всё портовое хозяйство подмял. Тогда тоже много крови было. Может, он Султанову мстит?

– Пару лет, это много, – задумчиво произнёс Пахом. – Хотел бы отомстить, столько бы времени ждать не стал. Слушай! – оживился Пахом, обращаясь к Смолякову. – Помнишь, ты мне докладывал, что был свидетелем, как «залётные» полтора месяца назад Аскольда «завалили»?

– Хорошо помню! Это на моих глазах было.

– Исполнители вроде из Питера были?

– Да не вроде, а точно из Питера. Я когда в кустах лежал, слышал, как они о Питере разговор вели.

– А чем перед своей безвременной кончиной занимался Аскольд?

– Да ничем: бандит – он и есть бандит!

– Не скажи! Чем-то он заслужил такое пристальное внимание своих криминальных коллег из Питера.

– Может, рынок не поделили? – предположил Смоляков

– Ага! Станут тебе питерские из-за какого-то рынка мараться! – вмешался доселе молчавший Быкадоров. – Здесь должно быть что-то более весомое!

– Сейчас узнаем! – уверенно произнёс Смоляков и стал кому-то названивать по сотовому. Через минуту он отключил телефон, и, довольный результатом, поведал окружающим, что Аскольд перед смертью около года «крышевал» Тарский нефтеперерабатывающий завод. – Фактически он был его руководителем, директор имел только право подписи финансовых документов, – уточнил Смоляков.

– Откуда тебе об этом известно? – поинтересовался Быкадоров.

– Эх, Вовка! Если бы ты с местными «ментами» столько, сколько я водки выпил, ты бы не то знал!

– А кто сейчас завод «крышует»?

– Никто! – громко перебил спорщиков Пахом и указал пальцем на монитор. – Вот, полюбуйтесь: последняя коммерческая неудача господина Кроха – Тарский нефтеперерабатывающий завод имени Серго Орджоникидзе, который является одним из основных предприятий нефтяного холдинга «Чёрное Золото»!

– Значит, он Аскольда «завалил», – подытожил Смоляков.

– А был ли взрыв в головном филиале актом мести? Может, очередной передел собственности? – предположил Пахом.

– Если так, претендент должен был обозначиться задолго до теракта, а его не видно, – упорствовал Смоляков.

– Не видно, потому что мы в этом направлении не «копали», – заявил Быкадоров.

В это время в комнату ворвался последний «охотник» – голубоглазый крепыш Пугачаускас.

– Есть! – с порога заявил он. – Есть выжившие! Вернее, один выживший: мужчина примерно тридцати лет в момент взрыва беседовал с местным предпринимателем Авериным. Получилось так, что Аверин закрыл его своим телом, и мужчина уцелел. Правда, он сейчас в коме…

– Да-а, с паршивой овцы – хоть шерсти клок, – пробормотал Быкадоров.

– Ты о чём? – поинтересовался, оторвавшись от монитора Пахом.

– О Скотче, точнее, об Аверине. Жил грешно и умер смешно. Хоть какая-то польза от рэкетира.

Пахом решительно встал из-за стола, и, машинально погладив выбритую до блеска голову, громко обратился к присутствующим:

– Итак, бойцы невидимого фронта! Внимание! С сегодняшнего дня сосредотачиваем усилия на «Чёрном Золоте»! Мне нужно знать всё: какие дела и делишки водились за этой организацией, кто и кому перешёл дорогу, кто заказал и кто исполнил теракт! Постарайтесь разговорить в неофициальной обстановке оставшихся в живых сотрудников холдинга! На похоронах потолкайтесь среди родственников погибших: не исключено, кто-нибудь в сердцах и проговорится. Быкадоров – за тобой кладбище! Пугачаускас, продолжай «окучивать» больницу. Уточни, что связывало выжившего при взрыве мужчину с Авериным, почему он находился в момент взрыва в холдинге, ну и вообще, что он за «птица»! Кстати, не забудь проверить, по какому вопросу Аверин «прощупывал» холдинг. Вряд ли его приглашали на Совет директоров! Смоляков и я работаем с сотрудниками холдинга. Всё ясно? Если вопросов нет, тогда «по коням»!

Через пять минут группа Пахома оперативно «рассыпалась» по городу.

Что бы ни говорили и ни судачили, а жизнь бандитская – яркая, но короткая. Живёт, например, в каком-нибудь провинциальном Шишкогорске Васька Штырь – криминальный авторитет районного масштаба. Живёт по своим бандитским законам: грабит честных и не очень честных граждан, «крышует» частные предприятия, а на вырученные деньги пирует в местном третьесортном ресторане, пользуется услугами дам полусвета, и чувствует себя при этом хозяином жизни. И всё вроде бы у Васьки «схвачено»: в районе его боятся, районная администрация «на зарплате», и «менты» есть прикормленные, местные бизнесмены покорно несут «дань», а адвокаты круглосуточно стоят на защите его гражданских прав.

Но как ни хитрит, ни лукавит Штырь, не заливает страх водкой, а конец его беспутной жизни близок. Чувствует это Васька, оттого и просыпается среди ночи в холодном поту, оттого и сидит он до утра полуголый на кухне, опрокидывая в себя стакан за стаканом дорогого пойла, а, протрезвев, жертвует на церковь деньги большие, добытые путём неправедным. Словно цирроз в печень, въедается в Ваську страх. Чудится Ваське смерть, то в фуражке милицейской, то в пиджаке малиновом. Поэтому и ласкает Васька каждую ночь у себя под подушкой рукоятку старого, но безотказного «ТТ». Ждёт Васька, надеется, что минует его чаша сия, что участок, им на кладбище купленный, зарастёт бурьяном да чертополохом. Да только зря он на русское «авось» надеется! Уже сострогали гробовых дел мастера ему «бушлат деревянный» и обелиск гранитный, на котором Васька во всей своей бандитской красе изображён, отполирован. Осталось только дату смерти выбить. Ну, да за этим дело не станет. Судьбу не обманешь!

Ходят под Штырём десятка два уголовников рангом пониже, которые «шерстят» ларьки, пьют дармовую дешёвую водку, «трахают» малолетних шалав и мечтают занять Васькино место. С каждым днём разрастается в их душах, словно опухоль, раковая жажда денег и власти. Всё чаще и чаще косо они посматривают на своего бригадира.

– Ох, подведёт нас этот гэпэтэушник под монастырь! Повяжет нас «уголовка» с таким бригадиром всех до одного. Надо что-то делать! – шепчется за его спиной «братва». И вот однажды Санька Ганс и Венька Шкет, находясь у Штыря в гостях, прямо за столом, щедро уставленным выпивкой и закуской, двумя выстрелами в грудь хлебосольному хозяину, быстро и незамысловато решают эту проблему. После чего, старательно уничтожив отпечатки своих пальцев, не торопясь, покидают квартиру.

У самого порога Ганс вдруг останавливается: «Слышь, братэло, а «лопатник»-то мы у него не проверили! Зачем добру зря пропадать! – говорит он Шкету и деловито возвращается в комнату. Остановившись рядом с неостывшим трупом хозяина квартиры, Ганс вскидывает правую руку и делает один точный выстрел. Пуля попадает Шкету в кадык, и тот, захлёбываясь обидой и собственной кровью, сползает по стене коридора на пол. После чего Ганс стирает с пистолета свои отпечатки пальцев и вкладывает в ещё тёплую ладонь Штыря.

Ещё не выветрилась из квартиры пороховая гарь, а Судьба в лице седого камнереза уже выбила на памятнике Штыря, а заодно и на скромном могильном камне Шкета, по восемь одинаковых цифр. Не знали Штырь со Шкетом, что так фишка ляжет: родились они порознь, в разное время, а умерли одинаково, от одной руки, в один и тот же день.

После пышных похорон Штыря братва устроила в местном ресторане не менее пышные поминки, на которых Ганс, ставший во главе бригады, сильно горевал по поводу безвременной кончины «правильного пацана Штыря» и клеймил позором покойного Шкета, позволившего поднять руку на своего товарища.

Похороны авторитета – событие особое, достойное кисти художника. На время похорон прекращаются «разборки», отменяются «забитые стрелки», забываются (временно) обиды. По не писаным, но строго соблюдаемым правилам, даже непримиримые враги обязаны мирно сидеть за поминальным столом. Завтра, после похорон, они могут сойтись в смертельной схватке, но сегодня будут скорбеть вместе со всеми, поднимая в память об усопшем рюмку за рюмкой, и искоса поглядывая друг на друга.

Скотч не был мелким воришкой, Скотч был воровским авторитетом, поэтому хоронили его всем воровским миром. Пышно хоронили! Для этого «кореша» покойного обложили местный бизнес дополнительной данью. Местные «олигархи» поохали, почесались, но заплатили, утешая себя тем, что если бы каждый месяц рэкетиров и прочую сволочь отстреливали, то они, пожалуй, нашли бы деньги, чтобы этих кровососов закопать глубже.

Гроб покойному справили дорогой: из красного дерева с серебрёными ручками, кипейно-белым позументом и массивными кистями. Для прощания арендовали помещение давно пустующего местного драмтеатра. Сценарий похорон был неоднократно отработан на практике, поэтому всё происходило по уму: во дворе драмтеатра скорбящую «братву», среди которой мелькали «правильные пацаны» почему-то одетые в белые рубашки, встречали два распорядителя из числа мошенников на доверии, имеющих приятную внешность и на момент похорон ещё не объявленных в розыск. В траурно убранном зале под печальную музыку Шопена в почётном карауле возле гроба покойного стояли уважаемые люди, покрытые скорбью и многочисленными татуировками. Два чудом оставшихся в живых телохранителя Скотча, с повязанными на левых рукавах траурными лентами, были призваны обеспечивать порядок в зале, но так как никто буянить и не думал (для этого есть поминки), грустно слонялись по залу с каменными лицами.

Поскольку у покойного ни близких, ни семьи не было, то роль безутешной вдовы играла «Люська – раздвинь ноги» – молодая, но опытная проститутка, взятая Скотчем в последний год на полное содержание. Одетая в траур по последнему слову моды, и нацепив на себя все золотые «цацки» подаренные ей покойным при жизни, Люська со скорбным видом принимала многочисленные соболезнования, одновременно ощупывая взглядом присутствующих мужчин, мучительно решая проблему: к кому теперь прижаться молодым упругим телом.

Скотч лежал в гробу, одетый в парадную униформу: малиновый пиджак, белую рубашку без галстука и тёмные брюки из «мокрого» шёлка. На ногах покойного поблёскивали лаковые «корочки» с длинными, слегка загнутыми по моде носами.

В пожелтевшие руки новопреставленного вложили образок с ликом какого-то святого, (батюшка сказал, что этот подойдёт) и ключ от любимого «Мерседеса». В нагрудный карман пиджака усопшего «братаны» положили включённый «мобильник» последней марки и пачку «баксов», на первое время.

Затуманенный почти настоящими слезами взгляд «безутешной вдовы» ревниво скользил по покойному. Вытирая чёрным кружевным платочком очередную слезинку, Люська с неудовольствием отметила, что массивная золотая цепочка, которую так обожал её гражданский муж, куда-то пропала.

– Спёрли, сволочи! – сообразила «безутешная вдова». – Лучше бы я её себе на память, как золотой «Ролекс», оставила.

Ровно в час по полудню состоялся вынос тела. Впереди похоронной процессии, посверкивая трубами на нежарком осеннем солнце, шёл оркестр. За оркестром четверо дюжих «пехотинцев» медленно и с трудом несли тяжёлый гроб с телом усопшего. За гробом следовала «безутешная» Люська, которая в глубине своей вдовьей души была довольна покроем траурного платья, чей чёрный цвет выгодно подчёркивал её стройную фигуру. Молодая вдовица жалела, что ниспадающая с маленькой изящной шляпки чёрная вуаль скрывает хорошенькое личико, поэтому всё своё женское очарование постаралась вложить в походку, из-за чего излишне прямо держала спину и чуть-чуть больше, чем дозволено приличием, покачивала соблазнительными бёдрами.

Рядом с Люськой следовал Вертлявый, который, помогая вдове справиться с нахлынувшим горем, аккуратно поддерживал её под локоток. Вертлявый был преемником покойного Скотча, и по праву старшего распоряжался похоронами.

Преемник по внешнему виду проигрывал бывшему боссу. Был он болезненно худым и долговязым. Впалые щёки и коротко стриженая голова на тонкой шее создавали законченный портрет туберкулёзника.

После Вертлявого шли деловые люди и прибывшие на похороны делегаты из других районов, потом чинно ступали заместители Вертлявого и «бригадиры». В конце похоронной процессии толкалась отчасти пьяная мелкая уголовная шушера.

Ближе к голове скорбной процессии в чёрной рубашке с распахнутым воротом, который открывал посторонним взорам массивную золотую цепь на хорошо накаченной шее, в одном строю с крупными уголовниками вышагивал Быкадоров. Окружающие косились на огромную фигуру незнакомца и благоразумно помалкивали. Лишь помощник Вертлявого, Тур, на которого были возложены вопросы обеспечения собственной безопасности, протиснулся к Быкадорову.

– Здорово, братан! – начал разговор Тур. – Я смотрю, ты не из наших! Откуда будешь?

– Я из Питера! – степенно отвечал Быкадоров, слегка скосив взгляд на низкорослого Тура.

– А под кем ходишь? – не унимался начальник контрразведки местного разлива.

– Под Кохом! – быстро сориентировался Быкадоров, понимая, что его начали проверять.

– Слыхал про такого! – уважительно отозвался Тур. – А к нам по делу или как?

– Считай, что по делу. Хозяин, как узнал, что у вас в Казань-граде твориться, так меня с пацанами и прислал.

– На разборки, что ли? – не понял Тур.

– Типа того. Ты мне лучше скажи, как это ваш старшой «под раздачу» попал?

– Случайно! Скотч как увидел, что цены на нефть скачут, как давление у гипертоника, сразу вложиться захотел в вашу структуру. «Бабок» у него последнее время было, как грязи, он и решил вложиться по крупному. В тот день он в офис собрался, чтобы с большими «шишками» перетереть, что и почём. Недоверчив был покойный, да и свои деньги крепко в руках держал. Чтобы его кто-то «кинул», я такого не припомню! Так что ты своим передай: мы здесь не при делах! Сами, как видишь, пострадали.

– Передам! Да ты не дрейфь, «корешок»! От нас «предъявы» никакой не будет. Хозяин приказал разобраться и найти ту падлу, которая решила нас на испуг взять.

– А тут и разбираться нечего! Приезжали к нам пару месяцев назад «урюки». Я их сразу «вычислил», думал, они хотят рынок за собой «застолбить»! Ну, «забили», как водится, «стрелку», побазарили. Вот только рынок их не интересовал. Я предположил, что они «дурь» хотят по городу растолкать, но и «дурь», оказывается, не их интерес. Они всё больше о «Чёрном Золоте» трындели, а это, как ты понимаешь, не наша сфера.

– Что за «урюки»?

– Да кто их разберёт! Может, таджики, может, узбеки. По-русски чисто базарили, без акцента, и сами видно не из «братвы» – деловые!

– Ты уверен, что подрыв – их рук дело?

– Похоже, что так! Уж больно злые они уезжали, что-то у них с чинушами из «Чёрного Золота» не срослось!

В это время показалась ограда городского кладбища, и многочисленная процессия, как в угольное ушко стала вливаться в узкие кладбищенские ворота, после чего Быкадоров потерял словоохотливого начальника собственной безопасности.

Последнее пристанище Скотча находилось между могилой первого секретаря обкома и могилой недавно умершего главы администрации центрального района. Глядя на необычное соседство, Быкадоров не к месту вспомнил газетное клише о сращивании власти и криминала. После того, как началась гражданская панихида, Быкадоров поступил некрасиво – ушёл, даже не бросив горсть земли в могилу покойного. Воспитанные люди так не поступают, но у Быкадорова было своё мнение на этот счёт: пробормотав что-то про осиновый кол, он поспешил на «базу».