Президент Российской Федерации Захар Харьковский был не в духе. Внешне он оставался таким же, как всегда – решительным и целеустремлённым. От любимых «водолазки» и «ветровки» пришлось отказаться. Сейчас Харьковский был одет в тёмно-серый костюм из тонкой английской шерсти, серый однотонный галстук и белоснежную рубашку. Но раздражал президента не тугой воротничок рубашки – он не обращал внимания на такие мелочи, – раздражала неопределённость. Захар машинально поправил галстук и взглянул на сидящего напротив Виталия Харченко. Харченко был представителем Президента по Приволжскому округу. До назначения на высокую должность Харченко занимал место прокурора г. Волжанска, где проявил себя как неутомимый борец с коррупцией и милицейским «беспределом».

«Вылитый гоголевский Пацюк! Вареников только не хватает», – подумал про себя Харьковский, глядя на потеющего от нервного напряжения Харченко.

Крупное тело Харченко с трудом помещалось в кресле, от чего он страдал, но не показывал вида. Разговор шёл о трагической гибели президента Приволжской Тарской республики. Нельзя сказать, что регион был проблемным, но после гибели Хайруллина в республике началось политическое брожение. Внеочередные президентские выборы должны были состояться через месяц, но уже сейчас в республике заваривалась нешуточная «каша»: активизировались националисты, опять замелькали в прессе и на телеэкране лозунги о создании Мусульманской Тарской республики. Ситуация осложнялась тем, что националисты вошли в сговор с местным криминалом. Председатель ФСБ докладывал, что интерес к тарской нефти проявили не только казань-градские авторитеты, но и преступные сообщества Самары, Уфы и Петербурга.

Опасней всего были питерские. Почуяв запах больших денег, они играли по-крупному. Питерским не нужна была доля, питерским нужно было всё! Поэтому после жарких политических баталий, сопровождавшихся активным переделом собственности города на Неве, оставшиеся в живых деловые люди Питера решили на предстоящих президентских выборах выступать единым политическим блоком, для чего выдвинули единого кандидата, а чтобы не провоцировать новых «разборок», было решено фамилию кандидата до определённого времени держать в секрете.

– Виталий Андреевич! – обратился Харьковский к Харченко и тем самым прервал затянувшуюся в беседе паузу, – Генеральная прокуратура, разумеется, взяла под свой контроль расследование обстоятельств трагической гибели президента Тарской республики, но и Вы, как представитель Президента, как опытнейший юрист, не должны самоустраняться. Не забывайте, Вам дано право курировать правоохранительные органы, так что держите руку на пульсе расследования. О результатах расследования докладывать мне лично каждую неделю.

Харченко шумно выдохнул, так что зашевелились лежавшие на столе бумаги и, проглотив стоявший в горле ком, быстро закивал головой.

– Кроме того, я хотел бы обратить Ваше внимание, Виталий Андреевич, на сложную политическую обстановку в республике. Скоро президентские выборы, и, как Вы понимаете, мне небезразлично, кто придёт к власти. Возможно, у Вас есть на примете достойный кандидат?

– Да, господин Президент! Есть! – Харченко проглотил накопившуюся от волнения слюну и добавил: – Воронцов Пётр Никодимович, опытный руководитель, рачительный хозяйственник, в прошлом заместитель министра по нефти, то есть по газу, вернее, по нефтегазу, – и окончательно запутавшись, умолк.

– Воронцов, Воронцов.… Это который Воронцов? Не тот ли, что в Думе, во фракции коммунистов?

– Он самый! – обрадовано закивал головой Харченко.

– Помилуйте, Виталий Андреевич! Зачем нам коммунист в президентском кресле? Через год вся республика будет «красной»! Вы этого хотите?

– Нет! Нет, господин президент! Воронцов не закоренелый коммунист. Его «конёк» хозяйственная деятельность, а что касается коммунистов, так фракцию особо не выбирают! Предложили, он и согласился, а так он человек порядочный!

«Порядочная сволочь! – подумал про себя Харьковский. Воронцова он знал, как облупленного. Это был типичный продукт советской номенклатуры. Вся хозяйственная деятельность Воронцова сводилась к своевременным докладам «наверх» и пустому прожектёрству. Краснобай и подхалим – он твёрдо усвоил «правила игры» и, не смотря на свою явную бесполезность, уверенно держался в «обойме» руководителей высшего звена. Секрет карьерного успеха Воронцова был в беспрекословном послушании и высочайшей исполнительности. Именно такие, как Воронцов, с неподдельным энтузиазмом бросались сажать кукурузу за Полярным кругом, а через несколько лет с не меньшим энтузиазмом клеймили с высокой трибуны волюнтаризм бывшего начальника, отдавшего это распоряжение.

– Ну, хорошо! – согласился Харьковский. – Пусть будет Воронцов. Обеспечьте ему поддержку на местном уровне. В конце концов, Воронцов – старая гвардия, такими кадрами разбрасываться не с руки!

Президент легко поднялся из кресла, тем самым давая понять, что аудиенция окончена. Харченко с явным облегчением покинул тесное кресло и, попрощавшись, торопливо скрылся за дверью кабинета.

Оставшись один, Харьковский вновь присел за стол из карельской берёзы, и, прикусив нижнюю губу, задумчиво водил указательным пальцем по полированной столешнице. В кабинет осторожно заглянул бывший референт холдинга «Недра России», а ныне помощник президента Сергей Ястребкович.

– Захар Маркович, к Вам председатель Центробанка, – тихим голосом напомнил Ястребкович.

– Подождёт! – резко ответил Харьковский. – Ты вот что, Серёжа, найди мне Пахома! Срочно!

Помощник понимающе кивнул и скрылся за дверью.

Харьковский чувствовал, что неопределённость, которая его так раздражала в разговоре с Харченко, осталась, но в глубине души стало выкристаллизовываться решение проблемы. Когда в кабинет тихо просочился Пахом, в голове у Харьковского созрел план многоходовой комбинации.

Взглянув на Пахома, Харьковский невольно улыбнулся. Пахом был личностью колоритной: небольшого роста, кривоногий, с до блеска выбритым черепом и перебитым в драке носом, он выглядел карикатурно и никакие костюмы от известных кутюрье не могли этого изменить.

Харьковский знал, что детство своё Пахом провёл на ростовских улицах. Впрочем, тогда он не был Пахомом, а был Витей Пахомовым – мальчиком из рабочего посёлка Нахаловка. Именно тогда к Вите пришла первая и всепоглощающая любовь – любовь к голубям. Сизари занимали всё его свободное, а порой и школьное время. Ну, а где любовь, там всегда проливается кровь. Витя частенько получал по носу, когда пытался вернуть голубку, которую сманил такой же, как он, но более сильный и нахальный голубятник. Но Витя был не просто подростком, он был парнем из Нахаловки, поэтому продолжал смело лезть в драку даже с превосходящими силами противника.

Нахаловка учила жизни грубо, но эффективно: не будешь давать сдачи – тебя заклюют. Именно Нахаловка поставляла в суровый воровской мир достойные кадры, благодаря которым их родной город гордо именовался Ростов-папой. Уже в семь лет каждый «нахалёнок» считал своим долгом носить в кармане залатанных штанов перочинный нож, в десять лет – «первое причастие» – он же первый привод в милицию, ну а в пятнадцать лет каждый уважающий себя пацан готовился к поездке в места не столь отдалённые.

Готовились основательно, по рассказам бывалых пацанов, прошедших «тюремные университеты».

Витя тюрьмы не боялся, но особо туда не стремился. Его больше тянуло в голубятню. Но однажды голубятня оказалась пустой. Сломанный замок валялся на загаженном голубиным помётом полу, рядом с одиноким сизым пёрышком. Витя нашёл обидчика через два дня, и по «нахаловским понятиям» вызвал поговорить после уроков на заднем дворе школы. Похититель сизарей пришёл вовремя, но пришёл не один. Это было нарушением неписаных правил, но Витя решил не отступать. Поэтому, когда его обидчик подошёл к нему вихляющей блатной походочкой и, кривляясь, задал сакраментальный вопрос: «Ты хто такой и чё те надо?» – Витя смело шагнул вперёд, но, получив неожиданный удар в челюсть, упал лицом в серую тёплую пыль. Заготовленная фраза «Я Пахомов из Нахаловки! Верни сизарей!» прозвучала не полностью. «Я Пахом…» – только и успел сказать поборник справедливости. На этом прелюдия закончилась, и все присутствующие стали бить Витю ногами. Джентльменского по нахаловским «понятиям» выяснения отношений не получилось.

Через неделю, когда перестали болеть рёбра и частично сошли синяки, Витёк пришёл в местную секцию бокса. Тренер Борисов посмотрел на Витю и всё понял без слов. На Витином лице поверх синяков и кровоподтёков крупными буквами было написано слово «месть». Борисов не стал прогонять малолетнего мстителя, зная, что многие боксёры пришли в большой спорт именно через желание отомстить обидчикам. Со временем обиды забывались, а увлечение спортом оставалось на всю жизнь.

– Тебя как звать, мальчик? – спросил тренер, вытирая полотенцем пот после спарринга.

– Зовите Пахомом, не ошибётесь! – неожиданно для себя выдал Витёк.

– Ну и чем ты в жизни увлекаешься, Пахом?

– Голубями. Сизари у меня лучшие во всей Нахаловке…были.

– Голуби – это хорошо, а бокс тебе зачем?

– А так, для равновесия!

Борисов засмеялся, и, не став выяснять, какое именно равновесие имел в виду Пахом, записал его в секцию.

Уже будучи взрослым мужчиной, Пахом вспомнил этот эпизод и задался вопросом: откуда он – малолетка, взял тогда это слово «равновесие»? Пахом не спал всю ночь, и под утро решил, что подсознательно он имел в виду равновесие между добром и злом. Всю дальнейшую жизнь Пахом старался поддерживать это равновесие, вот только понятие добра и зла у него так и осталось «нахаловское».