Ольга Морозова
Цветок папоротника

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Тебе не уйти от Меня,
Я это тебе не позволю,
Теперь ты навеки моя,
Теперь преисподняя дом твой.

Ульяна примеряла перед зеркалом новую блузку, попутно любуясь отражением. Всё-таки правду говорят в деревне, что она чудо как хороша! Народ зря болтать не будет. Вот и парни за ней по пятам ходят, и не только свои. Яков из соседней деревни даже свататься приезжал, но она отказала. Ульяна наклонила голову к плечу и вздохнула. Она Гришу любит. Он хоть и не красавец вовсе, но как посмотрит, сердце так и начинает колотиться, словно выпрыгнуть хочет, и в жар бросает. И он её любит, это Ульяна твёрдо знает. Сам сказал прошлой зимой, когда Новый Год отмечать собирались. Подкараулил её в сенях, обнял ручищами и приник к губам. А она сомлела, растаяла, даже воспротивиться не смогла, хоть бы для приличия. Так и застыла, пока он сам не отпустил. С тех пор они и встречаются. Осенью свадьбу играть собрались.

Ульяна посмотрела голубыми глазами в глаза отражению и улыбнулась, тряхнув соломенными распущенными волосами. Высокая полная грудь колыхнулась в глубоком вырезе блузки, и Ульяна надела красные бусы, чтобы подчеркнуть белизну кожи. Конечно, она не одна такая раскрасавица в деревне, есть ещё Галина. У той тоже кавалеров пруд пруди, хоть взгляд и злой, а сама насмешливая, резкая, за словом в карман не лезет.

В отличие от Ульяны, Галина чернявая, глаза чёрные, как бездонные омуты, того и гляди упадёшь туда, и не возвратишься. В деревне её немного побаиваются, вроде как ведьмой считают. Но Ульяна смеётся над этими предрассудками. Галина – ведьма?! Да Боже упаси! Обыкновенная склочная девка. Не позавидуешь её будущему мужу, если таковой отыщется. Хотя Ульяна всем сердцем желала, чтобы он поскорее отыскался. Знала она, что Галина тоже к Грише неравнодушна. Поговаривали, что ещё до Ульяны они встречались, и любовь у них была, но потом расстались, якобы из-за Ульяны. Гриша-то её старше на семь лет, поэтому, когда он в женихах ходил, она ещё девчонкой была. Но разве она виновата, что у них там не сложилось? Раз сразу не женился, значит, не особенно и хотел. А Галина теперь, хоть и приветлива с ней на первый взгляд, но иногда исподтишка как полоснёт глазами, словно ножом. Ульяне в такие моменты страшно становится, хочется убежать и спрятаться. Но она не подаёт виду, и Грише не жалуется. Да и что она скажет? Что Галина посмотрела недобро? Как бы чего не вышло? Он только посмеётся над её девичьими глупостями. Не запретишь же Галине смотреть на неё? И глаза выкалывать не будешь… Приходиться мириться. А недавно к Галине военный из города захаживать начал, она повеселела немного, и у Ульяны отлегло от сердца. Может, всё и наладится? Она вовсе не желает зла Галине. Наоборот, пусть будет счастлива, и ей так спокойнее. Счастливого человека на подлости не тянет.

Ульяна надела юбку и красные туфельки. Завтра, седьмого июля, праздник Ивана Купалы, и она хотела вызвать восхищение и зависть подруг. И всё для него, для Гриши, чтобы понял, каким сокровищем обладает. Завтра они с Гришей, взявшись за руки, прыгнут через купалец, и скрепят свой союз невидимой нитью. Костёр обычно разводили невысоким, чтобы легко прыгать, и Ульяне до смерти хотелось испытать судьбу. Она, собственно, не верила ни во что такое, но кто знает…

Праздник обещает быть весёлым и шумным, народу много соберётся – вся молодёжь из их деревни, и соседние приедут. Парни на Ульяну заглядываться будут, это и хорошо – пусть Гриша немного поревнует. Уж она-то одна не останется. А о том, как она присохла к нему, Ульяна будет молчать. Разве можно такое говорить парню? Сразу интерес потеряет, если поймёт, что она вся его с потрохами навеки. Утечёт, как от Галины утёк. Разве мало красивых да умных вокруг? Да и на их деревне свет клином не сошёлся.

Ульяна покрутилась перед зеркалом, провела руками по тонкой талии и крутым бёдрам, сжала ладонями грудь. Скорее бы уж… Надоело в девках ходить. Но она до свадьбы ни-ни… бережёт самое дорогое – девичью честь. Если и это мужу не оставить, тогда что же? Разве тогда он сможет почувствовать, что она его и только его? Пускай оценит, что берегла, хранила… Да и потом пригодится, жизнь длинная, много чего случится может. Вдруг уходить соберётся? А она и бросит в лицо, что мол, всю себя тебе отдала, тобой одним жила, девичью честь тебе подарила, а ты… Глядишь, подумает, и останется. Такое, говорят, не забывается. А там дети пойдут, заботы, некогда о глупостях думать будет. Хотя мужскую психологию Ульяна подчас понимала с трудом. Разве этих парней разберёшь? Сегодня одной на ушко слова ласковые шепчут, уговаривают, в вечной любви клянутся, а завтра, смотришь, другой подмигивают. Сама Ульяна в вечную любовь не верила, и к мужским клятвам относилась насторожённо. Поэтому и старалась держать Гришу в напряжении, чтобы не воображал.

Она сняла одежду, оторвавшись от отражения, и аккуратно сложила её на стул. Завтра наденет. А сейчас поздно, спать пора. Ульяна накинула на себя простенькую ночную рубашку, и прыгнула в мягкую постель. Голова её коснулась подушки, в нос ударили запахи луговых трав, остывающих после знойного дня, и она уснула, сохранив на розовом личике выражение задумчивости, смешанное с озабоченностью.

Спала Ульяна до обеда, благо был выходной. Позавтракала свежим молоком с хлебом, и пошла на речку. Её подруга, Светка, уже была там.

– Что-то долго спишь, подруга. – Светка растянулась на траве, блаженно закатив глаза.

– Выходной ведь… – Ульяна работала в конторе бухгалтером.

– А ты как здесь?

– Аппараты доильные сломались, мастер пришёл, делает, а я сюда сбежала – жара, искупаться хочется. Придёшь вечером?

– Конечно. А ты?

– Ну, как без меня?! – Светка захохотала. – Как такое мимо меня пройдёт? Ты и папоротник искать пойдёшь?

– Да ну тебя! – Ульяна махнула рукой. – И ты туда же! Повеселимся просто. Галина придёт?

– Придёт, неужели останется. Ревнуешь? К ней же лейтенант ходит.

– Язык у тебя, Светка, без костей! – Ульяна отвернулась, обиженная.

Светка примирительно обняла её плечи.

– Да шучу я, дурочка! Все знают, как Гришка тебя любит! Он про эту Галку и думать забыл, присушила ты его!

Ульяна стряхнула её руку с плеча, но настроение испортилось. Светка встала с травы, собрала волосы и оделась.

– Ладно, пойду. Ещё прогул запишут. До вечера.

– Пока. – Ульяна разделась и вошла в воду. Зря она так резко отреагировала. Вот и Светка обиделась. А что случилось-то? Галину упомянула! Негоже всё-таки от неё как чёрт от ладана бегать, Ульяна ведь не маленькая.

Она перевернулась на спину и подставила лицо полуденному солнцу. Спина её, опущенная в воду, ощущала холодное течение воды, несмотря на жару, а лицо обжигали прямые раскалённые лучи.

Ульяна закрыла глаза и почти сразу испугалась. Будто в другом мире оказалась – что-то непонятное касалось её то ли руками, то ли щупальцами, обволакивало и пыталось утащить за собой. Перед глазами стояла непроницаемая тьма, и Ульяна поспешила их распахнуть. Мир снова вернулся на место и расцвёл яркими красками. Ульяна радостно и облегчённо рассмеялась. Глупая она всё-таки! Выдумщица и трусиха!

Она окунулась с головой и поплыла к берегу. На берегу блаженно растянулась на траве, зажмурила глаза. Теперь на земле было не страшно, а очень приятно. Она полежала, пока не обсохла, и пошла домой – отдохнуть до вечера и привести себя в порядок. Мать вообще-то просила на огороде помочь, но Ульяна с ним возиться не любила, руки потом три часа отмывать придётся, а под ногтями так серо и останется. У Галины вон руки белые, ухоженные, с маникюром, и огород в порядке, и скотина… и как только ей удаётся? Может, и правду говорят, ведьма? А по ночам черти ей землю пашут?

Матери дома не было, и Ульяна прошмыгнула к себе в комнату. Дом у них богатый, двухэтажный. Отец не пьёт, работящий, всё в дом тащит. Как говорится, полная чаша. В дочери души не чает – всё для Улечки, для доченьки любимой. И наряды, и образование. Пусть ни в чём нужды не знает. Мать иногда ругается – разбаловал девчонку! Но потом рукой махнёт, да пусть гуляет, пока молодая. Тем более не бездельница, работает, получку в дом несёт. А если невмоготу, отец работников наймёт, по хозяйству помочь.

Многие в деревне завидуют им. А что завидовать? Работали бы лучше, то же самое бы имели! А то как ни мужик, так стакан мимо не пропустит, а на выходные в лёжку лежат. А отец капли лишней в рот не возьмёт – ни-ни! В будни в поле да на конюшне, в выходные на рынке. Когда тут пить? Да он и не любитель. Вечером иногда с матерью сядут на крыльце, обнимутся, да и запоют. Любо-дорого на них смотреть. И Ульяна радуется: хорошая семья у них, крепкая. Поговаривают, правда, хоть сама она и не слышала, что из-за богатства Гриша к ней сватается, но Ульяна даже думать об этом не хочет – разве она уродина, или калека какая? Слава Богу, красотой не обижена, да и умом вроде тоже.

Ульяна бросила взгляд на часы. Скоро Гриша придёт.

Она села перед зеркалом подкрасить лицо. Ульяна много косметики не любила. В её годы можно и так обходиться. Мазнула тушью ресницы, подкрасила губы. Пожалуй, хватит. Надела со вчерашнего вечера приготовленный наряд, покрутилась, придирчиво осматривая себя со всех сторон. Прямо барышня-крестьянка! Услышала на улице разговор и сердце дёрнулось – Гриша!

Выбежала на крыльцо, зардевшись от удовольствия, поймала Гришин восхищённый взгляд, и стыдливо опустила глаза. Гриша о чём-то беседовал с матерью, они замолчали, как только увидели Ульяну, и та грешным делом подумала: уж не о свадьбе ли? Мать улыбнулась дочери:

– Что же ты, доченька, кавалера не встречаешь? Битый час тебя у ворот дожидается!

– Неправда, мама! Мы же договорились…

– Правда, правда, за воротами на лавке сидел, еле уговорила во двор зайти. Скромный он у тебя!

– Гриша! – Ульяна укоризненно посмотрела на парня. – Чего в дом-то не идёшь?

Парень замялся.

– Договорились же в девять, да я пораньше. Неудобно вроде… Вдруг занята? Посидел, покурил… Идём?

– Пошли. – Ульяна взяла его под руку, втайне гордясь их близостью, и они пошли в сторону леса.

Мать задумчиво смотрела им вслед, улыбка сошла с её лица, уступив место лёгкой озабоченности.

На обширной поляне собралась толпа молодёжи. Галину Ульяна заметила издалека. Она стояла немного поодаль, беседуя с красивым парнем, не из их деревни. Парень балагурил, явно пытаясь произвести впечатление, Галина же отвернула лицо в сторону, всем видом показывая, что парень ей неинтересен. Но когда она, в свою очередь, приметила Ульяну с Гришей, повернулась к собеседнику, заулыбалась, засмеялась даже, обнажив ряд белоснежных ровных зубов. Лицемерка! Ульяна почувствовала раздражение. К тому же ей показалось, что Гриша, увидев бывшую возлюбленную, помрачнел.

Тут к ним подскочила Светка и затеребила Ульяну за рукав:

– Улька! Наконец-то! Я тут заждалась! – Она буквально вырвала Ульяну из Гришиных рук и затараторила:

– Слушай, подруга! Вчера Витька-комбайнёр ко мне так и клеился, так и клеился! – Светка засмеялась. – Вы пойдёте, Светлана, завтра на праздник? – Она так смешно передразнила Витьку, что Ульяна невольно улыбнулась.

Гриша помахал рукой парням и пошёл поздороваться.

– С кем это Галина?

Светка обернулась.

– А я почём знаю? Не из наших, факт. Да что она тебе далась?! Какая разница?

– Да я просто… – Ульяне стало неудобно, что она много обращает внимания на Галину. – Когда начинаем?

– Сейчас стемнеет. Костёр уже горит.

Девушки подошли к костру. Поленьев было немного, чтобы удобно прыгать. К ним подошёл Гриша и обнял Ульяну. У неё отлегло от сердца. И что, правда, она такая? Неспокойная. Ревнует без повода. Веселиться надо, праздник ведь! К ним подошли ещё парни и девчата, схватили их за руки, растащили в разные стороны, закружили в хороводе. Откуда-то появилось вино и стаканы, шумно разлили, выплёскивая темно-красные капли на траву, выпили, веселье набирало обороты. У Ульяны закружилась голова, стало легко и радостно. Лица вокруг нравились ей, она с интересом рассматривала новых парней, забыв на мгновение о Грише. Господи, хорошо-то как! Гришина рука снова нашла её запястье, и сжала. Ульяна обратила к нему разгорячённое лицо с капельками пота на верхней губе и засмеялась:

– Здорово, весело, правда? Пойдём к костру! – Она схватила Гришу за руку и потянула в сторону, где разгорались поленья.

Купалец был невысок и тих. Первые храбрецы уже начали прыжки, и над костром стоял визг и хохот. Прыгнула Светка, едва не задев подолом юбки пламя, но обошлось. Раздались хлопки.

– Быть тебе с мужем в этом году! Смотри, не упусти суженого! – кричали ей со всех сторон.

Потом ещё кто-то прыгал, и парами и поодиночке. Ульяна посмотрела на Гришу.

– Прыгнем?

Он пожал плечами.

– Если ты хочешь…

– Хочу, хочу! – Ульяна запрыгала на месте и захлопала в ладоши.

Они разбежались и подпрыгнули в воздух, как можно выше, чтобы птицами перелететь над пламенем. Но в этот момент порыв ветра подхватил огонь, и красно-жёлтое огненное щупальце взметнулось в высоту и схватилось за подол Ульяниной юбки и низ Гришиных холщовых брюк. Когда они приземлились, к ним кинулись люди, стали тушить невесть откуда взявшимися полотенцами, кто-то умудрился вылить ведро воды.

«Ох, и не к добру это! Не быть свадьбе!» – мелькнуло у Ульяны в голове, но Светка подскочила к ней со смехом и шутками:

– Никак, подруга, вас сам Иван Купала отметил?

– Что болтаешь! – Ульяна чуть не плакала. – Плохая примета!

– Да дурь не говори! В огне страсти гореть будете всю жизнь!

Ульяна немного успокоилась. А что, если права Светка? И будут они всю жизнь любить друг друга, как в первую ночь? Вместе же их пламя задело… вместе и гореть будут. А с милым она готова хоть на костёр…

– Ну, успокоилась? Пойдём купаться! Вода, как парное молоко! – Светка побежала вперёд, мелькая в темноте белыми полными икрами, и Ульяна с Гришей побежали за ней.

На берегу они с Гришей разделились, парни купались в одной стороне, а девушки в другой. Приличия соблюдали, хотя многие давно все запреты нарушили. Невдалеке мелькнула Галина, в белой вышитой блузке, но Ульяна не обратила на неё внимания. Светка разделась совсем, бесстыдно выставив на показ большие, слегка отвисшие груди и круглый живот, а Ульяна колебалась.

– Ты чего, Уль, стоишь? Не будешь купаться? Давай, давай, скромница! Темно ведь, хоть глаз выколи! Сам чёрт сейчас тебя не различит, ну!

Ульяна поддалась общему настроению и скинула одежду. И впрямь, красота! Чего стесняться? Да и темно уже… Они со Светкой зашли в воду, тёплую и чёрную, и Ульяна поплыла. Вода приятно остужала тело, обволакивая кожу нежно и бережно. Ульяна застыла на месте, озираясь по сторонам. Совсем рядом слышались тихие смешки и шёпот, чмокания, удары рук по воде, смех. Ульяне показалось, что кто-то обнял её, погладил по бёдрам и животу. Она не противилась, сейчас всё можно. Этот кто-то был так ласков и так осторожно её касался, что Ульяна совсем не испугалась. Даже если это не Гриша… Хотя ей очень хотелось, чтобы был он. Но от прикосновений ничего страшного не случится, никто не узнает. Совсем никто… В какой-то миг Ульяна готова была позволить таинственному партнёру большее, чем просто касания, она опустила руку вниз, но там было пусто. Ульяна разочарованно повернулась вокруг оси – возле неё никого не было. Она слишком далеко уплыла, или её отнесло течением. Крики и шум доносились от берега, очевидно, основное веселье шло там.

«Вот дурочка! – Ульяна посмеялась над собой. – Водоросли за парня приняла, расслабилась! Берите меня всю! Идиотка!» – И поплыла к берегу, усиленно махая руками.

Опять змеёю вползла ядовитая мысль, что Гриша мог вот так же гладить в воде Галину… Ульяна завернулась в простыню, поискала глазами Гришу, или Светку, на худой конец. Гриши не было, но Светка была здесь. Она уже оделась и причёсывала волосы. Волосы у Светки длинные, густые, цвета спелой ржи, она ими очень гордилась.

– Ну, как? Хорошо? – Светка повернула к Ульяне голову, держа во рту шпильки.

– Да. Гришу не видела?

– Он тебя искал. Где ты так долго была?

– Уплыла далеко, сама не заметила. Течение, что ли, отнесло? Немного страшно стало… будто кто-то за руку брал…

– Ух, ты! Уж не водяной ли? Ему сегодня можно девок щупать. – Светка потянулась. – Хоть бы кто меня пощупал! Даже бы и водяной. Стосковалась я что-то…

– Дурочка! Замуж выйди сначала, муж щупать будет. Так где Гриша-то?

– Да здесь был. Цветок папоротника собирался искать. До утра, говорит, поищу.

– Цветок папоротника? – Ульяна прыснула. – Он, часом, не пьян?

– Да вроде нет. Если чуть-чуть… А ты сама трезвая, что ли?

– Трезвая. А Галина где?

– За деревом с ухажёром обнималась. Я что, слежу за ней? Ревнивая ты всё-таки, Улька! Ночь такая! Только о любви и думать нужно, а она всё о своём – где Галина, да где Галина! Папоротник ищет, вот где! И ты бы пошла, совсем Гришку истомила, поди.

Ульяна оделась, отжала волосы и заплела косу.

– Ладно, не бери в голову, пойдём к костру. Песен попоём.

Светка взяла Ульяну под руку, и они пошли.

– Странная, ты, Улька! Старомодная какая-то!

– Какая есть, моё дело!

– Дело-то твоё, но тогда не обижайся, Гришка мужик взрослый, долго ждать не будет.

– Не лезь, сама разберусь! Я твоих советов не спрашивала. Тебе что, поговорить не о чём?

– Буду молчать. – Светка обиженно примолкла.

Девушки сели возле костра, кто-то чистым голосом затянул песню, они подхватили. Потом ещё. Парочки начали подниматься от костра и уходить в темноту, разбредаться кто куда. Гриши не было, и Ульяне стало тревожно. Где он? Светка положила голову ей на плечо, вздохнула.

– Не сердись, Ульяша. Это я от злости. Несчастная я.

– И в чём же твоё несчастье? Витька вон сватается…

– Да коли бы я знала сама! Хочется чего-то, а чего, сама не пойму. Уеду я.

– Куда?

– В город. Учиться хочу. Надоело коровам хвосты крутить.

– Да кому ты нужна в городе?

– Может, там моё счастье бродит?

– Глупая ты. Витька твоё счастье. Я-то вижу, как он на тебя смотрит… Любит…

Светка ничего не ответила, прижалась к Ульяне теснее, повздыхала.

Костёр догорал, почти все разошлись. Начинало светать. Ульяна поднялась с бревна.

– Пойду я, Свет. Устала. А ты? – Краем глаза она заметила маячившего невдалеке Витьку. – Посиди, если хочешь.

– Да уж посижу, домой больно неохота. Вить, ты чего там? Иди сюда! – Света махнула рукой, и парень бросился к ним.

– Пока! – Ульяна помахала рукой и зашагала домой. Завтра выяснит, где Гриша был. Настроение у неё испортилось, уступив место тревоге и озабоченности. Светкины слова о том, что Гриша долго ждать не будет, запали в душу. А вдруг и правда не будет? Но мысль отмела – чувствовала, что будет, будет ждать. И само ожидание так же сладостно для него, как и для неё. Понимала, так же он томится ночами, как она, и сны такие же видит… срамные, горячие, от которых утром в краску бросает. То ценится, что с трудом достаётся, что выстрадано, вымолено долгим терпением. И, конечно, Светка, дура, не права… никуда он не денется, пока своего не получит. А получит только после хмельной свадебной гулянки и залихватских криков «Горько!», сопровождающихся нетерпеливыми поцелуями жаждущих остаться наедине молодожёнов.

Ульяна зашла в дом, тихо пробралась к себе и легла на мягкую кровать. Несмотря на беспокойство, сон пришёл быстро, Ульяна разметала на подушке светлые волосы, укрылась одеялом и тихонько почмокала во сне губами.

Утром Ульяну разбудили крики и настойчивый стук в окно. Она подумала – Гриша пришёл, извиниться хочет, что оставил вчера одну. Ульяна спрыгнула с кровати, накинула халат и раздвинула занавески. Прямо на неё уставилось лицо Светки с безумными глазами. Ульяна открыла окно.

– Чего тебе? В такую рань подняла… – Со стороны реки стелился серебристый туман, и было прохладно. Ульяна поёжилась.

– Господи! Улька! – Светка не могла отдышаться от волнения и быстрой ходьбы. – Там, у реки, Галину нашли!

Ульяна сразу не поняла, о чём она?

– Что значит нашли? Да скажи толком! – Она вдруг рассердилась на Светку за дурацкие выкрики.

– Мёртвую! Утонула! Галина утонула! Господи помилуй!

– Как утонула? Она же плавает хорошо…

– Сама не знаю, лежит на берегу, не дышит. Голая совсем, срам-то какой…

– Кто нашёл-то?

– Мальчишки с утра на рыбалку пошли, подальше того места, где вчера костёр жгли, а она у самого берега лежит в воде, волосами за корягу зацепилась. Поэтому, наверное, и не унесло течением.

– Господи! Ужас какой…

– Пойдём на берег, там вся деревня собралась, участковый тоже там, говорят, следователя из города вызвали.

– А что я там делать-то буду? Я покойников боюсь. Гриша там?

– Нет его, пойдём, послушаем, что говорят.

– Ладно, оденусь только. – Ульяна вдруг подумала, что стоит послушать, о чём в деревне шепчутся. Вдруг, что интересное услышит.

Около реки собралась толпа. Говорили тихо, стараясь не шуметь – смерть вызывала уважение. Тело накрыли, и потому, что оно было накрыто полностью, Ульяна поняла, что это окончательно и бесповоротно. В глубине души шевельнулось что-то вроде жалости к Галине, ставшей вдруг совершенно не опасной и не красивой, а, строго говоря, вообще никакой. Просто телом, которое через три дня зароют в землю, а вскоре и вовсе забудут. Ужасно умереть молодой. Ульяна содрогнулась.

Рядом с телом голосила мать Галины, оплакивая безвременно ушедшую дочь, грозила кому-то кулаком, бросалась на грязный кусок ткани, скрывавшей тело. Мать у Галины больная, работать толком не может, отец пару лет назад сгорел от водки. Галина у матери единственная опора, с ней она все надежды связывала. Совсем одна теперь останется… Ульяна вперила в землю неподвижный взгляд. Тяжко ей стало, душно. Расстегнула ворот платья, повернулась и пошла назад. Надо к Грише зайти.

Возле Гришиного дома остановилась, замешкалась. Вдруг его нет? Что матери сказать?

Клавдия, Гришина мать, сидела у порога. Увидев Ульяну, встала, пошла навстречу.

– Уленька! Что происходит-то там? Куда все бегут?

Ульяна махнула рукой.

– Галина утонула. Утром на берегу нашли…

Клавдия закрыла рукой открывшийся рот.

– Господи! Что ты говоришь! Утонула! Горе-то какое! Господи! Так ты сама её видела?

– Видела. Накрыли уже… Участковый там, следователя вызвали из города. Теть Клав, а Гриша дома?

– Спит. В аккурат утром пришёл. Я спала, не слышала. Встала скотину кормить, смотрю, он на сеновале спит. Разбудить?

– Нет. Не нужно. Я попозже зайду.

– Хорошо, Улечка, как знаешь… – Клавдия качала головой. – Ну, надо же! Галина!

Ульяну её причитания раздражали. «Как убивается-то! Будто родственницу потеряла! Неужели у них с Гришей так серьёзно было? Может, она и свадьбы нашей не хочет?» Ну, тут уж дудки! Ульяне всё равно, кто на что рассчитывал, она своего счастья не упустит, тем более теперь. Похороны пройдут, все и успокоятся. Выпила лишнего, небось, да купаться пошла. А там течение холодное, ногу свело, или сердце схватило… кто теперь разберёт?

Ульяна пошла домой. Мать накрыла на веранде стол для завтрака. Ульяна села, налила молока, хлеба отрезала свежего по своему обыкновению. Подняла на мать глаза:

– Новость слышала?

– Соседка сказала. Ужас, да и только! Что люди-то говорят?

Ульяна пожала плечами.

– Да ничего… шепчутся только, шепчутся, а о чём, не разберёшь. А что шептаться-то? Праздник был, выпили, купались… Кто в темноте увидит? Может, это нечисть её заморочила? Русалка или водяной? – Пришла к Ульяне вдруг спасительная мысль.

Мать ласково потрепала её по голове.

– Ну и дурочка же ты у меня! Сколько здесь живу, а про нечисть не слышала. Тем более, чтобы она кого-нибудь топила!

– Вчера же Иван Купала был. Забыла?

– Ничего я не забыла. Вроде ещё пока не древняя старуха, чтобы утром забыть, что вечером было. Не нечисти доченька, бояться нужно – людей.

– Людей? Ты что-то знаешь?

– Да нет, соседка что-то болтала, вроде у неё на шее синяки были. Вроде как пальцы… Задушили, значит…

Ульяна чуть не поперхнулась молоком.

– Задушили? Вот это новость!

– Да это я так, сплетни пока, слухи… Толком никто не знает. А вон и твоя всезнайка идёт! Спроси-ка у неё! – Ульяна проследила за взглядом матери и увидела Светку, входящую в калитку.

– Садись, охолони! Молока выпей. Что там?

Светка тяжело плюхнулась на стул. Посидела, отдуваясь, махая на себя руками. Залпом выпила кружку молока, бросила в рот кусок хлеба.

– Увезли. Вскрытие делать будут. В городе. Мать с ними поехала. Жалко тётю Надю! Как она теперь, без Галки?

– Так она утонула? – Ульяна пристально уставилась на Светку.

– Не знаю, она накрытая была. Говорят, задушили, а потом в воду бросили. Синяки вроде на шее. Господи, прямо шекспировские страсти! Гришку видела?

– Нет. Спит он, дома. Я будить не стала. Потом схожу, к вечеру.

– Ладно, сидите, мне на работу пора. Ты в контору пойдёшь?

Ульяна вдруг вспомнила, что сегодня рабочий день. Посмотрела на часы, чуть не опоздала, забыла совсем. Будто смерть Галины освободила её от работы. Вытерла губы, встала из-за стола, наскоро, на ходу, прибрала волосы, и направилась в контору. Небось, простят опоздание, не каждый раз люди тонут…

В конторе было тихо. Ульяна прошмыгнула в свою комнату и уселась за стол. Достала бумаги, попробовала считать. Цифры перед глазами сливались, она путалась, постоянно сбивалась, опять начинала пересчитывать. В конце концов с отвращением отодвинула бумаги в сторону – никуда работа не денется, срочного ничего нет, а то, что есть, и потом сделать можно.

Подпёрла подбородок кулаком и задумалась – вот ведь как в жизни бывает. Был человек, и нет человека. Думал о чём-то, страдал, хотел чего-то, и всё пшик оказался. Кому теперь его чаяния нужны? Канул в бездну, как и вовсе не существовал… Неужели со всеми так происходит? С кем раньше, с кем позже… Да и есть ли разница, когда перед Богом предстать? Год плюс, год минус… Всё едино.

Дверь скрипнула, и Ульяна вздрогнула, подняла глаза. Это был председатель, Иван Демьяныч. Он удивлённо уставился на Ульяну, словно привидение увидел.

– Уля? Ты здесь?

– А где же мне быть? Рабочий день ведь…

– Да, конечно… – Демьяныч потоптался на месте, словно соображая о чём-то, – ты вот что, Уля… У тебя, кстати, срочное что есть?

– Да нет. – Ульяна пожала плечами. – Ничего.

– Вот и отлично. Ты иди домой, Уля, я тебя на сегодня отпускаю. День такой… Иди… Следователь сейчас придёт, поговорить надо.

– Как скажете. – Ульяна не заставила себя ждать. – Я пойду. – Она взяла сумочку со спинки стула, повесила на плечо.

Демьяныч задумчиво смотрел ей вслед, потом окликнул:

– Уль, стой! Ты на празднике была вчера?

– Да. – Ульяна обернулась. – Там все были.

– И Галина?

– И Галина. Что это вы, Иван Демьяныч, глупости спрашиваете, сами ведь всё знаете. Где же ей быть, как не там, разве она упустит?

– Да, да… ты сама её видела?

– Конечно, сама. Она там с ухажёром беседовала. Не из наших. Кто, не знаю. Ещё вопросы есть?

– Нет. Иди.

Ульяна вышла на улицу и вздохнула с облегчением. Хорошо, что ушла. Какая сейчас работа? Она хоть Галину и недолюбливала, но никто не скажет, что они ругались, или ещё что… Подругами, естественно, не были, но и врагами не назовёшь. Тем более, то, что у них с Гришей было, прошло давно, до неё ещё.

Ульяна немного повеселела. Всё хорошо будет, они с Гришей поженятся, детей заведут, и заживут! Другим на зависть. Работа у Гриши хорошая, денежная, мастером в леспромхозе. Его уважают, слушаются, несмотря на молодость. Он как институт закончил, опять в родные места вернулся, не прижился в городе. И она, как образование в техникуме получила, тоже сюда. Скучно вдали от родных, неуютно. Тут они и встретились уже серьёзно, по-взрослому. По-другому друг на друга посмотрели. Выходит, не зря оба вернулись, счастье своё нашли.

Перед домом Гриши Ульяна замешкалась, словно испугалась чего-то. Мысль идиотская посетила: а где он сам-то был? Утром пришёл… Папоротник искал… Чудно…

Калитка открыта была, Ульяна вошла. Во дворе пусто, только собака вылезла из будки, лениво тявкнула, потом вильнула хвостом, и снова удалилась в будку – на жаре службу нести не хотелось. Опять же Ульяна своя, не чужая, чего зря шум поднимать?

Ульяна прошла в дом. Гриша сидел за столом. Ульяна ещё с порога заметила – мрачнее тучи. Подошла, села рядом на табуретку.

– Привет!

Гриша поднял глаза, мутные, красные, сразу видно, не в себе человек. Дыхнул на Ульяну перегаром.

– Здорово, коли не шутишь.

– Пьёшь?

– Галку поминаю.

– Мне налей. – Ульяна достала стопку из буфета, подставила. Гриша плеснул на донышко. Ульяна зажмурилась, выпила. В горле перехватило, слёзы из глаз полились. – Ох, и крепкая!

– Мать делает. Что в конторе говорят?

– Ничего. Демьяныч следователя ждёт. А где мать у тебя?

– В город поехала, Надежде помочь… Та совсем плохая, куда её одну отпускать. А мать всё равно свободна.

Ульяна замешкалась, спросить или уж не спрашивать, где вчера был? Что она, следователь? А с другой стороны Гриша ведь жених ей…

– Гриш, Светка вчера сказала, ты папоротник искать пошёл… Неужто правда? Я как искупалась, вышла, а тебя нет. Искала, искала… Где пропал-то? Так домой и пришлось одной идти.

– Дошла?

– Да, как видишь… – Ульяна неприятно поразилась его грубости. Странно… Гриша всегда обходительный, вежливый, стеснительный даже, а тут… злость в голосе, раздражение…

– Вот и слава Богу. А где я был, там меня уже нет.

– Загадками говоришь. Трудно просто сказать?

– Да нечего говорить, не приставай. Захочу, сам расскажу.

– Есть что рассказывать?

– Может, и есть, а может, и нет. Сказал, не лезь!

Ульяна притихла, обиженная. Гриша стопку в рот опрокинул, не закусил даже.

– Следователь у меня был.

– У тебя?! Что ему от тебя-то надо?

– Того же. Глупая, не соображаешь?! И к тебе придёт, и ко всём. Про Галку спрашивал, что же ещё?

– А что спрашивал-то?

– Видел, не видел… С кем, почему? Следак, он и есть следак. Вынюхивает…

– Так её, правда, того? Задушили? Я думала, она сама…

– Может, и сама… Он ничего не говорил. Вскрытие покажет. Представляешь, вскрытие… Как про консервную банку… – Гриша вытер слезу.

– Тебе её жалко, что ли? Чего разнюнился?

– Жалко!!! Это тебе никого не жалко, дура! Горя не знаешь, как сыр в масле катаешься, всё тебе на блюдечке с голубой каёмочкой!

Ульяна заплакала от несправедливости. Зачем он так с ней? В чём её вина? В том, что любит его, больше, чем себя? Может, напрасно она гордячку из себя строит? Обнять бы его, приголубить… она вовсе не безжалостная, ей тоже Галину жаль. По-своему.

Гриша успокоился, взял со стола огурец и захрустел.

– Я ведь до тебя встречался с ней, после школы сразу, пока не уехал. Знаешь?

Ульяна кивнула.

– Всё серьёзно было, не думай. Галка хорошая, добрая. И по хозяйству, и так…

– И что расстались? – Теперь Ульяна хотела до конца дослушать. Пусть выговориться, снимет камень с души, авось, легче будет. Глупо к покойнице ревновать.

– Как-то вышло по-дурацки. Я в институт поступил, она здесь осталась, хозяйство разве бросишь? Мать у неё больная, сама знаешь. Галка в город ко мне приезжала, в общежитие. Иногда я комнату снимал, в выходные, на окраине, мы там встречались. У неё и ключ был… Как-то я задержался, а она приехать должна была. Ну, и сразу туда пошла, мы заранее договорились. Я вечером пришёл, а она и сынок хозяйский на кровати, голые… На столе закуска и бутылка, конфеты… Сынок осклабился так нехорошо, усмехнулся, с кровати встал, оделся и вышел, дверью хлопнув. Галина лежать осталась… Я за ним, убить хотел, да духу не хватило… До остановки дошёл и в общежитие поехал, напился до чёртиков… Утром на занятия не пошёл, лежал, скрутило всего… А тут и Галина заявилась, помятая вся, опухшая… «Куда пропал вчера? – спрашивает, – Я ждала, ждала, уснула даже, проснулась, утро, тебя нет…» Я подумал, издевается. Стыд совсем потеряла, шалава. Уставился на неё, ничего не понимаю. А она смотрит глазищами невинными, ресницами хлопает, словно кукла какая. Я молчу, она опять то же спрашивает. Не выдержал я, выдал ей всё, что думал о ней – и про неё, и про сыночка хозяйского. Она выслушала, разрыдалась… Говорит, не помнит ничего. Пришёл он в комнату, где Галина меня ждала, шутит, расспрашивает… Сказал, что день рождения у него сегодня, а все друзья разбежались, даже бутылочку распить не с кем. Вроде как уговорил Галину по рюмочке за компанию, пока меня нет выпить. Она согласилась, а что отказываться? Выпили, съели по конфетке, а потом она ничего не помнит, ни как в постели оказалась, ничего… Клянётся, ничего не было, вроде как обрывки всплывают в памяти, не смог он… Хотя, откуда она знает, если в беспамятстве была? Врала, стерва… Дальше я разговаривать с ней не стал, вытолкал и велел мне на глаза больше не показываться, и матери наказал её от дома отвадить. Вот такая история. А теперь думаю: а может, он опоил её чем? Ну, подсыпал чего-нибудь в рюмку? Может, напрасно я тогда? А? Хотя всё равно бы простить не смог, даже если и так… Долго потом эта кровать у меня перед глазами стояла… – Гриша снова опрокинул стопку в рот. – А потом тебя встретил, снова жить захотелось…

– Гриша… – Ульяна готова была снова расплакаться, – любимый… прости, мне, правда, Галку жаль. Я зла на неё не держу, не думай…

– Тебе-то чего на неё злиться? Скорее уж у неё повод есть для злости.

– Она любила тебя? Откуда знаешь? К ней лейтенант сватался, Светка сказала…

– Да не знаю я, разлюбила, наверное, не ты же меня отбила… но так, парой слов перебрасывались, спрашивала всё, как у нас с тобой? Счастлив ли?

– А ты что? – У Ульяны замерло сердце. – Что ей отвечал?

– Нормально всё, свадьба скоро… А она смеялась.

– Смеялась? Не верила, что у нас свадьба будет?

– Не знаю, верила – не верила… У неё теперь не спросишь… Иди домой, Уля, потом встретимся. Один побыть хочу.

– Ладно. Пойду. – Ульяна взяла сумочку.

Гриша вдруг поднял на неё мутные от самогона глаза.

– Я ещё кое-что следователю сказал… Про то только я знаю. Парень, что рядом с ней стоял, тот сынок хозяйский из города был…

– Сынок? – Ульяна оторопело уставилась на Гришу. – С чего ты взял?

– Я его рожу век не забуду. Всё время перед глазами стоит, на ощупь узнаю…

– Да что же он делал здесь?

– Я не знаю!!! Пусть следователь думает. Ему за это деньги платят. Всё, иди, сказал!

Ульяна поспешно вышла, ей и самой оставаться не хотелось. Гришины откровения её покоробили слегка. Может, и к лучшему, что Галина утонула? Чувствовала Ульяна, что не просто так она на Гришу да на неё зыркает. Смеялась… Что смешного? Задумала, небось, стерва, что-то… Гришину любовь вернуть захотела. Нет, не смирилась Галина с потерей. Такие всю жизнь не смиряются. Если что захватили, так уж не отпустят. Опасно рядом с ней жить, всё равно бы жизнь им порушила. Не сейчас, так потом, попозже, когда бы схлынули первые восторги. Неустойчивый парень Гриша, колеблющийся… Его крепко в руках держать нужно. А сынок тот что делал здесь? Видела Ульяна, не люб он Галине, женское сердце не обманешь. Для Гриши спектакль устроила, гадина. И ведь удалось, Ульяна заметила, как помрачнел его взгляд, хоть и скрыть пытался, что неприятно ему. Но Ульяна всё подмечает. Скорее бы свадьба… И где был, Гриша молчит… Странно всё… «Неужели это он Галину приревновал?» – шальная мысль промелькнула, испугав Ульяну своей откровенностью.

Дома её ждал следователь, мужчина средних лет невзрачной наружности. Второй раз встретишь, не узнаешь. Про праздник стал расспрашивать, с кем Галина была, видела ли её Ульяна возле реки. Ульяна всё честно рассказала. Мелькала Галина, видела она её то там, то сям. То с один парнем говорила, то с другим. Ульяна только своих знает, да парочку из соседней деревни. Были и незнакомые, которых Ульяна впервые видит. Ничего особенного. А у реки темно было, она и себя-то толком не видела. Следователь всё записал подробно, поблагодарил и ушёл. Ульяна вздохнула с облегчением: неприятная процедура, что и говорить. Ну, да утро вечера мудренее, успокоиться надо, а там, глядишь, всё и наладится. Не век же Гриша убиваться будет? Да и разнюнился он, скорее, от самогона, протрезвеет, тоску как рукой снимет. Уж она-то, Ульяна, постарается. К свадьбе готовиться начнут, хлопоты, всё такое… Забудет, как пить дать, забудет.

Ульяна прошла к себе, разделась, улеглась в кровать. Отец заглянул, она глаза прикрыла, сделала вид, что спит. Он потоптался, вздохнул, но будить не стал, вышел, аккуратно прикрыв дверь.

Следователь методично всё в деревне обошёл, беседовал обстоятельно, подробно, записывал. Но все только руками разводили: не было у Галины явных врагов, да таких, кто бы на чёрное дело пойти решился, грех страшный на душу взять. Мать Галины рассказала потом, что никаких синяков на шее у дочери не было, но умерла от разрыва сердца, а потом уж утонула. Вроде как испугалась сильно. Недоумевали: чего в деревне можно испугаться? Начали поговаривать, что нечистая сила её заморочила, недаром Галину ведьмой считали. Не угодила, небось, чем-то хозяевам, они её и напугали, а потом в воду бросили… Но это самые верующие говорили, те же, кто ближе к реалиям были, такой версии не придерживались.

Прошло пару недель, разговоры сами собой затихать стали. Сколько можно покойнице кости перемывать? Гриша в себя до конца не пришёл. Вроде и нормально всё, по-прежнему, и смеётся, и шутит, так же Ульяну целует, слова на ухо шепчет… а чувствует Ульяна: не то. Иногда вдруг уставится в угол, смотрит, смотрит, не мигая, пока не окликнешь. Вздрогнет, испуг на мгновение промелькнёт в глазах, но быстро себя в руки берёт. Ульяна и так и эдак к нему ластится, в глаза заглядывает, желания угадать пытается, но без толку всё – отдалился Гриша. По ночам плачет Ульяна в подушку, чтобы родители не видели, а утром улыбается. Зачем зря их расстраивать? Да и что она скажет? Что кажется ей? Не поверят они, блажью сочтут. Вот и молчит Ульяна, терпит. Надеется, само всё перемелется, мука будет.

И вроде совсем всё успокоилось, июль заканчивался, Гриша повеселел, и Ульяна воспрянула духом. Снова поверила: всё хорошо будет. Дело об утопленнице, поговаривали, закрывать собирались, решили – несчастный случай. Дикий, конечно, но мало ли что… С кем Галина в ту ночь виделась, с кем миловалась, так и не нашли. Надежда, мать Галины, рассказывала, что парня из города, которого Гриша узнал, подозревают. Пришли к нему, чтобы показания снять, а его нет. Мать руками развела: знать не знает, где сын. Он не особенно разговорчив с ней, уходит – не говорит. Галина в город часто ездила, вроде вместе их видели… Похоже, отношения поддерживали, несмотря ни на что. Что их связывало? Неужели любовь жертвы к мучителю? Да и мучитель ли он? Мало ли что Галина говорила, она ещё не то сказать могла.

Ульяна к разговорам прислушивалась, но на душу не брала. Пусть говорят, что ей с того? Гришу, кажется, не подозревали, во всяком случае, арестовывать не собирались. Улик нет, как участковый говорил. Да и в чём его подозревать? Кончилось у них всё с Галиной, много лет назад кончилось. Все это знали, все Гришу с Ульяной видели.

Парня в розыск объявили, но до сих пор не нашли. Хотя, скорее всего, искали для проформы – всерьёз никто не верил, что это он. Напугал он её, что ли? Глупости. Уж что-что, а нервы у Галины крепкие. Всё это участковый рассказывал, а потом и спрашивать перестали, надоело.

Как сорок дней справили, в начале августа, Гриша и Ульяна заявление подали в поселковый совет. Свадьбу решили играть в начале сентября. Яблоки поспеют, груши, жара спадёт. Ульяна как на крыльях летала. Сбылась её мечта. Плакать в подушку перестала, о другом задумалась. Скоро, совсем скоро закончатся её одинокие девичьи ночи, и начнётся другая жизнь. Женщиной станет Ульяна, молодой и красивой, дитя родит, лучше бы сына. Отцы, ясное дело, сыновей прежде хотят. А потом и дочку можно, помощницу матери.

Уплывала Ульяна в грёзах далеко-далеко, возвращаться не хотелось. Гриша тоже с охотой о свадьбе хлопотал, прикидывал, что да как, сколько гостей будет, что на столы поставить, Ульяна платье шила. Хотела сначала в городе купить, но потом передумала. Сшить, оно лучше будет. Фасон сама придумала, ткань купила, специально с матерью ездили, придирчиво выбирали в магазине, в этот день Ульяне блистать хотелось. Светка с хлопотами помогала, по магазинам бегала, мелочёвку всякую закупала. Заказали русскую тройку для молодожёнов в соседнем колхозе, где конеферма была. Машина, конечно, хорошо, но захотелось старины, размаха. Чтобы как раньше, в старые добрые времена. Гриша придумал, а Ульяна одобрила, молодец её жених! Хочет, чтобы свадьба необычно прошла, чтобы на всю жизнь память осталась. Для неё, для Ульяны, старается.

Светка с Витькой встречаться начала, счастливая ходит. Глядишь, тоже вскорости свадьбу сыграют. Жизнь в деревне наладилась, вернулась в своё русло, потекла, как река на равнине, неспешно и с достоинством.

Так, в хлопотах, лето и прошло, уже кое-где листва жёлтая появилась. Вечера холодными стали, тёмными. Платье у Ульяны готовое в шкафу висело, она время от времени открывала, смотрела. Трогала тяжёлый, плотный шёлк, любовалась. Всё готово к свадьбе, обо всём договорились. Мать Гриши к сестре в соседнюю деревню собралась после свадьбы, насовсем. Сестра её хворая, а недавно инфаркт был, уход нужен постоянный. А дом молодым оставляет, пусть живут, никто мешать не будет.

Ульяна радуется, хоть и нехорошо ликовать по поводу чужой болезни, всё одно к одному получается. Да и Грише из родного дома уходить не придётся. Отец Ульяны с ремонтом помочь обещал, с обстановкой. Что ж не жить? Хотя, если говорить откровенно, даже если бы мать Гриши не уехала, Ульянины родители могли бы им и свой дом поставить. Но Ульяна полагала, что Гриша тогда бы заупрямился, горд уж больно на этот счёт. Всё сам, да сам, хотя Ульяна помощи родственников не чуралась. Что плохого, если родители на первое время помогут на ноги встать? На то и родители, чтобы детям помогать. Разве Гриша с Ульяной к своим детям не так же относиться будут?

Но вопрос решился сам собой, и Ульяна тему закрыла. Одни, как ни крути, а ежели что, так и подумают потом.

На свадьбу вся деревня собралась, всем молодых поздравить не терпелось. Ульяна красавица-раскрасавица, так и светиться от счастья, ловя восхищённые взгляды. Гриша в новом модном костюме с ней рядом тоже притягивает взоры. Но теперь уж Ульяна знает, бояться нечего.

Молодожёны во главе стола сели, чтобы видели все, все поздравить могли, речь сказать. Голова у Ульяны слегка кружится, от вина и от сладостного предвкушения. Одно радость омрачает: Гриша пьёт рюмку за рюмкой, почти не закусывая, пьянеет быстро… Смотрит уже хмельными глазами, хорошо, что сидит, стоял, так упал бы. Не нравится это Ульяне, но она улыбается. Да и грех переживать: свадьба же. Светка подошла сзади, шепчет:

– Что это с Гришкой? Захмелел-то как… Того и гляди в тарелку упадёт… Вот развезло. От счастья, что ли?

Нахмурилась Ульяна: чего лезет? Посмотрим, как на её свадьбе жених себя вести будет. Напился и напился, её какое дело? Ответила резко, раздражённо.

– От счастья, от чего ещё? Шла бы лучше за Витькой смотрела, чем за чужим мужем приглядывать, вон он с Лизкой хихикает… – Ударила по больному.

Светка передёрнула плечами, ушла. Ульяна положила Грише салат на тарелку.

– Поешь, Гриш.

Тот осоловело помотал головой. Ульяна подавила вздох разочарования: не будет у неё сегодня ночи. Упрямо тряхнула волосами: ну и пусть! Не последняя чай, ночь, ещё будут, успеют насладиться друг другом. Спешить некуда, жизнь, она длинная.

Под покровом темноты взяла Гришу под руку, пока на ногах стоит, увела домой, где брачное ложе загодя приготовила. Бельё кружевное, белоснежное, даже ложиться жалко, подушки, словно облака на небе, воздушные, мягкие.

Дома от духоты Гришу ещё сильнее разморило, он только через порог переступил, даже раздеться не смог, так на кровать и рухнул, примяв под себя всю красоту, и тут же захрапел. Разделась Ульяна, платье аккуратно в шкаф повесила, слёзы душат, она сдержать пытается, а они сами льются. Да что же такое? Неужели смерть Галины так на него подействовала, что никак в себя не придёт? В таком случае Ульяна очень бы хотела, чтобы жива была сейчас Галина, посмотрела на её триумф, позавидовала. Лучше бы она уехала, чем умерла, но жизнь заново не перепишешь, а смерть тем более. Легла Ульяна рядом с новоиспечённым мужем, глаза закрыла, не заметила даже, как уснула.

Проснулась от того, что дышать не может, что-то большое давит на неё, душит, почувствовала резкую боль внутри себя, вскрикнула, глаза открыла. Гриша разделся и лежит на ней, сопит, дышит тяжело. Лицо красное, напряжённое.

Вчерашний конфуз исправить пытается, догадалась Ульяна, наверстать упущенное хочет. Боль внутри нарастает, а Гриша и не думает успокаиваться, всё грубее и резче его движения, всё сильнее сжимает плечо Ульяны. Неужели это и есть любовь? Близость?

Гриша застонал и обмяк, скатился на бок и лежал, закрыв глаза. Не так Ульяна представляла себе их первую ночь. А тут как у кошек – прыгнул, сделал своё дело, и к стороне.

Внизу всё горело, низ живота жгло, Ульяна боялась пошевелиться. Гриша открыл глаза, сполз с постели, прошлёпал босыми ногами по полу на кухню. Ульяна услышала, как он жадно пьёт воду, делая большие глотки. Потом вернулся, отбросил рывком одеяло, задрал ей рубашку нежного розового шёлка, увидел кровь на простыне, удивился:

– Ты целка, что ли? А я-то думаю, что-то тяжело идёт… прости, не разобрал с похмелья.

Ульяна от обиды и стыда чуть сквозь землю не провалилась. Вот он, значит, как! А она, дура, берегла себя, хотела преподнести свой дар на блюдечке, думала, оценит, крепче любить будет. Слёзы хлынули сами собой, Ульяна прикрыться хотела, но Гриша не дал, снова забрался на неё с недоброй улыбкой, вошёл грубо, одним движением, словно кобылу покрыл. Как закончил, слез, одеяло на неё набросил, смягчился немного:

– Ну, что ревёшь? А ты чего хотела? Не понравилось? Ничего, привыкнешь, как распробуешь, за уши не оттащишь. Сама ещё просить будешь. В первый раз всегда так, не тушуйся. – Он похлопал Ульяну по ноге, закрытой одеялом. – Похмелиться нет ничего? Сушит…

Ульяна помотала головой, отёрла слёзы. Может, и правда, так у всех? И чего она разревелась? По второму-то разу уже не так противно показалось…

– К людям выйти надо, второй день ведь… Там и похмелишься.

– И то верно, пойдём, одевайся. – Гриша обернулся на стук в окно. – Ряженые уже скачут…

Ульяна набросила платье, тоже заранее заготовленное по этому случаю, туфли новые надела, наскоро сполоснула лицо холодной водой, убрала волосы. Вышли они с Гришей во двор, пошли по деревне, Ульяна мужа под руку держит, здоровается со всеми.

Столы уж заново накрыли, Гриша сел, сразу за стопку схватился, опрокинул в рот, но теперь закусил. Пить много не стал, чему Ульяна порадовалась – может, хоть сегодня всё хорошо пройдёт?

В самый разгар веселья крик раздался. Соседский мальчишка бежал с выпученными глазами:

– Утопленника нашли! В камышах! Раздулся совсем, страшный, ужас! – Мальчишка круглил глаза, показывая всем видом, что вид у утопленника жуток.

Гармонист дядя Ваня бросил играть, кумушки притихли.

– Не бреши! – Мать мальчишки сурово посмотрела на него, но тот не опустил глаз.

– Правда, иди, сама посмотри, он там лежит. Участковый туда пошёл!

– Вот-те раз! – Дядя Ваня свёл меха, и гармонь жалобно скрипнула, – Опять утопленник!

Ульяна поперхнулась, а Гриша словно онемел, побледнел весь, вытянулся на стуле.

– Что за утопленник? – Голос у Гриши дрожит от волнения. – Мужик или баба?

– Мужик, только разложился весь почти, рыбы обгрызли…

– Фу ты страх какой! – Бабы начали креститься. – Из наших?

Мальчишка развёл руками.

– Вроде нет, не поймёшь.

– И то правда, разве у нас кто пропадал? Все на месте… – Кто-то даже испустил смешок. – Приблудился, значит.

Дядя Ваня опять заиграл, но веселье сломалось. Настроение испортилось, начали расходиться. Ульяна помрачнела: как-то коряво их жизнь начинается, наперекосяк. Посидели ещё с горсткой гостей за столом и тоже домой пошли. Гриша молчал всю дорогу. Дома щей похлебал и спать улёгся, устал. Ульяна вышла во двор, села на лавочку и задумалась. Так вот ты какая – семейная жизнь… Но любовь к Грише не прошла, даже наоборот, вспыхнула с новой силой – её он теперь, а она его. Наносное всё это, пройдёт, утихнет тоска, не на век же она.

Гриша проснулся, вышел из дома, сел рядом, обнял за плечи нежно, как раньше. Ульяна голову ему на плечо положила, вздохнула. Ну вот, совсем как у родителей. Волна благодарности затопила её с головы до ног, она прижалась теснее. Так и просидели до ночи, целовались, как в пору жениховства. Гриша снова слова зашептал на ушко, и среди прочего Ульяна уловила одно, долгожданное – «прости, любимая…»

С покойником не так просто оказалось. Следователь опять приехал, труп увезли, а потом участковый сказал, что это как раз тот парень, которого Гриша узнал на празднике Ивана Купалы. Тот сынок хозяйский, из-за которого Гришина с Галиной любовь закончилась. Сынка звали Дмитрием, это Ульяна от людей узнала. Погиб в тот же день, что и Галина, только нашли не сразу, поэтому труп был обезображен – рыба ведь тоже есть хочет, а что есть, ей всё равно. Человек для неё просто пища, ничего более. Говорили, будто на шее у него рана, как от укуса, и на голове, видимо, ударили чем-то тяжёлым. Но точно сказать трудно, потому что времени много прошло, процессы разложения далеко зашли. В городе вскрытие делали, участковый сказал, умер от утопления, захлебнулся. Опять пошли разговоры, но так же быстро захлебнулись – от отсутствия информации и улик, как участковый скажет. Впрочем, версий, кроме как потустороннего происхождения, особенно и не было. Да и обсуждали вяло – Галина давно в земле, а Дмитрия никто не знал. Казалось, что мать Галины, Надежда, что-то знает, но она молчала, как рыба, открещивалась. На том и успокоились. Пусть милиция думает, ей за это деньги платят. Ульяна хоть труп и не видела, но почему-то ужасно расстроилась. Ей стало вдруг отчаянно жаль неизвестного ей Диму, погибшего в молодом возрасте непонятно за что. Только и оставил после себя что разложившийся кусок плоти да парочку мыслей. Втайне от мужа она проревела целый вечер, и затухшая было ненависть к Галине, невольной виновнице этого кошмара со смертями, вспыхнула в сердце Ульяны с новой силой.

Из-за этого случая начавшаяся будто налаживаться жизнь Ульяны вновь разваливаться начала. Не так, как сначала, а медленно, исподволь. Ульяна оказалась хорошей хозяйкой, в доме всегда чисто, прибрано, еда готова. Мужа с работы встретит, накормит. Огород, правда, не любила, занималась чрезвычайно неохотно, но тут Гриша на помощь приходил – копал, урожай собирал, в погреб стаскивал, к зиме готовился. Пить перестал, но ходил невесёлый. Грубым не был, но Ульяна кожей чувствовала охлаждение. Бывало, придёт с работы, слова не скажет – телевизор включит, уставится, будто смотрит, а глаза пустые, неподвижные, думает о чём-то своём. Ульяна подойдёт, подластится, он улыбнётся вымученно, скажет, что устал. А то вовсе ночевать в леспромхозе остаётся, говорит, на автобус опоздал. Ульяна не настаивает, она терпеливая, измором его возьмёт, любовью да лаской отогреет. Чувствует её сердце червоточину какую-то, но трудно понять, откуда беда идёт. А, может, и не беда вовсе? А так, причуда, блажь? Хочется молодой жене, чтобы муж её вниманием окружал, заботой, денно и нощно, но жизнь другого требует. Вроде и не ругаются они, не ссорятся, но отчуждение остаётся.

Зима наступила, работы по дому меньше стало, и видит Ульяна, томится здесь Гриша. То к матери съездит на пару дней, то в город по делам. Её не берёт, отговаривается. Приезжает злой, выпивает и спать ложится. К ней почти не прикасается, хотя каждый раз Ульяна ждёт моментов супружеской близости с замиранием сердца. Горит вся от нетерпения, а он холодный, как рыба. Не приголубит, не приласкает, если и захочет когда любовью заняться, делает это властно и грубо, а потом сразу засыпает. Но Ульяна и этими моментами дорожит – любит мужа больше жизни, прощает всё. Родителям не жалуется, чтоб не волновались, её семья – её дело, её и Гришино. Светке тоже ничего не рассказывает, боится, разнесёт по деревне. Пусть думают, всё хорошо у них, она сор из избы выносить не привыкла.

Как-то долгим зимним вечером, перед самым Новым годом, завьюжило сильно, а Гриши всё с работы не было, и Ульяна сильно волновалась, бегала от окна к окну, всматривалась во мглу. Он пришёл за полночь, выпивши, дыхнул на неё алкоголем, молча разделся и лёг, даже ужинать не стал. Ульяна обиделась, залезла в холодную постель рядом с ним, свернулась калачиком. Вдруг жалость такая на неё накатила, непонятно с чего, аж сердце зашлось. Повернулась она под влиянием порыва, обняла Гришу, прижалась к нему обнажённым телом, зашептала горячо:

– Истомилась я, милый, истосковалась по тебе… Ребёночка хочется… очень…

Гриша оторвал её от себя, отвернулся, раздражённо выдохнул в лицо перегаром:

– Уйди, постылая…

Ульяне кровь бросилась в голову. Она – постылая?! Что он такое говорит? Постылая… А кто тогда желанная?! Или пьян сильно? А что у пьяного на языке, как известно… Когда же она опостылеть ему успела? Или не любил вовсе? Зачем тогда женился? Мысли крутятся в голове у Ульяны, уснуть не дают. Так и пролежала почти до утра, без сна.

Утром встала раньше Гриши, в глаза не смотрит, слишком обидел сильно. Гриша понял что-то, взгляд виноватый, подошёл сзади, обнял.

– Что, Улечка, грустная? – Улечкой назвал.

Она руку стряхнула.

– Постыла я тебе, значит…

– Прости, дурака, выпил вчера, день трудный был, с начальством поругался. Домой взвинченный пришёл, не помню почти ничего. Если и сказал что дурное, не со зла, поверь, а то и за кого другого тебя принял? Всё начисто забыл…

Хоть и чувствует Ульяна – лукавит, но простить рада. Тем более, сам подошёл, ласкается.

– Да я и забыла уже всё.

– Ты у меня умница, красавица.

Ульяна расцвела, зарумянилась, как красное солнышко. Вот и пойми мужчин. Что у них на уме? Вчера из дому выгнать был готов, а сегодня чуть не на руках носит. Но Ульяна и этому рада, на работу собирается, напевает под нос.

Новый Год встретили у её родителей. Мать Гриши у сестры осталась, не бросишь же больную. Гриша перед Новым Годом к ней съездил, поздравил, подарков отвёз, Ульяна сама ей в магазине платок ручной работы купила и бельё постельное. Хоть и знала, не постелет, стелить некуда, а купила. Пусть Гриша знает: она его мать уважает. Гриша у неё единственный сын, отец сгинул, когда Гриша мальчишкой был. Ушёл на охоту и не вернулся, зима была, искали неделю, да не нашли. Пропал. Похоронили пустой гроб, и вроде как точку поставили. Да и, правда, был бы жив, давно бы объявился, или весточку послал какую, зачем пропадать? Клавдия с мужем хорошо жила, не жаловался никто.

Своим Ульяна тоже подарков накупила, хотелось порадовать. Мать аж руками всплеснула, когда Ульяна вывалила перед ней и наборы посуды, и занавески вышитые, и платок козьего пуха, и жилетку для отца из овечьей шерсти.

– Зачем так потратилась, дочка? Мы не бедные, сами себе всё позволить можем.

– Перестань, мам! Это же подарки! От чистого сердца…

– Ну, тогда спасибо! – Мать сбегала в комнату и вынесла оттуда пакеты.

– И у нас для вас кое-что есть! – Она торжественно развернула первый пакет, и Ульяна увидела белоснежную блузку натурального шёлка с облаком кружев на груди.

– Какая прелесть! – Она бросилась на мать с поцелуями. – Где взяла?

– Да уж взяла! – Мать таинственно повела бровями. – Носи!

– А это что? – Ульяна раскрыла второй пакет, и вынула оттуда лисью шапку. – Кому?

– Да Грише твоему! Хороша?

– Ещё как! – Ульяна вертела шапку в руках, серебристый мех чернобурки переливался, таял под руками. – Вот это подарок!

Ульяна накинулась на мать с поцелуями, грозя задушить в объятиях.

– Спасибо!

Шапка Грише понравилась, но бурного восторга он не выказал. Сдержанно поблагодарил, несколько разочаровав Ульяну столь прохладным отношением к красоте. Впрочем, всё остались довольны, и праздник прошёл хорошо, даже весело. Соседка забегала, потом Светка пришла с Витькой, песни попели, всего понемножку. Гриша, казалось, растаял, поддался всеобщему веселью, балагурил, и Ульяна воспрянула.

А после Нового Года Светка объявила Ульяне, что в конце января у неё свадьба.

– Так скоро?! Что до лета не подождётесь?

– Некуда ждать, ребёнок у нас будет. Беременна я…

– Беременна?! – Ульяна даже привстала со стула от удивления. – Когда успела?

– Успела, как видишь. А ты чего ждёшь?

Ульяна опустила глаза.

– Не получается пока.

Светка успокоила.

– Получится. У всех по-разному бывает. Я в женской консультации такого наслушалась! Некоторые и по пять лет живут, ничего, а потом – раз! И готово. Не переживай.

– Да я и не переживаю особенно. Мы друг другу не надоели. – И чтобы перевести разговор в другую плоскость спросила, – а что насчёт покойника слышно? Ну, того, что в камышах нашли осенью.

– Да ничего особенного. Будто к Галине свататься приезжал, замуж звал. Он-де и раньше её звал, да она не соглашалась, а тут вроде смягчаться начала, на праздник сама пригласила, он и приехал. Хотел утром к её матери пойти, как праздник закончится.

– И откуда ты всё знаешь?

Светка обиделась.

– Всё знают, кроме тебя. Наш председатель рассказывал, а ему участковый. Живёшь, как затворница. Зазналась, что ли?

– Да не зазналась я! С чего бы? Накопилось просто всего… Гриша очень переживает, – вырвалось у Ульяны невольное признание.

– Гриша?! Переживает?! Из-за чего? Из-за этого парня? Да что он ему, брат или сват?

– Не брат и не сват, но переживает. Из-за Галины, в основном…

– А! Понятно… – Светка сделал понимающее лицо.

– Что тебе понятно? – Ульяну вдруг разобрала злость.

– Да не кипятись ты! То и понятно… что переживает. Думаешь, не забыл её?

– Не знаю, нет её, умерла, что теперь-то говорить?

– И то верно, что теперь-то? Попереживает, и перестанет. Ты же тут, живая и здоровая, утешится, небось. Я слышала, иногда бывает, что по покойнику сохнет человек, сам того не хотя. Был бы жив человек, он бы про него и не вспомнил, а как помер, так сразу тоска берёт, вроде виноватым себя чувствует, что расстались, или ещё за что… пройдёт.

– Надеюсь. Виноватым, говоришь? – Ульяна задумалась. Может, и впрямь виноватым себя Гриша чувствует? Может, знает что, да не говорит ей? Мается, бедный, в одиночку, а высказать не может. Надо осторожно поговорить с ним, поспрашивать, авось и откроется. Жена она всё-таки ему, родной человек. Кому, как не ей, открыться? Даже если испугался он чего, поступил нехорошо, она молчать будет, не выдаст.

– Ладно, Ульяш, пойду я. – Светка засобиралась.

– Иди. – Ульяна не удерживала, скоро Гриша должен придти, ужин подогреть нужно.

Вечером сообщила Грише о свадьбе. Тот кивнул, как само собой разумеющееся.

– Пойдём?

– Конечно. Витька парень хороший. А что зимой-то?

– Ребёнок у них будет.

– Вот те раз! Шустрые…

– Да, не то, что мы…

– Упрекаешь?

– Да нет. В чём мне тебя упрекать?

– Мало люблю, наверное.

– А если и мало, тогда что?

– Тогда ничего. Сколько есть, всё твоё. Более, значит, нет.

– Гриша! Ну что ты какой?! Ты раньше другой был…

– Был, да весь сплыл.

– Может, случилось что? Скажи, я осуждать не стану.

– Осуждать? Ты считаешь, что меня есть за что осуждать?

– Прости, вырвалось. Может, гложет тебя что? Я-то не слепая…

– Нормально всё, не приставай! Такой я, какой есть.

Ульяна примолкла, не стала настаивать. Значит, не время ещё, не прорвалось. Решила подходящего случая дождаться. «Всё равно выпытаю, – подумала упрямо, – с камнем на сердце жить негоже. В семье секретов не должно быть. Муж и жена – одна сатана».

На работе Ульяна решила сначала попытать председателя, вдруг что интересное расскажет? Она заварила чай, покрепче, как он любит, и решила сама отнести, когда он в кабинете один остался. Открыла дверь ногой и зашла с подносом, как заправская официантка.

– Иван Демьяныч, можно? Я вам чай принесла…

– Ну, заходи, а куда Наталья делась?

– Не знаю, вышла куда-то…

– Вечно на месте нет, и за что я ей зарплату плачу? – Демьяныч тяжело вздохнул.

– Да что вы, Иван Демьяныч, распереживались? Ребёнок у неё болеет, вот и беспокоится. Если что нужно, вы мне скажите, я сделаю…

– А чего ты такая добрая сегодня?

– Да так… работы мало…

– Ну так домой иди, мужа жди…

– Рабочий день ведь, что люди подумают… Нет, посижу.

– Тогда тоже чаю налей, выпей.

– Не откажусь. – Ульяна налила себе чашку, бросила сахар, и спросила с замиранием сердца, – а что там об утопленнике говорят? Откуда он здесь?

– Ох, хитрая лиса! – Демьяныч погрозил Ульяне пальцем. – Небось, за этим только и пришла, посплетничать.

– Да что вы! Интересно всё-таки…

– А ничего интересного. Парня Димой звали, жил в городе, работал на заводе. Компанию водил нехорошую. Что-то они там мутили. Срок был условный, за кражу с завода. Но, кажется, в последнее время завязал. К Галине нашей свататься приходил…

– А она его откуда знает?

– Да знает вот, как оказалось. Давно познакомились, лет несколько назад. Как, не спрашивай, не знаю. Да и какая разница? Знала она про его тёмные делишки, потому и не особенно привечала. А он, говорят, сох по ней очень сильно. Ради неё даже с прошлым покончить решился. И это хорошо. Мать говорит, любил её… жениться хотел, на работе восстановился, поверили, взяли назад. Мастер он неплохой, работать умеет. Но вот попал по молодости в компанию, и сломался человек… А тут Галина… Всё ходил вокруг неё, уговаривал, а она ни да, ни нет, как собака на сене. Но этим летом вдруг переменилась к нему, на праздник пригласила. Сама. Мать говорит, он как на крыльях полетел. И она обрадовалась за сына, даже беду не почуяла. Ну, дальше ты знаешь…

– Да, интересная история… А за что его, ничего не слышно?

Председатель пожал плечами.

– Следователь говорит, может, дружки? За то, что ушёл от них. Они ведь такого не прощают. Но это не точно. Версия.

– А ещё какие версии?

– Да никаких пока… Разве кто из ревности?

– Помилуйте, Иван Демьяныч! Из какой такой ревности? Кто её ревновал-то?

– Кто, кто… дед Пыхто! Мало, что ли, у Галины ухажёров было? Сама, небось, знаешь. Да хоть и твой Григорий раньше за ней ухаживал… Может, он? Старая любовь не ржавеет… А? – Демьяныч захохотал над собственной шуткой и подмигнул Ульяне. – Прости, милая, старика, несу, что попало. А если серьёзно, то могли и из ревности. Про лейтенантика её наслышана? Кто знает, что у него на уме?

Ульяна проглотила слова о Гришиной ревности. Глупо обидеться и убежать, она ведь не девчонка. Да и рты таким способом не позатыкаешь.

– А у него, то есть у лейтенанта, спрашивали?

– Допрашивали. Говорит, поссорился с ней перед Иваном Купалой, и с тех пор не видел. Даже не знал, что она утонула. Так-то вот. Вроде и алиби есть, но кто знает? Следствие, как говорится, не закончено… точка не поставлена, только многоточие. Разбираются. Люди грамотные там сидят.

– Насчёт Гриши вы как-то нехорошо сказали… Что, и его могут вызвать?

– Могут, почему нет? Пока с дружками да с лейтенантиком разбираются, а потом и его могут. Чего напугалась-то? Если не он, так и бояться нечего.

– Как вы можете так говорить! Не он, конечно. Но схватят, и разбираться не будут! – Ульяна закусила губу, чтобы сдержать слёзы.

– О, девонька! Совсем я тебя расстроил, дурак старый! Прости, не хотел. Попей чайку-то, попей! Конфетку съешь…

Ульяна вытерла непрошенную слезу, упрямо пробормотала:

– Не он это, сами говорили, от разрыва сердца умерла. Он, что, зверь, её пугать?

– То-то и оно… не вяжется что-то. И там, – Демьяныч поднял палец вверх, – не вяжется. Потому и не беспокоят вас особенно.

– А с парнем что? Ударили по голове, я слышала, и про укус говорили. Зверь, что ли покусал? Может, медведь на берег вышел?

– Насчёт медведя не уверен, он камнем по голове бить не станет, факт. А насчёт укуса, правда, есть на шее.

– Звериный?

– Да нет, человеческий…

– Человеческий?! Это кто же его?!

– В этом-то и вопрос. Дружки бы тюкнули по голове, и концы в воду, а укус… Непонятно. Загадка, короче, со всеми неизвестными. И всё на нашу голову, вернее, в нашу деревню. Ну, а про Гришу ты в голову не бери, я ведь так сказал…

– Я и не беру.

– Вот и умница.

Ульяна собрала чашки со стола, чайник, поставила на поднос.

– Пошла я, поработаю немного.

– Иди, милая, иди. – Демьяныч надел очки и уткнул нос в бумажки.

Ульяна прикрыла за собой дверь. Не понравился ей разговор. И опять всплыло в памяти: где же Гриша был той ночью? Как пить дать всплывёт это, ох и всплывёт! Хотя, если так рассуждать, то всех парней через одного подозревать можно. В тот вечер и чужих много было, в том числе и Галькины ухажёры там отирались. Господи, да что же это покоя нет? Вспомнила прожжённый подол платья, как чуяла – не к добру это, зря Светку послушала. А с другой стороны, если бы и не послушала, что, замуж бы не вышла? Вышла, конечно. Ну, а о чём тогда разговор?

Ульяна тряхнула волосами, пытаясь отделаться от навязчивых мыслей, и села за рабочий стол.

Гришу всё-таки вызвали к следователю, но всё оказалось не так страшно. Он клялся, что не видел Галину, и не знает, где она была в ту ночь. Народу много было, темно, разве уследишь? Так его и отпустили, ничего не добившись. Всё опять начинало потихоньку забываться. Гриша работал, правда, часто задерживался, но Ульяна скандалов не чинила.

Светкину свадьбу справляли в клубе. Невеста заметно поправилась, но была весела и жизнерадостна. Как первые восторги утихли, подошла к Ульяне.

– Как ты, подружка?

– Нормально. Ты-то как?

– Да я-то ничего. У тебя дома всё в порядке?

– Да. А что?

– Ничего. – Светка засунула в рот кусок яблока. – Не хотела говорить, ещё подумаешь, я со зла…

– Не подумаю, что там опять?

– Гришка твой, там, на улице, городскую обжимает… Вальку.

– Это племянницу председателя?

– Её самую. А та хохочет, стерва! – Светка осеклась, увидев, как побледнела Ульяна. – Ты только, Ульяш, не волнуйся! Они ведь просто…

Ульяна не слышала. Сорвалась с места, как фурия. Бросилась на улицу, даже шубу не накинула. Гриша стоял возле забора, обнимал за талию Вальку, шептал что-то на ухо. Валька заливалась соловьём, в порыве смеха падала ему на плечо… Ульяна подошла сзади, рванула Вальку за пальто на себя. Та захлебнулась смешком, обернулась, удивлённо уставилась на Ульяну.

– Ты что, с ума сошла?

– Пошла вон, не лапай чужих мужей! – Глаза Ульяны так недобро сверкнули в темноте, что Валька не стала спорить.

– Да никто и не лапает! Болтали просто… Чего это тебе в голову взбрело? Сумасшедшая…

– Взбрело… иди, веселись, там на твою долю парней достаточно.

Валька пожала плечами, поправила сползшее пальто, и, нарочито покачивая бёдрами, пошла в клуб.

Гриша молча закурил сигарету, стряхивая пепел в снег. Ульяна, набычившись, стояла рядом. Гриша обнял её за плечи, снял тулуп и накинул на неё.

– Замёрзнешь…

– Не замёрзну… ты что к ней клеился?

– Глупая, ни к кому я не клеился. Болтали просто, тебе же сказали… Я, что, на дурака похож? У всех на глазах клеиться? – Он прижал Ульяну к себе. – Эх, и дурочка же ты у меня! Ревнуешь… Пустое всё это… Ну зачем мне эта залётная Валька? Ну?! Сама посуди? И что бы я с ней делать стал? В сугроб, что ли, мне её валить?

Ульяна расслабленно рассмеялась. Гриша тоже вслед за ней. Потом поцеловал в губы долгим поцелуем, почти как перед свадьбой. Ульяна сомлела. Жаль, мы не в постели, подумала. От таких вот поцелуев дети и рождаются. Волна тепла обдала Ульяну с ног до головы, внизу живота застучало, запульсировало.

– Гриш, может домой? Скучно здесь… Пойдём? – Она так умоляюще посмотрела на мужа, что тот не решился отказать.

– Пойдём…

Дома было тепло, Ульяна раскраснелась, лицо и ноги горели от мороза. Гриша прямо с порога с поцелуями набросился, да такими страстными, что Ульяна совсем поплыла. Не заметила даже, как в кровати очутилась, совсем голая, даже без рубашки… Тело по ласке истосковалось, каждой клеткой откликалось. Хоть и не пьяна была Ульяна, а как в бреду всё происходило. Только мысль мелькала – вот оно, настоящее… От счастья вроде приподнялась над постелью, и со стороны себя увидела – разгорячённую, потную, волосы влажные, растрёпанные…. Губы высохли, опухли от поцелуев, только шепчут страстно – «Милый, любимый… Гришенька…». Так он и не отпустил её, пока силы не закончились, и сколько времени прошло, Ульяна не ведала. Уснула тут же, на плече у мужа, счастливая и благодарная.

Сон приснился, будто стоят они с Гришей на зелёной поляне, а к ним малыш бежит – мальчик, на Гришу похожий, улыбается, ручки тянет. Вроде добежал уже, Ульяна руки протянула, чтобы поднять, а он вдруг исчез… Ветер поднялся, трава пожухла, холодно стало. Оборачивается Ульяна, а Гриша тоже пропал, хочет закричать, а голоса нет…

Проснулась Ульяна, Гриша рядом, одеяло на пол сползло, а они голые на кровати лежат… Улыбнулась: от холода сон снится… Подняла одеяло, накрыла себя и Гришу. Задумалась. К чему это ребёнок, мальчик? Странный сон всё-таки…

Через месяц, к весне уже, поняла к чему сон был – почувствовала, беременна. Обрадовалась, и испугалась одновременно – что Гриша скажет? Вдруг как не рад будет? В город, в консультацию съездила – всё подтвердилось. Обратно как на крыльях летела. Еле мужа дождалась с работы, ходила из угла в угол, думала, как лучше сказать. Гриша пришёл рано, как чувствовал. Сам заметил перемену в жене, спросил:

– Что с тобой? Какая-то ты сегодня…

– Какая?

– Сам не пойму, необычная…

– Я, Гриша, в больнице была…

– В больнице? Заболела, что ли?

– Нет, здорова.

– А что тогда в больнице делала? Загадками говоришь.

Ульяна засмеялась.

– Эх, и глупый же ты у меня! Не догадываешься?

– Нет. Скажи, не дразнись. Итак устал, как чёрт…

– Я была в женской консультации… – Ульяна слегка покраснела, и добавила после паузы. – Ребёночек у нас будет…

– Ребёночек? Господи, как снег на голову! Вот не ожидал…

– Что ж ты не ожидал? Вроде муж и жена мы с тобой, что ж странного?

– Прости, растерялся… это от радости. – Гриша обнял Ульяну и прижал к себе. – Ребёнок, это хорошо.

– Ты правда рад? – Ульяна смотрела на мужа огромными доверчивыми глазами. – Правда?

– Ну, конечно, правда, дурёха… А как же иначе? Как по-другому-то? Разве бывает по-другому? – Гриша гладил Ульяну по мягким волосам, а она беззвучно плакала, уткнувшись в его плечо.

Про беременность Ульяна решила пока никому не говорить, даже Светке. Мало ли что? Сглазят ещё… Даже от матери скрыла, решила позже сказать. Всё равно увидят, разве такое скроешь? Но ей-то, слава Богу, стесняться нечего, она замужем, не в подоле принесла, не то, что Светка.

Новое состояние Ульяну будоражило и волновало. Она с трепетом прислушивалась к себе, пытаясь уловить, что несёт для неё новая, только что зародившаяся жизнь, но пока ровным счётом ничего не улавливала. Очень мальчика хотела, чтобы на Гришу был похож. Уж она бы его любила! Заботилась… И Гриша бы оттаял, потянулся душой к сыну. А потом она ещё одного родит… И заживут! Ох, как они заживут!

Но пока в их жизни ничего не изменилось. Оба работали, вечерами ужинали и смотрели телевизор. Гриша стал ласковей, заботливее, часто спрашивал, как она себя чувствует, и Ульяна наконец-то смогла вздохнуть с облегчением: трудности позади.

Как-то под вечер, весной уже, отпросилась с работы, неважно себя почувствовала, решила в магазин прежде зайти, конфет купить. Мать говорила, хорошие конфеты завезли, шоколадные. А конфеты Ульяна любила. И остро вдруг так захотела. Возле магазина машину леспромхозовскую приметила. Приоткрыла дверь в магазинчик, да кошелёк уронила, присела поднять, и вдруг сквозь приоткрытую дверь голоса услышала. Сначала хотела войти, но почему-то замешкалась, продавщица Верка с кем-то беседовала. Голос мужской, басовитый. Воркуют, как голуби, оттого Ульяне неловко стало. Уйти хотела, но услышала то, что заставило её напряжённо вслушаться.

– Вась, а Гришка-то где? Чтой-то он с вами не приехал? По пути вроде… Что в автобусах-то трястись?

– Да некогда ему…

– Заработался, что ли? Посмотрите, какой работящий… – Верка хихикнула. – Прямо любо-дорого посмотреть, не то, что некоторые. Каждую копейку в дом.

– А некоторые, это кто?

– Да хоть и ты… Что это ты в рабочее время болтаешься? Лишь бы с работы слинять…

– Много ты понимаешь, ты что, начальство что ли?

– Да я так, работает, говорю, парень, себя не жалеет.

Теперь засмеялся невидимый Васька.

– Не жалеет, только не там, где ты думаешь…

– Вот как? И где же это? Страсть, как любопытно…

– Не твоё дело, много будешь знать, скоро состаришься…

– Ну, скажи, а я тебе бутылочку достану… Со вчерашнего вечера берегу. Не скажешь – не дам.

– Ох, и вредная же ты баба!

– Сам начал, себя и вини. Я тебя за язык не тянула.

– Да разнесёшь же по всей деревне, как помело!

– Да что ты, Вась, я никому!

– Да чёрт с тобой, у нас всё это знают. Любовница у него, учётчица наша – Маринка. С ней и забавляется.

– Что, прям на работе?

– Нет, у неё дома! На работе, где же ещё.

– Вот тебе и Гришка! Силён мужик! – Верка удивлённо присвистнула.

Вася засопел.

– Только, смотри у меня, никому! Узнаю, убью. Ну, давай твою бутылочку…

Ульяна, боясь что её могут увидеть, отшатнулась от двери. Сердце стучало, как бешеное, каждым ударом отдаваясь в голове. Ульяна пошла домой, не оглядываясь. Любовница. У её мужа любовница. Они и женаты-то всего ничего, а он уже завёл любовницу. Вспомнила его слова – постылая… Вот оно, значит, что… Господи, как же больно…

Дома легла на диван, глаза закрыла. Что делать с этим? Сказать? А вдруг хлопнет дверью и уйдёт? Обрадуется даже, что не нужно врать. Постылая… Ну, нет! Так просто она своего счастья не отдаст. Что же ребёночек, сиротой будет? Только не это… Она промолчит. Будет улыбаться и молчать. Будет ему хорошей женой, усмирит свою ревность, задушит обиду. Нельзя, нельзя сейчас допросы чинить, только хуже будет, чувствовала Ульяна. Поняла: на песке она свой домик выстроила, но и он, этот песчаный домик, ей дорог, и за него она бороться будет. А пока всё про учётчицу разузнает, что да как. Глядишь, всё не так страшно и окажется. Подумаешь, кровь молодая взыграла, чего не бывает… Оправдывала его, но на душе кошки скребли. Не в её характере – прощать.

Муж заявился поздно, и Ульяна горько усмехнулась про себя – знаю, чем занимался, работничек. В дверях прижалась к мужу, вдохнула запах. Нет ли чужого? Нет, ничего не почувствовала, только запах смолы и дерева. Обиду сдержала, на стол накрыла.

– Что это с тобой, Уль, хмурая ты какая-то… неласковая.

– Нездоровиться мне что-то, даже с работы отпросилась. Пойду, лягу.

– Иди, полежи, а я к соседу схожу, он помочь просил.

Ульяна собрала со стола остатки ужина, перемыла посуду, обрадовалась даже, что ушёл. Одной побыть захотелось. Легла в кровать, лежит, а слёзы сами собой по щёкам катятся. Нет счастья. Как не было, так и нет. Всё она сама себе придумала – и про семейное благополучие, и про любовь мужнину. Дурочка, правда, какая дурочка.

Услышала, как дверь хлопнула, вздрогнула. Гриша вошёл в комнату, она спящей притворилась, даже представить страшно было, что он к ней сейчас прикоснётся. Уйти бы куда, да заподозрит ведь неладное. Вытерла слёзы, уткнулась в подушку. Гриша рядом лёг, поворочался и захрапел, дыша лёгким перегаром. Выпил. Понятно, что жена ему не нужна, намилуется на работе, натешится невесть с кем. Но почувствовав рядом знакомое мужнино тело, немного успокоилась. Всё равно та любовь долго не продлиться, краденая она, пугливая, а значит, позорная. Но сколько ждать? А как все узнают? Пальцем на неё показывать станут, за спиной шептаться… А ну, как ещё жалеть начнут. Если Верка знает, так теперь и вся деревня скоро узнает. И ничего ведь не поделаешь теперь, как Верке рот заткнёшь? Эх, Вася, Вася! За бутылку друга продать готов. Во сне Гриша руку на Ульяну положил, прижался. Она притихла, засыпать начала. Утро вечера мудренее.

Про Марину Ульяна осторожно председателя спросила. Так, чтобы не догадался. Он частенько в леспромхоз наведывался по разным делам, почти всех там знал.

– Иван Демьяныч, что там в леспромхозе за учётчица новая?

– Новая? Да вроде старая была в прошлый раз… А что?

– Да так, в магазине бабы болтали, гулящая, мол…

– А ты слушай их больше, баб – о. Да и с каких пор ты сплетнями интересуешься? Не замечал за тобой такого. Марина баба хорошая, добрая. Замужем, между прочим. Это для тех, кто не знает. Муж в соседнем селе работает, механизатором. Нормальная семья. Всё этим бабам надо – кто, где, с кем. Делать, что ли, нечего?

Ульяна уткнулась в бумажки.

– Да я просто спросила. Пришло в голову, и спросила. Думала, новенькая…

– За мужа, что ли переживаешь? Думаешь, уведут? Как я сразу не догадался, дурак старый. – Демьяныч засмеялся. – Не бойся. Гришка твой парень крепкий, на всех хватит.

– Да ну вас, Иван Демьяныч! – Ульяна покраснела.

– Да не обижайся ты, девка! Шутки у меня такие, солдатские. Пора бы привыкнуть. Замужем она, сказал же, замужем.

Ульяна перебирала бумаги. Дура, зачем спросила. Хотя лучше у него, чем у кого-то ещё. Он хоть не скажет, а бабы сразу догадаются, сплетни пойдут. Даже он догадался, хоть и не понял, что к чему.

Через неделю председатель засобирался в леспромхоз, по делам. Ульяна с ним напросилась.

– Тебе-то зачем?

– Бумажки они передали, там подписи не хватает.

– Так давай я поставлю. Скажи, где, и всё сделаю.

– Вы забудете, а мне отчёт сдавать. Самой, что ли, потом ехать?

– И то правда, могу и забыть. Ну, поехали. Заодно увидишь, где муж работает. Да и мне веселее будет.

Старенький ГАЗик трясся по ухабам, буксовал в грязи, и Ульяне казалось, что голова её привязана на тонкой ниточке, которая вот-вот оторвётся.

– Иван Демьяныч, а помедленнее нельзя? Всю душу сейчас вытрясете…

– Некогда, Уля, некогда. Да и зачем медленнее? Дорога пустая… Сейчас на шоссе выйдем, легче будет.

В леспромхозе Демьяныч оставил Ульяну, а сам побежал по своим делам.

– Ты, Уля, иди, делай, что хотела, а потом жди меня возле машины.

– Хорошо.

Ульяна прошла в контору – небольшое кирпичное здание на кромке леса. Открыла дверь и растерялась. В большой комнате сидело несколько женщин. Они пили чай и болтали.

– Вам кого? – Одна из них, чернявая, молодая, заметила Ульяну и обратилась с вопросом.

– Мне учётчицу.

– Я учётчица.

– Марина?

– Она самая. Что хотела?

– Подпись на бумаге поставить.

– Что за бумага?

Ульяна протянула бумажки, прихваченные для оправдания своего посещения. Чтобы не было подозрительно.

– Да тут же всё есть – и директор наш, и бухгалтер расписались… Я-то вам зачем?

– Не знаю… – Ульяна пожала плечами. – Проверка приезжала, велели подпись поставить… Мне что велят, то я и делаю. Наш председатель меня привёз, сказал, чтобы сделала.

– Ну, как знаете, мне не трудно, особенно после начальства. – Девушка размашисто расписалась. – Пожалуйста.

– Спасибо. – Ульяна взяла у неё из рук бумажку и вышла.

И что Гриша в ней нашёл, непонятно? Чернявая, маленькая, сиськи, правда, отрастила, как у дойной коровы. Но это и все её достоинства. Разве что на Галину чуть смахивает. Но и то самую малость. Грудями, что ли, она Гришу к стенке припёрла? Сучка похотливая… Муж есть, так ещё и любовника подавай. Ульяна кипела от ненависти.

Чтобы остыть, вышла на улицу, расстегнула пальто. Гришу, что ли, поискать? Пусть знает, что она в любой момент приехать может… Огляделась по сторонам, нет никого. Работают. Ладно, что людей беспокоить? Домой надо ехать, подальше от этой сучки, пока в волосы ей не вцепилась. Демьяныч издалека рукой махнул:

– Погуляй, Уля, ещё минут сорок, мне вопрос решить надо. Погода вон какая хорошая.

– Ладно, в лес схожу, пройдусь, воздухом подышу.

– Осторожнее только, далеко не ходи!

– Я с краешку!

Демьяныч убежал, а Ульяна пошла по тропинке. Снег уже таять начал, солнышко припекало, Ульяна втянула ноздрями свежий запах хвои и талого снега. Всё в природе по своим законам идёт, и нет ей дела до человеческих горестей. Прошла вперёд, и вдруг голоса услышала. Замедлила шаг, спряталась за пышную ёлку. Сердце забилось, беду учуяло. Выглянула осторожно, чтобы не увидели. Господи! Гриша! Да не один… Телку эту неподъёмную к дереву прижал, груди её расплющил, жарко в шею целует… Никого и ничего не видит перед собой. А та разомлела, отворачивается, будто и не хочет вовсе…

– Гриш, Гриш, не надо… увидят… и так разговоры ходят… зачем?

– Останешься сегодня? На полчасика…

– Да не могу я, домой надо, что я мужу скажу?

Гриша рукой ей под подол лезет, шарит там жадно… Ульяну чуть не вырвало.

– Ну, Марин, соскучился сильно… горю весь, не видишь? Не надолго… быстренько… пожалуйста… а то сейчас пойдём подальше… не увидит никто… – Гришина рука мяла расплывшиеся груди, а вторая задрала подол платья, где мелькнуло нижнее бельё.

Ишь, как уговаривает, обхаживает, как кобылицу… Ульяну бросало то в жар, то в холод. «Господи! И зачем ты мне всё это показываешь?! Чем я так пред тобой провинилась? Почему я обязательно ЗНАТЬ должна?! И не только ЗНАТЬ, но и ВИДЕТЬ, и СЛЫШАТЬ? Что за изощрённое наказание? Другие всю жизнь живут, а ни о чём и не догадываются даже, а ты мне всё как на духу докладываешь? Разве я просила тебя? Просила?!» – Ульяна затряслась в беззвучном рыдании.

Голоса стихли, и Ульяна осторожно выглянула из-за ёлки. Страшилась очень увидеть то, что видеть совсем не хотела. Боялась, не выдержит, закричит прямо здесь, завоет, как раненое животное, бросится прямо на них, будет рвать зубами и ногтями. Но ничего такого не было. Гриша с тёлкой ушли, как и не было их здесь. Ульяна всерьёз подумала, что привиделось ей всё, воображение разыгралось. Она вылезла из своего нечаянного укрытия и побрела обратно.

Возле машины уже нетерпеливо топтался Демьяныч.

– Ну, где ты пропала? Ищу тебя, ищу… Ехать надо, а тебя нет. К мужу небось бегала?

Ульяна помотала головой.

– Ну, всё равно садись. Дома налюбуетесь друг на дружку. – Ухватил за рукав пробегающего мимо молодого парня.

– Здорово, Петька! Иль не узнаёшь?

– Да как же Иван Демьяныч, узнал. – Парень смутился.

– Гришку не видел? Жена вот приехала…

– Он на дальние делянки пошёл… в бригаду. – Парень смутился, поймав пристальный взгляд Ульяны. – Всё равно не дождётесь, он к вечеру только будет…

– Да мы и не собирались его дожидаться, я так спросил. – Председатель открыл дверцу машины. – Поехали, Уля.

Ульяна влезла с другой стороны, захлопнула дверь, отвернулась от окна. Вспомнила слова мужика – все у нас знают. Точно, все знают. Вот и парень смутился, а с чего бы ему смущаться? Ну, жена приехала, что с того? Тоже знает… и покрывает. Круговая порука. Ульяна еле сдержала слёзы.

Газик долго чихал, прежде чем рванул с места, и Ульяну отбросило на спинку сиденья. Всю обратную дорогу они молчали, думая каждый о своём. Рабочий день был на исходе, и председатель завёз Ульяну прямо домой. Она вышла, стараясь не выказать раздражения.

– До завтра, Иван Демьяныч.

– До завтра, Уля.

Дома всё валилось из рук, перед глазами так Гриша и стоял. Дышит жарко, глаза остекленели. Или показалось всё ей? Что же делать, Господи? Молчание. Делай, что хочешь. Твоя жизнь, ты и разбирайся. У меня, мол, и других забот хватает. К матери, может, сходить? Поплакаться… Да нет, вряд ли она поможет чем. Всю жизнь жила за отцом, как за каменной стеной, горя не знала, что она может посоветовать? Уходи, скажет, без него проживём… А как она уйдёт? Об этом она думать не будет. Об этом Ульяна думать должна. Сама. Без отца и без матери.

Гриша ввалился домой, весёлый. Шутит. Рассказывает что-то, интересное, наверное. Ульяна улыбается, делает вид, что слушает, а у самой на душе черти воют. Гриша прервался на полуслове, спросил удивлённо так:

– Ты, Уля, слушаешь? Смурная ты какая-то в последнее время… Случилось чего?

– Нет, слушаю, Гриша, слушаю. Нехорошо мне просто…

– Ну вот, опять нехорошо. Может, врачу всё-таки показаться? Ты так не шути.

– Да нет, прошло уже. Накатило. Так в моем положении бывает, я спрашивала. Врач говорит, не обращайте внимания.

– Ну, если так, ладно. В воскресенье к матери поедем, вместе. А то она всё спрашивает, как ты там, да как?

– Поедем, Гриша, поедем.

– Вот и славненько.

Ульяна гремела посудой, убирала со стола. Молодец она всё-таки. Выдержала, не выплюнула ему в лицо злые слова, хотя сама всё видела, не сорока на хвосте принесла. И отвертеться ему нечем. Решила с Мариной прежде поговорить. По-хорошему, без скандала. У неё тоже муж есть, понять должна. Да и видела Ульяна, тяготит связь Марину, устала, или прятаться надоело. Значит, дорожит мужем. Этим Ульяна и воспользуется. А там уже как Бог на душу положит. Видно будет, что из того разговора получиться.

Через пару дней Ульяна завела разговор с мужем:

– Гриш, а что это ты на автобусе домой не ездишь?

– Да что мне автобус? Ребята подбрасывают, и успеваю я на него не всегда. Как уйдёшь подальше, так и всё, поезд ушёл.

– А-а. А я у вас недавно была, с Демьянычем приезжали.

– Это ещё зачем?

– Дела были. К учётчице вашей.

Гриша насторожился, переспросил удивлённо.

– Дела, говоришь? К учётчице? Это к какой же?

– Да страшненькая такая, Марина кажется. А что? – Ульяна смотрела на мужа невинными глазами.

– Да так, ничего? А насчёт страшненькой, это кому как покажется. – Он изо всех сил хотел казаться равнодушным, но Ульяна видела – нервничает.

– Неужто и тебе нравится? Сиськи, как у дойной коровы, того и гляди замычит.

– Приревновала, что ли? Чего на человека бросаешься? Маринка баба хорошая, замужем, между прочим. Муж в соседней деревне, в Солонцах, механизатором работает. Там и дом у них. Живут душа в душу. Машина даже есть…

– Машина? Что же он её после работы не встречает? Жёнушку-то любимую? Вдруг украдут?

– Да полно те. Работает он много, в командировки часто ездит. А когда свободен, всегда приезжает. Да тебе-то что за дело до них?

– Нет мне никакого дела. Интересно просто, с кем ты работаешь, а то сам не рассказываешь ничего, не поделишься ничем. Будто я чужая тебе. Ты-то моих всех знаешь, а я…

Гриша вздохнул облегчённо.

– Да что там у нас интересного? Рассказывать нечего.

– Ну, просто… Если бы мы к вам не приехали, я бы даже не знала, с кем ты работаешь. И друзей у тебя нет. Никто к нам не приходит…

– А чего ходить? Нечего ходить. Нам и твоих подруг хватает. Там у нас так – поработали, разошлись. Ты, кстати, дела-то сделала?

– Сделала. Тебя увидеть хотела, но сказали, ты на дальние делянки ушёл, не скоро будешь.

– Да, я частенько туда наведываюсь. Народу расслабляться нельзя давать, а то на шею сядут, а у меня план. Премия. Не будет премии – сожрут заживо, вот и кручусь.

Ульяна обняла мужа сзади.

– Ты у меня молодец. Заботливый. Не сердись, я от безделья спрашиваю, так, язык почесать.

Гриша похлопал Ульяну по руке.

– Да я и не сержусь. Иди, кровать разбирай, устал я что-то.

Ульяна сняла покрывало, откинула одеяло и взбила подушки. Солонцы, значит. Вот где ты, голубушка, обосновалась. Жди, милая, гостей.

Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, придя утром на работу, Ульяна позвонила в леспромхоз. На всякий случай заготовила отговорку, что мол, бумаги забыла. Неприветливый женский голос равнодушно проговорил в трубку:

– Да. Слушаю.

– Мне бы Марину. Учётчицу.

– Нет Марины. Бюллетень взяла. Со вчерашнего дня отсутствует. А что хотела-то?

– Знакомая. По личному.

– А-а. Ну, тогда дома её ищи, в Солонцах.

Ульяна, обрадованная неожиданной удаче, положила трубку. Вот тебе и везение. Дома, на бюллетене. Она влетела к председателю в кабинет.

– Можно мне уйти пораньше?

Тот посмотрел на Ульяну поверх очков.

– Здравствуйте, во-первых. А во-вторых, куда это тебе вдруг понадобилось?

– Да виделись уже. Или забыли? Приболела я что-то, отлежаться хочу.

– Ну, смотри. Завтра на работу. Некогда болеть. Что-то ты, правда, красная какая-то… Иди, лечись. – Он снова уткнулся в бумажку, потеряв к Ульяне интерес.

– Ладно. Отлежусь сегодня, пройдёт. – Ульяна прикрыла дверь.

Сразу пошла на остановку, села в автобус. Пока ехала, думала, что скажет, но мысли растрясались в автобусной тряске, растекались по голове, и она не могла сосредоточиться. Махнула рукой, будь, что будет. Что скажет, то и скажет. Её-то вины ни в чём нет.

В Солонцах Ульяна зашла в магазин, купила вино и конфеты. Всё-таки не ссориться пришла, а поговорить. С вином легче.

Дом Марины она нашла быстро, успела в кадрах поинтересоваться адресом. Могла бы, конечно, и тут у кого-нибудь спросить, но зачем? Деревенские народ любопытный, им любой чужой человек интересен.

Дом оказался деревянным, но добротным. Забор сверкал свежей краской, на окнах весёленькие занавесочки. Ульяна помешкала прежде, чем постучать, но потом забарабанила кулаком в дверь. Через пару минут дверь распахнулась, и Марина удивлённо уставилась на Ульяну.

– Ты?! Что опять? Подпись не там поставила?

– Я по личному. Можно? Не на пороге же беседовать.

Марина передёрнула плечами.

– Ну, входи, коли по личному. Только болею я, расхворалась совсем.

– Ничего. Я лекарство принесла. – Ульяна достала бутылку вина.

Вслед за Мариной она прошла на кухню, где на столе стояла чашка с чаем, малина на сахаре и мёд.

– Видишь, лечусь. Так что хотела-то? Вроде мы не подруги…

– Не подруги. Только муж мой, Гриша, я слышала, в друзьях у тебя ходит.

– Ах, вот оно что! А я голову ломаю, что это ты на меня так странно смотришь. Донесли, значит? Ладно, садись, поговорим. – Марина сходила в комнату и принесла бокалы, открыла бутылку и налила им с Ульяной. – Выпьем для храбрости?

– Выпьем. – Ульяна вылила содержимое себе в рот, поперхнулась, закусила конфетой. – Так это правда? Про мужа…

– Отпираться не буду, что было, то было. Так вышло, извини… Случайно получилось, не хотела я.

– Не хотела, так и не было бы ничего! – Ульяна начала заводиться. – Если сучка не захочет, сама знаешь… Прошу тебя по-хорошему, оставь мужа в покое! Я всё забуду, ни словом не упрекну, не рушь семью, ребёнок у нас будет… Иначе… иначе я твоему всё расскажу, пусть и тебе плохо, не мне же одной страдать…

– Говорю же, виновата, бес попутал… – Марина налила себе ещё вина. – Сама давно всё закончить хотела, да Гришка не пускает. Хоть с работы уходи…

– Вот и уходи, если тебе твоё счастье дорого. На всех углах уже шепчутся, не боишься, до мужа дойдёт?

– Боюсь. Я мужа люблю. Тебя как зовут?

– Ульяна.

– Ульяна, прости, прости дуру! Я с работы уйду, переведусь. Не хочу я такой грех на себе носить. Давно расстаться с ним хотела, но он настырный. Но теперь всё, хватит, скажу, муж подозревать начал. – Марина вдруг расплакалась. – Уже три года живём, а детей нет. Вот и сорвалась я, может, он виноват, думала. – Она вытерла слёзы полотенцем.

– Ладно, не плачь. Сказала, зла держать не стану. Живи спокойно, но и нас в покое оставь. – Ульяна допила вино. – Пошла я, некогда, домой ещё доехать надо. – Ульяна тяжело поднялась, в голове стучало. – Надеюсь, мы поняли друг друга?

– Не волнуйся, чай я не глупая, понимаю. Тоже баба. – Марина отвернулась к окну, постояла молча.

Ульяна вышла, не прощаясь, и пошла на остановку. После её ухода Марина выпила уже остывший чай – жалко выливать, только заварила, с мятой и зверобоем, машинально ополоснула чашку и поставила рядом с раковиной. Села за стол, плеснула в бокал вина из бутылки, медленно выпила. Услышав шаги в прихожей, вздрогнула: кто бы это?

Муж Семён стоял в дверном проёме и смотрел на неё в упор. Взгляд злой, даже остервенелый. Губы трясутся, побелели.

– Что, сучка, доигралась?

– О чём ты, Сеня?

– О чём ты, Сеня?! Посмотрите на эту невинность! И о чём это я?! Не догадываешься, тварь? – Семён сделал шаг в сторону жены, угрожающе подняв руку. – И бюллетень мы взяли, чтобы с любовничком вдоволь натешиться, пока муж в командировке. А я-то думал, заболела моя ягодка, пораньше приехал. А она тут с хахалем вино распивает!

– Да что ты, Сеня! С каким хахалем?!

– С таким!!! Откуда это всё?! Вино, конфетки… два бокальчика новых достала. У, стерва!

– Да знакомая одна заходила, поговорить…

– Знакомая?! Знаю я твоих знакомых, слухами земля полнится. Говорили мне мужики, гуляет у тебя баба, Сеня, а я всё не верил! Васька все уши прожужжал, я даже морду ему хотел набить, а теперь, выходит, извиняться должен! Баба-то моя гулящая! – Семён, тяжело дыша, подвинулся ближе, так что Марина могла увидеть налитые кровью бешеные глаза. И ведь знала, что ревнив муж страшно, что с огнём играет, а делала. Вот и черпает теперь полной ложкой, хоть по злой прихоти судьбы и не виновата в этот раз. Но как раз за все другие разы получит сполна. Нет преступления без наказания. Думала, что ушла, ускользнула, как змея, в узенькую щёлку, ан нет, не получилось. Себя не обманешь, Бога не обманешь, людей не обманешь.

– Опомнись, Сеня! – Только и успела произнести, как на неё обрушился удар тяжёлого мужниного кулака. Марина закрыла лицо рукой, но второй удар не заставил себя ждать – он пришёлся точно по голове. Марина охнула и осела на пол, чувствуя, что теряет сознание. Последующий за этим град ударов она уже не чувствовала, лежала, согнувшись, прижав колени к животу. А вошедший в раж Семён не слышал хруста ломающихся костей и разрывов кожи. Он терзал лежащее перед ним бездыханное тело, нанося чудовищные удары точно в цель. От каждого удара тело Марины немного подпрыгивало, как тряпичная кукла, и снова опускалось на прежнее место.

Семён перестал бить жену только когда почувствовал боль в руке. Он удивлённо воззрился на дело своих рук и устало опустился на табуретку. Обвёл мутными глазами помещение, где произошла расправа, и закрыл лицо руками. Марина, скрючившись, лежала в углу, не подавая признаков жизни. Под ней растекалась лужа крови. Брызги крови виднелись на обоях и столе. Семён тронул жену за плечо.

– Ты это… того… вставай… не дури… уйди к матери от греха…

Марина не шевелилась. Семён забеспокоился. Страшно стало, что переборщил, а вдруг как помрёт? Мысль обожгла, но и вывела из оцепенения. Глупости! Кто своих баб не бил? Тем более что за дело. И ничего, живут. Бабы вообще народ живучий. Ну, наподдал, не сдержался, что с того? В другой раз думать будет, прежде чем мужикам на шею бросаться. Он снова потряс жену за плечо: никаких признаков жизни. Семён испугался не на шутку, выбежал из дома и побежал к врачихе. Та была на месте, писала что-то.

– Что тебе, Семён? Что, как оглашенный, врываешься?

– Маша, беда! – Семён еле перевёл дух, – Маринка дома помирает! Беги быстрее, Маша!

Врачиха перепугалась, стала лихорадочно собирать чемоданчик.

– Да что случилось, Сеня?! Ты как не в себе.

– Не в себе я, Маша, не в себе, пойдём быстрее!

Семён летел впереди, врачиха семенила сзади, временами переходя на мелкую рысь. На полноватом лице испуг и недоумение.

Марину нашли на том же самом месте, где Семён её и оставил.

– Господи! Сеня! Да что это с ней?! Избил ты её, что ли? Да ты в своём уме? – Врачиха пощупала пульс. – Жива ещё. Сумку дай. И за что ты её так? – Семён протянул сумку. Врачиха достала шприц и быстро сделала укол. – В скорую звонить надо, в город везти. Надо же, а! Ты посмотри, что наделал, изувер! Я участковому сказать должна.

– Не говори, Маша, дело-то ведь семейное… сами разберёмся.

– Я вижу, как ты разбираешься. Чуть не убил девку. А вдруг у неё внутреннее кровотечение? Спасибо скажи, что дышит ещё. Перенеси хоть на кровать, не тут же ей валяться!

Семён поднял ставшее чрезвычайно тяжёлым тело жены и перенёс на кровать. Марина слабо пошевелилась. Семён укрыл её одеялом.

– Иди, Маша, скорую вызови, худо ей совсем…

– Хорошо хоть понимаешь, побегу. – Врачиха выбежала из дома.

Семён сидел у постели жены, держа за руку. Злость прошла, и он корил себя, что не сдержался. Может, и правда, знакомая приходила? Неужели Маринка такая дура, хахаля прямо в дом водить? Дурак он, дурак! Эх, да что теперь говорить! День трудный выдался, со вчерашнего дня дома не был, в соседнем колхозе торчал. А тамошний слесарь Ванька, как назло, про бабские измены всю дорогу рассуждал, и какие они коварные, эти бабы, и то, и сё! И нормальных, мол, нет теперь, все на передок слабы. Тьфу! Слушал он, слушал, завёлся даже. Ну сколько же можно! Но осадок нехороший остался, настроение испортилось вконец. Да ещё на фоне Васькиных речей про его собственную жену. А тут на тебе! Вино, конфеты, Маринка чумная какая-то… Вот и не сдержался, всыпал ей по первое число. Даже слушать не стал оправданий. Хоть, может, и не виновата она? Сердце у Семёна щемило от дурных предчувствий.

Скорая приехала через час – долго из города добираться. Врач, мужчина средних лет, бросил взгляд на Марину, пощупал пульс и велел нести носилки.

– А куда вы её, доктор?

– В больницу, куда же ещё? Это вы её так?

Семён кивнул. Врач молча покачал головой.

– Несите быстрее, и так времени много потеряли.

– Серьёзное что? – Семён увязался за носилками.

– Молчите уж, тюрьма по вас плачет!

– Я с ней поеду! – Семён решительно схватился за дверь скорой.

Марина на мгновение очнулась, открыла широко глаза, увидела Семёна, замычала что-то нечленораздельное, закрылась рукой, второй машет на него, как отгоняет.

– Иди, мужик, домой, хватит с неё твоего присутствия на сегодня. Иди и молись, чтобы выжила, дурень! – Врач бесцеремонно оторвал руку Семёна от дверцы. – Давай, ехать пора. – Он влез в машину и закрыл дверь изнутри.

Скорая тронулась, включила сирену, а Семён ещё долго смотрел ей вслед.

Марину так и не успели довезти до больницы, она скончалась, не приходя в сознание ещё в пути. Тело сразу отвезли в морг, вызвали следователя, составили протокол. Следователь позвонил участковому и попросил задержать Семёна в качестве подозреваемого в убийстве жены, что тот и поспешил исполнить. Семёна он застал дома за бутылкой, как водится у русского народа – все беды водкой заливать. Он не успел сильно напиться, но уже был пьян.

– А-а, Гаврилыч! Зачем пожаловал? Воспитывать? Так меня в детстве надо было воспитывать, сейчас-то что?

– Вот и я думаю, сейчас что? Поздно уже. Теперь тебя в другом месте воспитывать станут. Возможно, и долго.

– О чём это ты? Что-то я плохо соображаю? Машка нажаловалась?

– Машка-то Машкой, Сеня, – участковый сел на табурет, – собирайся, пойдём со мной.

– Никуда я не пойду, – Семён заупрямился, – мне и тут неплохо. Маринке еду на завтра собрать надо.

– Еда ей, боюсь, уже не понадобится… Так-то вот, Сеня…

– Что значит, не понадобится? – Семён потряс лохматой головой. – Что это ты такое говоришь?

– А то и говорю, Сеня, что умерла Маринка. Убил ты её…

– Убил?! Врёшь! – Семён вскочил с табурета и схватил участкового за грудки.

– Руки убери, я при исполнении. Не вру я, умерла. Хочешь, в больницу позвони. Дело на тебя завели, а мне задержать тебя нужно, завтра машина из города за тобой придёт.

Семён тяжело осел на табуретку, которая жалобно скрипнула под ним и завыл, закрыв лицо руками.

– Ну, полно выть, словно собака! Натворил дел, теперь отвечай. Что матери-то её скажешь, как в глаза посмотришь? А отцу? Лишил их дочери за здорово живёшь…

Семён не слышал его. Как в тумане он вышел вслед за участковым из дома и спокойно позволил посадить себя под замок. Утром влез в казённую машину, которая умчала его из родного села теперь надолго…

Следствие не заняло много времени. Всё было ясно, как божий день. Умерла от побоев. А вернее, даже не так, причиной смерти явился сердечный приступ, спровоцированный побоями. Так что и расследовать особенно нечего. Подозреваемый вину свою не отрицал, и быстро признал себя виновным. Сказал, приревновал, мол, и дело с концом. Обычное дело, чего копаться? Какая разница, к кому, и так далее? Он же убил, а уж зачем, его дело. Всё документы быстро передали в суд, и, учитывая добровольное признание и всяческую помощь следствию, а также положительные характеристики с места работы, назначили наказание не очень суровое, но достаточное, чтобы поразмыслить о дальнейшей жизни. Семён, терзаемый неослабеваемым чувством вины, счёл его даже за благо.

Он не догадывался, что в деревне его жалели, наслышанные о подвигах жены на любовном фронте. Считали, что это она довела мужика до ручки. Сельчане удивлялись, что Семён жил, как слепой, но так как прямых доказательств Марининых хождений на сторону не было, все разговоры сводились к сплетням и слухам. У сильного, как известно, всегда бессильный виноват. Но Семён, охваченный раскаянием, ничего этого не знал и не слышал. Потеря любимой жены плохо подействовала на его рассудок, вызвав что-то вроде помутнения сознания. На суде он вёл себя смирно, чем подкупил даже судью, и она прониклась к нему почти материнской жалостью. Адвокат Семёна попытался добиться от подзащитного признания, что жена гуляла систематически, но Семён категорически отверг это. Увещевания и угрозы не помогли, и адвокат махнул на Семёна рукой, предоставив всему идти своим чередом. Всё завершилось быстро и аккуратно, дело закрыли и сдали в архив, а Семён отправился отбывать наказание в/8 места не столь отдалённые.

Известие о смерти Марины от руки мужа быстро облетело весь леспромхоз. Гриша узнал одним из первых, на планёрке. Директор объявил об этом буднично и просто, будто речь шла о корове или лошади. Велел выписать денег на похороны от профкома, ну и собрать, кто что может. Гриша сидел, опустив голову, слушал монотонную речь директора. Закралась шальная мысль, что это не из-за него, она ведь дома была, на больничном, а так избить можно только в приступе сильной ярости. А откуда возьмётся такая ярость, спрашивается? Только из увиденного своими глазами. Значит, привела ещё кого. Пока мужа нет дома. То-то она в последнее время всё кочевряжилась, нет да нет. Замену, небось, ему нашла. Надоел, значит. Все бабы такие, лживые, лицемерные, глупые… Но беспокойство не отпускало – есть его вина. Вряд ли кто у Маринки ещё был, он бы это понял. Просто бросить его хотела, завязать. А он прицепился, не отпускал. А чего прицепился? Жена дома молодая ждёт, не дождётся. Льнёт к нему, любит… Что надо было? Но, как Галка утонула, глупо так, нелепо, тоска его снедает, гложет, кошмарами ночными мучает, покоя не даёт. Что-то в Ульяне его отталкивает, пугает. Что, и сам не поймёт. Но взглянет она иногда, думая, что он не видит, и у него сердце сжимается. Не любила Ульяна Галку, ох, не любила! Хотя что с того? За что ей любить-то её? А что утонула, так это несчастный случай. Страшно, но так уж на роду написано видно было. И ничего не поделаешь. Но после её смерти как отворотило Гришу от Ульяны. Он и женился-то, чтобы разговоров не было. Порядочного из себя корчил. Обещал, значит, обещал. А душа уже не лежала. Каждый раз будто холодом могильным от Ульяны веяло, когда в постель ложились. От того и к Маринке прикипел, от тоски. Тепла человеческого захотелось. А так сны его терзают, будто русалка Галину на дно тянет, он спасти хочет, протягивает руку, но русалка скалиться, лицом поворачивается, и он видит – лицо-то Ульянино! Она хохочет, а он руку Галины отпускает и в страхе просыпается. Вроде как и тут не виноват, а выходит – виноват. Не забыла его Галина, знал он это, и он её не забыл, но гордость мешала себе в этом признаться. Думал, женюсь на Ульяне, молодой, красивой, назло ей, да вышло, что себе назло… А Галке теперь всё равно… И Ульяна мучается, это видно. Мучается, но не уходит. Любит его, дурака. Но сердцу разве прикажешь? Разве скажешь ему: люби ту и не люби эту? Само оно выбирает, с головой не советуется. А жаль.

– Эй, Григорий! Уснул, что ли? – Голос директора вернул Гришу в леспромхоз.

– Да нет, нормально всё. – Гриша смутился.

– Марину, учётчицу нашу, муж убил. Слышал?

– Слышал. Изверг.

– Не из-за тебя ли?

– При чем я-то здесь? Я вчера на работе был, весь день в конторе проторчал, сами видели.

– Видел, видел. Никто тебя не обвиняет. Но ты же с ней шашни крутил.

– Какие шашни? Вы что, за ноги держали? А что до того, что симпатия была… ну, была, что с того? Откуда я знаю, что у них в деревне творится? У меня жена молодая.

– Вот именно, молодая. Ладно, Григорий, это всё на твоей совести. Было, не было, не наше дело. Иди, работай пока.

Гриша нахлобучил кепку на голову и вышел. Как же всё складывается по-дурацки! Одну любил – утонула, другую любил – муж убил. И везде он присутствует. Незримо, как исчадие ада, как дитя Сатаны. К чему ни прикоснётся, всё в прах превращается. Как жить-то теперь? Одна радость – ребёнок у Ульяны будет. Ребёнок, это хорошо, это счастье. Лучше бы сын, но дочка тоже неплохо. Может, тогда душа его отогреется, услышав детский смех?

Домой Гриша пришёл вовремя. Ехал на автобусе, думал, осуждать его будут, но ничего, сонно клевали носами, равнодушно обсуждали смерть сослуживицы. Мужа ругали, что переборщил, а про него ни слова. Скользили пустыми взглядами, будто и ни при чём он. Понял – Марину саму виноватой считают, крутила хвостом, вот и докрутилась. А с мужика что взять? Мужик, он и в Африке мужик. У него одно на уме. Погулять, позабавиться. Но Грише от этого не легче. У него своя совесть есть. И его совесть нещадно бередит ему душу. Без всякой жалости.

Возле калитки Гриша закурил сигарету, постоял немного, потом зашёл. Ульяна бросилась навстречу.

– Гриша! Ты рано сегодня…

– Не ждала, что ли?

Ульяна смутилась.

– Не привыкла просто… Не балуешь ты меня ранними приходами.

Гриша стянул сапоги.

– Как чувствуешь себя?

На главную: Предисловие

Ольга Морозова Цветок папоротника

Ольга Морозова
Цветок папоротника