Кристина надеялась, что эта ночь пройдёт спокойнее. Одиночество в холодной неуютной постели не испугает. Рядом сильный мужчина, он даже во сне обнимает её. Теперь её не разбудят скрипы и неведомые шаги в ночи. Но, как и всегда, она вздрагивает и просыпается в холодном поту. Прислушивается, не понимая, что её разбудило. В доме полная, гнетущая тишина, и с улицы не доносится ни звука, несмотря на открытую форточку. Кристина решила, что проснулась по привычке, прислушалась к мерному дыханию Алексея, прижалась теснее к нему, попыталась заснуть, но поняла, что не сможет. Очень хочется пить.

Стараясь не потревожить парня, она осторожно слезает с кровати, выходит на кухню. Не включая свет, пытается найти чашку. Вдруг от стены бесшумно отделяется какая-то тень, сильные руки хватают её и зажимают рот.

– Тихо, только не кричи, – шепчет мужчина, крепко прижимая её спину к своей груди. – Сейчас тебя отсюда вытащат. Не волнуйся. Всё будет хорошо. Он там? У него есть оружие?

Мужчина медленно опускает руку, давая возможность ответить.

– Лёшка! – орёт Кристина, как только понимает, что может кричать.

Мужчина снова зажимает ей рот и тихо говорит кому-то:

– Заложников здесь нет, начинайте захват. Я убираю девушку.

– Руки за спину, лицом к стене.

С тяжёлым лязгом открывается дверь, Алексей ещё не понимает, что она открыта для него, поэтому молодому сержанту приходится подтолкнуть к входу. Шаг через порог, дверь с таким же шумом закрывается, деля мир на «до» и «после». В голове ничего, кроме отголосков лязга железных дверей. Хотелось бы, чтобы такая же пустота оказалась и перед ним, но… перед ним тесная камера, до отказа забитая людьми. Два ряда двухъярусных кроватей у противоположных стен, небольшой стол посредине. Стоят, сидят, лежат человек двадцать. Сейчас все в полном молчании смотрят на вновь прибывшего, тишина перекликается с пустотой в душе.

Внезапно в голове всплывает голос отца. «Никогда не показывай свой страх, сынок. Научись прятать его, чтобы никто не догадался. Все испытывают его, но если его не увидят в тебе, бояться будут тебя». Он ведёт его, семилетнего, на первое занятие по дзюдо.

Секундное видение разрушают голоса сокамерников.

– Ну, чё застыл. Проходи, не боись!

– Иди сюда, красавчик, будешь нашей подружкой.

– Здесь всё занято, в наш угол можешь не соваться.

– Тебе показать твоё место, нерешительный, ты рядом с ним стоишь!

После этой фразы раздаётся гогот. Алексей смотрит на отхожее место в углу возле двери и решительно движется вперёд, хотя представления не имеет, где найти хотя бы уголок, чтобы просто присесть. На нижних кроватях и так сидит по два, три человека. Он замечает, что в самом дальнем углу, на кровати сидит один человек, сухой измождённый дедок. Значит, верхняя полка не занята. Приблизившись к деду, Алексей присаживается рядом.

– Ты бы, милый, не садился так близко ко мне, не ровен час, заразишься. Болею я, – проговаривает дед и заходится в кашле.

– Какая разница, – бросает Алексей и не сдвигается с места.

– Ну, как знаешь, хозяин барин. Да ты не кисни, тут тоже люди живут, – пытается подбодрить дед, откашлявшись.

– Я вижу.

– Чё сюда-то, молодой такой, чё натворил? – спрашивает дед.

– Много чего.

– Во как! Обычно говорят, по ошибке попал. А ты прям много чего натворил! Когда успел только! – удивляется дед. – Но ничего, может немного дадут, пожить ещё успеешь. Не убил хоть никого?

– Нет.

– И то хорошо, подфартило. Переживёшь, ты не дрейфь, главное. А то на тебе лица нет. Сразу видно, первый раз попал, да ещё, небось, из-под мамкиной юбки.

«Ну вот, – подумал Алексей, – и воспользовался советом отца не показывать свой страх… даже дед из дальнего угла камеры разглядел».

Двадцать человек в закрытом помещении без всякой возможности выплеснуть энергию не смогут долго ужиться без конфликтов. Алексею это понятно. Понятно и то, что он стал, скорее всего, первым событием за несколько дней. Из слов деда, который назвался странным именем Митроха, состав камеры не менялся уже месяц. А есть в ней и такие, которые сидят почти год, несмотря на то, что это камера предварительного заключения, и в ней находятся те, кто под следствием или ждёт суда. Алексей рад, что у него есть время, чтобы освоиться и подготовиться к конфликту. Он уверен, что тот не заставит себя долго ждать.

Часа два о нём словно забыли, и парень тихо сидит на шконке деда, слушая неторопливое повествование о молодых годах, о первой ходке по малолетке, о понятиях, которые здесь не стоит нарушать.

Когда принесли обед, Алексей остаётся сидеть на прежнем месте, ждёт, пока все рассядутся за столом.

– А что это красавчик не идёт?

– Его наше общество не устраивает!

– Брезгует садиться рядом?

Идти не хотелось, есть – тем более, но нужно отвоёвывать свое место в этом обществе. Алексей поднимается и подходит к столу. Все расселись так, что кажется, ещё один за столом не поместится. Алексей берет свободный стул и втискивает его между двумя мужиками.

Один из них отодвигается, другой вскакивает с криком: «Куда преешь!» и толкает обеими руками парня в грудь. Этот наголо бритый мужик с наколкой на плече не выше Алексея, но старше и мощнее по весу. Правда, пивное брюшко выдаёт – не спортсмен.

Ответный удар от Алексея, чуть выше брюшка, опрокидывает бритоголового на стол. Тот явно не ожидал такого от на первый взгляд хлипкого парня, вскакивает в запале, хватает первое, что подвернулось под руку – это оказалась пустая металлическая миска из-под первого – и замахивается на Алексея с криком «Убью!».

Тот перехватывает руку и несколько секунд удерживает, не давая нанести удар, пока не раздаётся чей-то повелительный голос:

– Брек, парни! Дайте поесть. Тут ещё только охраны не хватало!

– Серый, отпусти посуду, ею ты всё равно не убьёшь пацана, – шутит кто-то, все смеются.

Мужик расслабляется, со словами «потом поговорим» опускает руку. Алексей перехватывает у него миску и держит, не зная, что теперь с ней делать. Окидывает взглядом окружающих. На него смотрят заинтересованно, но не враждебно. Замечает мужчину с густой седой шевелюрой, кажется, именно он остановил потасовку.

– Серый, я же сказал, этот мальчик будет моей подружкой, так что не порти ему личико, – вдруг высказывается худой мужик справа за столом и улыбается Алексею, обнажив гнилые редкие зубы. – Иди, садись рядышком, – он слегка отодвигает свой стул.

Реакция Алексея оказалась неожиданной для всех, включая его самого. Он резко метнул миску, которую до сих пор держал в руках, в голову мужика с гнилой улыбкой, та попадает ему прямо в лоб, рассекает кожу поверх брови. Мужик от неожиданности как-то крякает и навзничь падает со стула.

– Я сказал, хватит! – стук рукой по столу, теперь седоволосый мужчина смотрит прямо на Алексея. – Ты показал свою прыть. После обеда расскажешь о себе всё, что сочтёшь нужным. А теперь садись, ешь.

Слово этого мужика, как понял Алексей, здесь весомо. Больше никто не пытает бузить и приставать к нему, оставляют в покое.

В течение нескольких дней Алексей научился сосуществовать в этом «коллективе», разобрался в правилах и порядках; это оказалось несложно. Сложнее всего справиться с неизвестностью и неопределённостью.

Кто бы ни сидел в камере, какое бы преступление ни совершил, его обязательно вызывали к следователю или к адвокату, что-то сообщали или передавали с воли. Об Алексее, казалось, забыли. Даже в камере на это стали обращать внимание, подшучивают, что он здесь просто прячется, и никакого следствия по его делу нет. У охраны спрашивать бесполезно, никто ничего не знает.

Только через две недели в камеру входят люди в форме и требуют Коваленко Алексея на выход. Это радует. Хоть что-то станет ясно. Но когда его просто переводят в одиночную камеру, понимает: радость преждевременна. Одиночка оказалась страшнее общей камеры. Там хоть какие-то впечатления, а здесь полный информационный и эмоциональный вакуум. Серые стены целый день, только охранник, приносящий еду, даёт понять, что где-то ещё есть другой мир.

Через две недели одиночества Алексею кажется, что он на грани сумасшествия. Он готов выть, кричать, изувечить себя, только бы сменить давящую пустоту вокруг, пусть даже на боль. Безумным мыслям не суждено осуществиться: через две недели его снова просят на выход. Он не задумывается о том, куда переведут теперь, только бы не в одиночку.

Алексея приводят в камеру, как он понял, для свиданий. Стол и два стула друг против друга. Оставляют одного. Парень садится на один из стульев, чтобы видеть дверь. Никто не появляется, это его не очень беспокоит, к одиночеству привык. Главное, что изменилось хоть что-то. Наконец в коридоре раздаются шаги, голоса.

– Товарищ полковник, зачем это вам нужно? – в тоне слышатся нотки раболепия.

– Хочу лично увидеть героя, – отвечает твёрдый мужской голос.

Алексей в ожидании встречи с каким-нибудь большим начальником в милицейской форме. Дверь открывается, и в комнату входит высокий широкоплечий мужчина в чёрной кожаной куртке. Черты лица резкие, надменные, властные. Он напоминает скорее криминального авторитета, чем полковника.

У Алексея на миг закрадывается мысль, что его нашли и каким-то образом проникли сюда те, чей заказ он выполнял. И если это так, его нашли, чтобы убрать.

Мужчина не садится, отходит к окну и, опершись на подоконник, молча стоит, изучающе смотрит на Алексея. Тот чувствует, как покрывается холодным потом от весьма недружелюбного взгляда, ему хочется тоже встать, чтобы не казаться ничтожеством под этим взглядом свысока.

Порыв подняться пресекает вопрос из уст мужчины, не характерный ни бандиту, ни полковнику полиции:

– Как самочувствие?

– Хорошо, – выдавливает из себя Алексей, совсем сбитый с толку.

– Где предпочёл бы сидеть дальше? – продолжает допрос полковник.

– Только не одиночка! – с жаром выпаливает Алексей.

– В общей лучше?

Алексей неопределённо пожимает плечами:

– Почему меня поместили в одиночную? Сочли общественно опасным?

– Нет.

– Но почему тогда? – этот вопрос интересовал парня на протяжении всех недель одиночества, поэтому не задать его он не мог.

– Не бери в голову, это обычный тест. Ты его прошёл, молодец! – неопределённо отвечает мужчина и, подойдя к столу, садится напротив.

Алексей старается понять смысл сказанного, и не может.

– Ты пытался вскрыть базу данных ФСБ, почему?

Этот вопрос более соответствует месту и положению, Алексей понимает: только теперь начинается настоящий допрос. Правда, ответить ничего определённого он не может при всём желании.

– Я получил задание. Заказчиков не знаю, со мной связывались только по телефону. Обещали хорошие деньги.

– Ты выполнил задание?

– Нет. Но если бы было больше времени, у меня бы всё получилось. Файлы просто не успели загрузиться.

– Это мы поняли. Тебя интересовала конкретная группа, почему?

– Мне дали направление, назвали кодовое слово. Меня лично интересовали только деньги.

– Ясно, везде крысы, придётся уходить и оттуда, – задумчиво произносит мужчина. – Неужели взломать наш сервер так же легко, как и банковский? Над защитой работали первоклассные специалисты, – спрашивает он, пристально глядя в глаза Алексея.

– Все специалисты мыслят стандартно.

– А ты можешь мыслить неординарно?

– Думаю, вы в этом убедились.

– Убедился.

Мужчина замолкает, внимательно смотрит на парня, расслабленно откинувшись на спинку стула. Алексей опускает голову, не выдержав тяжёлого взгляда.

– Итак! Твои перспективы таковы, – мужчина резко встаёт и теперь снова возвышается над Алексеем, – Лет пять в подобных стенах, в обществе отморозков, наподобие тех, что были в камере, или ещё хуже, как повезёт. Или… год в армии, в компании молодых сильных парней.

– Армия?!

К такому повороту парень совсем не готов. Да и как можно подготовиться к тому, что происходит с ним в последнее время?

– А что тебя так удивляет? Ты в подходящем возрасте. Или несколько лет безделья, когда атрофируются мышцы и мозги, тебя больше устраивают, чем возможность стать настоящим мужчиной?

– Нет. Я согласен, конечно, согласен, – быстро проговаривает Алексей, ещё не веря.

– Вот и прекрасно. Так как общий призыв уже закончен, ты прибудешь в часть в индивидуальном порядке. Времени на проводы нет. Послезавтра, в шесть утра, ты должен быть на Ленинградском вокзале. Поезд отправляется в половине седьмого. На второй платформе тебя будет ждать сопровождающий, который доставит до места прохождения службы, и по пути даст все необходимые инструкции.

Алексей вскакивает со стула, делает шаг, в нерешительности замирает.

– То есть… вы хотите сказать,… что я свободен? – едва справляясь с волнением, выговаривает он.

– Да. Абсолютно. Ты можешь выйти прямо сейчас.

– И мне не предъявят никаких обвинений?

– Та девушка отказалась писать заявление о похищении.

– А…

– Мы тоже не будем предъявлять тебе обвинения. Пока. Условие тебе известно. Надеюсь, ты понимаешь, с кем имеешь дело и не вздумаешь сотворить ещё глупостей.

– Да… да, я понимаю. Просто всё так неожиданно, я готовился к худшему.

Алексей потрясён.

– Ты даже не представляешь, что для тебя худшее, – вдруг говорит мужчина, и в его жёстком взгляде проскальзывает сочувствие.

– Нет, вы не понимаете, я всегда мечтал служить в армии, но после смерти отца… мать настояла, чтобы я остался дома,… была такая возможность…

– Это хорошо, что мечтал. Значит, тебе не так тяжело будет, как некоторым. Правда, целый год придётся обходиться без твоих электронных помощников. Ты попадёшь в закрытую часть, там очень строгие порядки, даже сотовый телефон запрещён. Выдержишь?

– У меня есть выбор?

– Действительно. Но, надеюсь, свои способности хакера за год ты не растеряешь. Потом они тебе могут пригодиться. Если все пройдёт, как надо, – загадочно произносит мужчина и направляется к выходу.

Чувство огромной признательности и уважения заставляет Алексея окликнуть его.

– Извините, я могу узнать ваше имя?

– Зачем?

– Мне кажется, именно вас я должен благодарить за то, что не придётся сидеть.

Мужчина ухмыляется, шагает к Алексею и, протянув руку, представляется:

– Мельников Александр Григорьевич. Надеюсь, ещё увидимся, Алексей, и в другой обстановке.

Крепкое рукопожатие, и мужчина быстро выходит.

Алексей не успел осмыслить произошедшее, как появляется охранник:

– Алексей Ильич Коваленко, вы свободны. Приказано проводить вас к выходу.