В отеле «У коменданта» нынче было шумно. По случаю победоносного для русского оружия окончания Великой войны (она же Империалистическая, она же Вторая Отечественная, она же Первая Мировая), нынешним днём в Георгиевском зале Зимнего дворца состоялось первое в истории советского правительства вручение наград. Нелёгкую ношу (в Зимний дворец для получения наград были приглашены 122 награждённых!) взвалил на свои плечи лично Председатель Совнаркома Ульянов (Ленин), поскольку Председатель ВЦИК Мария Спиридонова, в силу своей более чем заметной беременности была от этой процедуры освобождена. В течение нескольких часов Владимир Ильич крепил к мундирам и пиджакам и привычные глазу обывателя Георгиевские кресты, и пока ещё экзотические ордена Боевого Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды и Орден Почёта, вручал наградное оружие.

На состоявшемся после церемонии награждения лёгком фуршете (всё-таки страна испытывала определённые трудности, и шиковать в такой ситуации сочли неверным) Георгиевские кресты 1-й степени можно было наблюдать на мундирах генералов армии Брусилова и Духонина; ордена Боевого Красного Знамени украсили френч товарища Сталина и мундиры генерал-полковников Фрунзе и Абрамова, генерал-лейтенантов Тухачевского и Жехорского, контр-адмирала Берсенева; Орден Трудового Красного Знамени красиво смотрелся на лацкане пиджаков Главного авиаконструктора России Сикорского и председателя ВОК Ежова; Орден Красной Звезды тускло отсвечивал на мундирах сразу трёх полковников: Кравченко, Бокия и Абрамовой.

На этом – стоп! Если я буду перечислять все фамилии, то, боюсь, сотру язык. Кому интересно – тот может найти полные списки награждённых (и не только тех, кто присутствовал на церемонии в Зимнем дворце) во всех центральных газетах.

«С корабля на бал» – сегодня это про меня и про Тухачевского. В Зимний дворец нас привезли прямо с аэродрома. Машина неслась по принарядившемуся по случаю праздника Петрограду, а у нас перед глазами стояли дымящиеся развалины форта «Король Фридрих-Вильгельм I» или, говоря более простым языком, форта № 3, где обер-бургомистр Кёнигсберга вручил нам ключи от города. К этому времени все форты, входящие в так называемую «Ночную перину Кёнигсберга» – мощную кольцевую систему оборонительных сооружений, блокирующих подступы к городу, украсились белыми флагами. Тевтонское упрямство разбилось-таки о стальной русский кулак.

Кёнигсберг был блокирован частями Северо-Западного фронта уже после того, как боевые действия на всех остальных участках Восточного и Западного фронтов были прекращены. И без того уже треснувшая ось, на которой крепился союз Центральных держав, после того, как на неё основательно надавили русские фронты, переломилась. Первыми с оси слетели Турция и Болгария. Вскоре их догнала корона, не удержавшаяся на голове германского кайзера. Туда же, до кучи, несколькими часами позже, — Австро-Венгерская и Германская монархии перестали существовать в один и тот же день – добавилась императорская корона Карла I, отречение которого благодарные подданные тут же отметили парадом суверенитетов – бац! нет империи – нет войны!

Германия продержалась немногим дольше. Новое правительство поспешило заключить перемирие с Антантой. Германские части, подчиняясь приказу, начали складывать оружие. Единственным гарнизоном, который отказался это сделать, был гарнизон города-крепости Кёнигсберг. Уже спустили флаги военные корабли в Пиллау, уже полная блокада стала свершившимся фактом, а упрямцы из штаба 8-й германской армии, остатки которой и составляли теперь большую часть гарнизона, не желали признавать себя побеждёнными.

Тухачевский, гвардейской армии которого предстояло брать город, жаждал штурма. Новенькие погоны генерал-лейтенанта – ничего не скажу, заслужил! — как магнитом тянули амбициозного командарма к новой славе. Чтобы сдержать излишне ретивого военачальника, мне постоянно приходилось находиться рядом. Не потому, что я боялся, что он и город не возьмёт, и армию погубит – наоборот: и возьмёт, и погубит, и город, и армию.

Макарыч, которому я посредством телеграфа тонко намекнул на толстые обстоятельства, в моих иносказаниях разобрался и оказал мне поддержку Совнаркома. Питер потребовал отложить штурм до прибытия представителей новых германских властей. Когда я посмотрел на этих «представителей» – бывших офицеров германского Генерального штаба – то понял: штурма не избежать, и порадовался тому, что к этому времени я уже был готов использовать «последний довод королей» в самой что ни на есть грубой форме.

По моей просьбе генштаб передал Северо-Западному фронту всю осадную артиллерию железнодорожного базирования, и платформы с адскими пушками уже прибыли под Кёнигсберг. Я так и объяснил «представителям», прежде чем пропустить их в город. Беседа проходила в виду подготавливаемых к стрельбе длинноствольных монстров.

— Передайте там, — я кивнул в сторону фортов, — что если через шесть часов я не увижу белые флаги, то эти «малютки» разнесут по кирпичикам один из фортов. Если этого окажется недостаточно, мы будем методично уничтожать форт за фортом, затем перенесём огонь вглубь обороны, если при этом пострадают гражданские объекты, то это будет на совести тех, кто из личных амбиций пожелает продолжить бессмысленную оборону. Я не злодей, господа, и не жажду проливать кровь германских солдат, и уж тем более мирных германских граждан. Но ещё меньше я желаю проливать кровь своих солдат, которые уже победили в этой войне. Потому из двух зол я без колебания выберу то, которое принесёт меньше слёз русским матерям! Я всё сказал. Теперь идите, господа!

К назначенному часу «представители» не вернулись, и белые флаги над стенами фортов не появились. Что ж, сами напросились! Для показательной порки был выбран форт № 3 – и потому что он был на направлении главного удара, и потому что рядом с ним проходила железнодорожная ветка. В течение двенадцати часов сорок осадных орудий – их грохот я слышу до сих пор, хотя и затыкал уши ватой, — долбились в толстые стены и стучали по укрытым в толще земли сводам – и додолбились, и достучались!

Довод оказался убедительным: Кёнигсберг сдался.

Ольгины погоны и награды радовали меня, честное слово, больше, чем свои. Даже при том, что мои погоны с тремя генеральскими звёздами в ряд были заметно весомее её – с тремя полковничьими звёздами треугольником. Даже при том, что мне сегодня шепнули, скоро звёзд на моих погонах станет четыре. Даже при том, что против её «Звёздочки» стояли три «Георгия» и «Знамя». При всём при этом, её путь от старшего прапорщика до полковника дорогого стоил, а мой путь от подполковника до генерал-полковника – ровно столько, сколько стоил! И за сегодняшним столом, накрытым для своих на квартире у Макарыча, она была не мужниной женой, а товарищем по оружию.

С чего это меня на сантименты пробило, может, перебрал с устатку? Может, оно конечно, и так, но, однако, не настолько, чтобы не заметить перемены в поведении Вадима Берсенева. Похоже, сквозь медные трубы малец пробирается с трудом. Ишь, как козыряет своими адмиральскими погонами!

— Шуряком моим любуешься? — Ёрш подкрался незаметно.

— Угу, когда я ещё в зоопарке побываю? А тут готовый павлин!

— Злые вы, ребята…

— Макарыч, чёрт, заикой сделаешь!

— Не по адресу замечание, Ёрш! В этом деле у нас Васич непревзойдённый авторитет: после его похода вся Восточная Пруссия заикается.

— А пусть не лезут, — усмехнулся я. — Другой вопрос, что с пацаном делать будем?

— Смотря об чём речь, — глубокомысленно изрёк Макарыч. — Ежели об его зазнайстве, то оно скоро пройдёт. Пройдёт, пройдёт! А ежели об том, как он чуть спасательные шлюпки не потопил, то тут надо покумекать.

— Нечего тут кумекать! — отрезал Ёрш. — Он их только припугнул – они и повелись.

— Так считаешь ты, или это он тебе по-свойски поведал? — поинтересовался Макарыч.

— Он.

— Тогда всё гораздо веселее, чем я думал.

— И в чём эта весёлость выражается? — начал заводиться Ёрш.

— В том, что такая метода является нормой для того времени, откуда мы прибыли, здесь этого пока не понимают.

— А ведь Макарыч прав, — вмешался я. — Парень не по-здешнему коварен.

— Может, это у него случайно получилось? — неуверенно произнёс Ёрш.

— Может и случайно, — не стал спорить Макарыч. — Только второй такой поступок станет уже признаком закономерности.

— И что делать? — загрустил Ёрш.

— Твоя Наташа, кажись, «понесла»? — казалось, невпопад спросил Макарыч.

— А вы откуда… — обвёл нас глазами Ёрш.

Мы дружно захохотали.

— Понятно, — сообразил Ёрш. — Сарафанное радио сообщило. А ведь договорились, что пока никому.

— Парочка близких подруг – это как раз и есть «никому» – усмехнулся Макарыч. — Так что Наташа твоя кремень! Но я хотел тебя о другом спросить. Ты когда Наташе открыться собираешься?

— Думал после родов, — растерянно произнёс Ёрш.

Я, честно говоря, тоже не понимал, куда гнёт Макарыч.

— А может, не стоит тянуть? — хитро прищурился Макарыч. — Ты ведь уже убедился, что она всецело твоя?

Ёрш кивнул.

— Ну так и открой ей свою страшную тайну, а заодно и братцу её…

А что? Макарыч прав, это выход! А то ведь можем и потерять парня.

— Что, вот так и сказал: «Я пытался подражать вам?», — переспросил Шеф.

Я кивнул.

Шеф и Васич переглянулись.

— Дела… — протянул Шеф. — Не думал, что со стороны мы кажемся столь жестокосердными.

— Жестокосердия тут и без нас хватает, — возразил Васич. — Вадим, скорее, пытался перенять наш прагматизм.

— Это плохо? — спросил я.

— Если делать это осмысленно, наверное, нет, — пожал плечами Шеф. — А Вадим, как мне думается, просто пытался нас копировать, не переложив чужие поступки на свою личность.

— То есть, ты хочешь сказать, что Вадим должен был облечь содержание в несколько иную форму? — уточнил я.

— Где-то так, — кивнул Шеф. — Тогда бы это выглядело более естественно, и было понято его офицерам. Ему – наука, нам – урок! Никогда не следует забывать, что мы…

— …в ответе за тех, кого приручили, — закончил за него Васич. — Макарыч, кончай говорить штампами!

— Мудрая мысль не может быть штампом, — поднял вверх указательный палец правой руки Шеф. — Ибо гений Экзюпери состоит в том… — Шеф неожиданно запнулся. Лицо его стало забавно-растерянным, палец опустился вниз. — Ни в чём он не состоит. Нет пока никакого гения, и фразы этой, кстати, тоже пока ещё нет.

Со стороны это выглядело весьма забавно, мы с Васичем не могли не рассмеяться. Обстановка разрядилась и слегка напряжённый разговор перетёк в обычную беседу.

— Как близкие отреагировали на сообщение о том, что ты пришелец из будущего? — поинтересовался Васич.

— По обычной схеме: удивление, сомнение, приятие.

— Оба одинаково? — удивился Шеф.

— Ты знаешь, да. Они хоть и разного пола, но очень схожи характерами.

— Вот и славно, — хлопнул ладонями по коленям Шеф. — Теперь у нас есть возможность, не отвлекаясь на побочные, всецело заняться основной проблемой!

Divide et impera – Разделяй и властвуй! Нам, не буду утверждать что первым, пришла в голову мысль: а что если «разделяй» интерпретировать не как «разобщай», а как «делись»? Власть – тяжкая ноша. Редко кому удавалось не согнуться под её тяжестью, а то и вовсе не быть ею раздавленным. Так может, проще поделиться властью с теми, кто готов подставить под неё плечо? Или пойти ещё дальше, и принудить принять часть ноши тех, кто не стремится к этому в данном политическом контексте? Руководствуясь этой идеей, мы создали союз большевиков и эсеров, руководствуясь ей же, принудили надеть чиновничий мундир члена бывшей царской семьи.

Но старый недруг России, Англия, не желала делиться ни чем и ни с кем, а уж тем более с нами. Успешные действия России на заключительной стадии Первой Мировой войны на Кавказе, на Балканах, в Восточной Европе, в Прибалтике, вызвали у англичан не просто раздражение, они посчитали (скажу, не без основания) что тут затронуты их интересы. И империя решила нанести ответный удар. Как всегда – на свои деньги и как всегда – чужими руками.

Организовать заговор против действующей власти возможно, в принципе, везде, поскольку любая власть порочна по определению. В России, с её огромным количеством нерешённых проблем, такой заговор существовал веками. Менялись правители, менялись заговорщики, но заговор оставался всегда. Это как пар в трубе (труба – государство). В местах, где источилась изоляция, можно обжечься – неприятно, но не смертельно. В местах, где пробило трубу, можно обжечься уже смертельно, да и сил на заделку отверстия надо потратить куда больше, чем на замену куска изоляции. Если рванёт так, как случилось в феврале 1917 года, — без замены трубы уже не обойтись. Что, собственно, и случилось. В новой трубе тут же образовался новый заговор, пока он лишь изредка пробивает изоляцию (но не трубу!). Теперь в ней (трубе) с помощью английского сверла пытаются насверлить отверстий, благо условия для этого сейчас подходящие. Война с внешним врагом, которая определённым образом нивелировала классовые противоречия и помогала (парадоксально – но факт!) переносить экономические трудности, закончилась.

Теперь бывшие товарищи по оружию стали разбредаться по разным лагерям, оружия при этом из рук не выпуская. Справедливости ради хочу отметить, что желающих применить это оружие в деле в противном лагере немного – но так это пока не прорвало! А нашему внешнему врагу очень хочется, чтобы прорвало. Надеются ли они при этом на свержение Советской власти? Ну не знаю. Если не совсем дураки, то вряд ли. Впрочем, их устроит и внутренняя напряжённость. Конфликты, лучше вооружённые. А ещё лучше – гражданская война. Тогда нам точно будет не до чужих интересов вблизи наших рубежей.

Заговор, пока он находится внутри трубы – если продолжить сравнение с паропроводом, — опасность представляет исключительно потенциальную. Но при этом он и невидим глазу. Мы знаем о его наличии, догадываемся о составе участников, но никаких прямых улик против кого-либо у нас нет.

Теперь есть. И очень странно, что появились эти улики перед самым открытием второй сессии Учредительного собрания. Да и попали они к нам при очень странных обстоятельствах. Судите сами.

Ребята из СВР (Службы Внутренних Расследований при ВЧК СФРР – так называется новый политический сыск) по анонимному звонку, совместно с сотрудниками службы безопасности Генштаба, проводят обыск в квартире одного из штабных офицеров, мелкой сошки в чине капитана. При этом обнаруживают тайник, а в нём документы некой антисоветской организации (включая полный список её членов), ставящей целью захват власти насильственным путём, в случае, если Учредительное собрание оставит в силе своё прошлогоднее решение о передаче власти в руки Советов. Офицера арестовывают. На допросах он признаётся, что действительно знаком с некоторыми лицами из списка. Признаётся и в том, что вёл с этими людьми разговоры антисоветского содержания. Но категорически отрицает факт существования самой организации.

«Нам этот «заговор» подсунули, — убеждал я членов коллегии ВЧК. — Вы посмотрите на список участников. Чиновники средней руки из различных госучреждений. Офицеры из Генштаба и частей Петроградского гарнизона. Представители творческой и научной интеллигенции. Их всех объединяет только одно: они все критически настроены по отношению к новой власти. Но поймите, они всего лишь фрондёры, а не реальные заговорщики!» – «Вы на сто процентов уверены в том, что говорите, товарищ Жехорский?» – довольно сухо интересуется Дзержинский. Я слегка мнусь. «Процентов на девяносто пять, Феликс Эдмундович» – «Оставшихся пяти процентов вполне достаточно, чтобы пустить нам кровь. — Глаза Дзержинского блестят, как две голубые льдинки. — Однако в ваших рассуждениях есть свой резон. Массовые аресты накануне открытия сессии Учредительного собрания могут негативно отразиться на итогах голосования по важнейшему для нас вопросу: быть или не быть Советской власти, утверждённой законодательным путём. Поступим так. Офицеров и чиновников, поименованных в списке, под разными предлогами от службы отстраняем. За всеми без исключения устанавливаем наблюдение. Параллельно пытаемся выяснить: если список был подброшен, кто это мог сделать и зачем?»

— Локкарт, больше некому!

Ёрш категоричен, и, знаете, я с ним соглашусь. Тут без главы дипломатической миссии Великобритании в России точно не обошлось. А вот без пресловутого «заговора послов», на этот раз, пожалуй, что и да. Я говорю об этом с определённой степенью уверенности, поскольку почерпнул её в беседах с послом США в России Дэвидом Фрэнсисом. Мы познакомились на одном из дипломатических раутов и прониклись друг к другу симпатией. С тех пор изредка встречаемся и беседуем на самые разнообразные темы, попутно выуживая друг у друга полезную информацию. Так вот, «старина Фрэнсис» дал ясно понять, что активность Локкарта – это внутренняя проблема Соединённого Королевства. Большинство западных дипломатов стоят на позиции недружественного нейтралитета.

— Ну и хрен с ними! Пусть косятся, лишь бы руки не распускали, — не дипломатично высказался Васич о дипломатическом корпусе. — А этот английский пирожок, который нам скормить хотят, помяните моё слово, слоёный.

— То есть ты хочешь сказать, что арест участников «заговора» не является целью тех, кто нам этот, как ты изволил выразиться, пирожок подсунул? — уточнил Ёрш.

— Не так, — помотал головой Васич. — «Заговор» – это специи, которые добавлены в начинку, чтобы отбить привкус чего-то такого, что мы не должны распробовать.

— Говори проще, отвлекающий маневр. — Ёрш на пару секунд задумался, потом утвердительно кивнул. — А что, очень похоже. Ты-то как думаешь? — повернулся он ко мне.

— Я уже давно именно так и думаю, — ответил я под одобрительный смешок Васича.

— То есть, я допёр последним, и то только после вашей наводки, — подвёл неутешительный для себя итог Ёрш. — Умеете вы, ребята, доходчиво указать товарищу на его место в стае.

— Обращайся, — полушутливо поклонился Васич.

— Всё, кончай хохмить! — строго посмотрел я на друзей. — Дело-то пахнет керосином. То, от чего нас хотят отвлечь, может статься, очень и очень серьёзно.

— Надо передать дело арестованного офицера Кравченко, — предложил Ёрш. — Эта опытная жандармская ищейка, уверен, сумеет взять след.

— Поговорю об этом с Дзержинским, — кивнул я.

Петроград жил в преддверии четырёх значимых событий, расставленных в строгой последовательности. III Всероссийский съезд Советов принимает первую Советскую Конституцию. Последняя – никаких иных вариантов мы не допускали – сессия Учредительного собрания по горячим следам Конституцию утверждает и подтверждает абсолютную легитимность власти Всероссийского Совета Народных Депутатов. Затем очередные съезды ПСР и РСДРП(б) приводят программы партий в соответствие с новыми условиями.

Почему я так уверенно предрекаю положительные для нас итоги работы Учредительного собрания? Так по раскладу, знаете ли. Год назад мы победили с незначительным перевесом. Состав собрания остался тот же. На этом, если вы помните, настояли наши противники. Мы тогда предложили закрепить этот пункт документально, они с радостью согласились, на чём и погорели – я так считаю. Невозможность довыборов или перевыборов членов Учредительного собрания, ни по каким обстоятельствам: будь то смерть или добровольный отказ от мандата, сыграла в первую очередь на руку нам. Довыборы, как и перевыборы – вещь мутная. Чёрт его знает, какая рыба заплещется в итоге в депутатском садке? А так все на виду: наши, ваши и те, кто сегодня ваши, а завтра наши.

Наших мы берегли (ваших берегите сами), а с теми, кто между, вели работу, аккуратно, но беззастенчиво используя в этих целях административный ресурс – для чего он иначе нужен? Да и обстановка в стране накануне сессии складывается в нашу пользу. Эйфория от победы – раз! Мелкие и большая часть средних предпринимателей твёрдо на нашей стороне – два! Почему? Да потому что вьются они над своим делом от зари до зари, ако пчёлки. Раз так, то какие же они эксплуататоры? Они самые что ни на есть трудящиеся, дающие, к тому же, работу другим трудящимся. Лихо? А то! Опять-таки, урожай собрали неплохой. Это, получается, три! В общем, есть у меня все основания утверждать, что Учредительное собрание проголосует как надо, и тут же самоликвидируется.

Так что сковырнуть Советскую власть законным образом у Локкарта со подельники никак не получится – я отвечаю! И что дальше? А дальше, как ни крути, — война. Этого нам никак не избежать. Ну хорошо, не война – войнушка. По крайней мере, мы всё сделаем для того, чтобы закончилась она быстро и с наименьшими для всех потерями. Конечно, без английских денег оно, может, и обошлось бы без кровопускания. Но в том-то и беда, что в их бюджете это кровопускание уже заложено, вооружение закуплено, мятежники определены. И говорю я всё это, основываясь на первых результатах следствия, проводимого Кравченко.

Насчёт слоёного пирога Васич попал в точку. Вычислил-таки бывший жандарм того человечка, который капитанишке из Генштаба компромат в тайник подбросил. Потянул за ниточку и вытянул из тени двух полковников и одного генерала из того же Генштаба, а от них добрался до не менее высокопоставленных офицеров из Наркомата обороны. Эти уже не фрондёрствовали. Речей супротив власти не говорили, в чайники Духонину и Маниковскому (оба, к счастью, оказались вне заговора) не пúсали. Эти, вроде как, вообще бездействовали. Вот только бездействием этим они прикрывали подготовку к крупному вооружённому выступлению на юге России.

Спросите, кому вся эта бодяга, ну, разумеется, кроме англичан, нужна? Отвечаю. Олигархам, пекущимся о сохранении своих сверхприбылей. — Согласен, слово «олигарх» пока не в ходу, но олигархов от этого что-то меньше не становится. — Крупным помещикам, надеющимся (вот наивняк!), что им вернут взад их земли. Верхушке казачества, боящейся потерять привилегии. Рвущимся к власти политиканам из оппозиции. Ну и ещё кое-кому, по мелочи. На какую воинскую силу они рассчитывают? На казаков и на возвращающиеся с фронта части. Вот только более точных данных у нас нет, и это нервирует.