Выплывающий из сизой дымки белый город был виден уже без бинокля. С крыла ходового мостика Берсенев отчётливо различал округлые очертания Константиновского равелина (хотя правильнее называть это сооружение фортом), а чуть дальше – вход на Большой рейд Севастополя.

Стены форта окутались дымами, сразу после этого до ушей долетели звуки артиллерийского залпа. Это главная военно-морская гавань на юге России приветствовала прибытие самого крупного линкора Черноморского флота. Берсенев отдал приказ, и пушки левого борта дружно рявкнули ответное приветствие.

Отправляясь на Моонзунд, адмирал Колчак, к удивлению многих – да считай всех, поскольку сам Берсенев был удивлён не меньше других, — взял с собой в качестве флаг-офицера молодого кавторанга, за глаза называемого штабными офицерами «красногвардейцем», из-за его, пусть и короткого, комиссарского прошлого. По долгу службы Берсенев находился рядом с Колчаком, вплоть до его гибели.

В сознание Вадима навсегда врубились те, казавшиеся тогда отчаянно короткими, мгновения – от приказа Колчака «Лево на борт!» до столкновения двух торпед с «Громом». Он отлично помнил, что все находящиеся тогда в боевой рубке офицеры были озабочены не столько собственной судьбой, но тем, чтобы ни одна из торпед не прошла мимо. И когда первая торпеда попала в корму, по рубке успел прокатиться вздох облегчения, поскольку вторую торпеду «Гром» принимал точно по центру. А потом был взрыв почти под боевой рубкой, но это был ещё не конец. Конец наступил чуть позже, когда взорвался пороховой погреб.

После этого Берсенев помнит себя уже в воде. Он, раненый, одной рукой держится за какую-то доску, а другой рукой придерживает наваленное на ту же доску тело Колчака. Вскоре их подобрала шлюпка, спущенная с «Забияки». Ранение Берсенева оказалось не столь серьёзным, а Колчак умер, так и не придя в сознание, ещё в шлюпке.

Подвиг моряков «Грома», которые сполна исполнили солдатский долг на поле боя: любой ценой, пусть это и собственная жизнь, прикрыть командира (в их случае флагман «Аврору»), не остался незамеченным. Все выжившие офицеры и матросы были награждены Георгиевским крестом, и особым знаком, с выгравированным на нём силуэтом эсминца и под ним надписью «ГРОМ», который крепился к прямоугольной орденской колодке, обтянутой георгиевской лентой. В Главном морском штабе досрочно покинувшему госпиталь Берсеневу в торжественной обстановке вручили обе награды и погоны капитана первого ранга.

Тогда же произошёл случай, едва не выдавивший из глаз новоиспечённого каперанга слезу. Вперёд выступила присутствовавшая на церемонии вдова Колчака. Софья Фёдоровна подошла, и со словами «Вадим Николаевич, примите в память об Александре Васильевиче», протянула ему кортик адмирала. В глубоком волнении Вадим на несколько секунд, низко склонясь, припал к её руке, приняв оружие, поцеловал и его.

В тот раз он заехал в Севастополь лишь на короткое время, чтобы представиться командующему флотом – назначение он получил ещё в Петрограде. Из Севастополя Берсенев отбыл в Николаев, где у стенки Общества Николаевских заводов и верфей достраивался назначенный под его командование линкор «Адмирал Александр Колчак».

Эйфория от победы при Моонзунде перехлестнула внутренние противоречия. Грех было этим не воспользоваться, и как бы сама собой в различных слоях общества синхронно возникла патриотическая идея: а не организовать ли сбор средств на достройку кораблей для доблестного флота российского? В прессе тут же замелькали названия линейных крейсеров «Измаил» и «Бородино», за скорейший ввод в эксплуатацию которых так ратовал морской министр Колчак.

Но был ещё один корабль, в тоске простаивающий у стенки судостроительного завода в Николаеве, — последний линкор-дредноут, из серии кораблей типа «Императрица Мария», который так и не был введён в эксплуатацию вследствие полного прекращения финансирования работ по его достройке. На линкоре не было установлено ни одной из башен главного калибра, и он почти не был обшит бронёй, а имя корабля «Император Николай I» вряд ли способствовало получению того и другого.

И тогда Николаю Ежову пришла в голову до гениальности простая мысль: а не переименовать ли дредноут в «Адмирал Александр Колчак»? Ведь герой Моонзундской битвы до своего назначения на пост морского министра командовал как раз Черноморским флотом. Ленин, пусть и морщась, соответствующую бумагу подписал, и газеты эту новость тут же подхватили.

Сбор средств пошёл веселее, и работы на «Колчаке» возобновились. Но не сразу. Сначала в Николаев была направлена ответственная комиссия, которая должна была оценить степень готовности корабля, и, отталкиваясь от этого, представить план его модернизации.

Берсенев прибыл в Николаев в тот день, когда комиссия собиралась отправляться в Петроград, и потому первым из заинтересованных лиц ознакомился с итогами её работы. Чем дальше вчитывался Берсенев в сухие строчки доклада, тем явственнее понимал, что, пока корабль ошивался у стенки, инженерная мысль не стояла на месте, и если при достройке будут использованы все имеющиеся на сей момент наработки, то у него есть шанс стать командиром одного из лучших в своём классе кораблей.

Собранных средств, львиную долю которых обеспечило бывшее российское дворянство, купечество и крупные предприниматели, с лихвой хватило на достройку всех трёх кораблей. В середине лета Балтийский флот прирос крейсерами «Измаил» и «Бородино», а в начале сентября пришёл черёд покинуть гавань родного завода «Адмиралу Александру Колчаку». В результате мероприятий по усовершенствованию проекта линкор отличался от своих собратьев бóльшими размерами, улучшенной системой бронирования, более мощной силовой установкой и наполовину укрупнённым главным калибром: две из четырёх башен ГК имели орудия калибра 356-мм, остальные две – обычные для этой серии кораблей 305-мм орудия, но с повышенной дальностью стрельбы.

После успешных ходовых испытаний, когда удалось достигнуть максимальной скорости в 25 узлов, и не менее успешной пристрелки орудий всех калибров, линкор «Адмирал Александр Колчак» взял курс на Севастополь.

День прибытия линкора стал для города праздничным. «Колчаку» отвели лучшее место на рейде в виду Графской пристани. Сошедших на берег моряков встретили звуками оркестра и цветами. Вечером в Морском собрании по этому поводу состоялся вечер (слово «бал» нынче было не в чести), на котором «блистал» Берсенев. Золотые погоны капитана первого ранга и не менее блестящие награды молодого красавца весь вечер отражались в глазах всех без исключения девиц на выданье и их мамаш, присматривающих для своих дочерей выгодную партию.

На следующее утро Берсенев присутствовал на совещании в штабе флота, которое проводил лично командующий Черноморским флотом адмирал Саблин. Рядом с ним место во главе стола занимал моложавый военный в общевойсковом мундире с погонами генерал-лейтенанта.

Берсенев и Жехорский сразу опознали друг друга глазами, но для других ничем своего знакомства не выдали.

В начале совещания с кратким вступительным словом к собравшимся обратился Саблин. Комфлота положительно оценил морально-волевой настрой рядового и командного состава, указал места сосредоточения основных сил флота, закончил он доклад словами:

«О тех задачах, которые ставятся перед флотом на ближайшее время, расскажет представитель Ставки Верховного главнокомандующего, генерал-лейтенант Жехорский!»

Михаил Макарович встал, привычным жестом одёрнул мундир, подождал, пока адъютант развесит карты, и приступил к докладу:

— Товарищи офицеры и адмиралы! Официально заявляю, что перемирию, заключённому между Советской Федеративной Республикой Россия и странами, входящими в блок Центральных держав, приходит конец. И не мы тому виной! Думаю, каждому из вас хорошо известно, что, воспользовавшись маловразумительными, а иногда и откровенно изменническими политическими маневрами отдельных деятелей Закавказской и Северокавказской республик, приведших к отводу войск Кавказского фронта с передовых позиций и замене их национальными вооружёнными отрядами – армией их назвать язык не поворачивается, турецкая армия по прямому приказу Энвер-паши месяц назад вероломно нарушила условия перемирия и перешла в наступление. Разбив в скоротечных боях армянские и грузинские отряды, турецкая армия продвинулась вглубь российской территории, овладела городом Батум, и в настоящий момент вплотную приблизилась к Елизаветполю. Ставка и Совет Народных Комиссаров незамедлительно приняли меры по исправлению положения. Вновь назначенному командующим Кавказским фронтом генерал-полковнику Юденичу приказано прекратить отвод войск, остановить турецкое наступление, а потом контратаковать. Одновременно с этим на территорию обеих кавказских республик введены усиленные подразделения Внутренних войск под командованием генерал-лейтенанта Фрунзе для обеспечения порядка в тылу действующей армии. Крейсирующий у берегов Абхазии отряд кораблей Черноморского флота должен обеспечить поддержку действий Кавказского фронта с моря. Для успешного выполнения этой задачи он будет в ближайшее время усилен. Главные же силы флота примут участие в другой ответственной операции: оказании помощи братскому болгарскому народу по выводу страны из войны. С этой целью в болгарских портах Бургас и Варна будет высажен десант, который затем должен занять несколько крупных городов, включая Софию. Общее командование операцией возложено на генерал-лейтенанта Деникина. Флот обеспечивает беспрепятственный проход десантных судов и поддержку армии с моря…

Когда совещание подошло к концу, комфлота попросил Берсенева задержаться.

— Вашему кораблю, Вадим Николаевич, — сказал Саблин, пригласив Берсенева к карте, — ставится отдельная задача. В свою бытность командующим флотом Александр Васильевич лихо запечатал Босфор минными банками. Турок и германец оттуда и носа показать не смели. Однако, по имеющимся в распоряжении штаба флота сведениям, противнику удалось-таки часть банок вскрыть и проделать в минных полях проход для своих кораблей. «Гебен» и «Бреслау» опять шкодят у болгарских берегов. Мы их оттуда, конечно, шугнём, а ваша задача не дать им вновь спрятаться в Босфоре. В начале похода отделяетесь от главных сил и с четырьмя эсминцами направляетесь к проливам. Найдите фарватер и закупорите вход. Мы погоним германские крейсера на вас, а вы уж, голубчик, не подкачайте, заставьте их спустить флаг, а нет, так топите к чёртовой бабушке! Задача ясна?

— Так точно! Но… — Берсенев замешкался, подбирая слова.

Лицо Саблина затвердело.

— Продолжайте! — приказал он.

— Что, если на помощь германским крейсерам из Босфора подойдут турецкие корабли?

— Боитесь, что не совладаете? — хитро прищурился комфлота.

— Никак нет! — вспыхнул щеками Берсенев. — Справлюсь в любом случае!

— Вот вы и ответили на собственный вопрос, — улыбнулся Саблин. — Но я думаю, что турок в этот раз носа из проливов не высунет.

Основание считать именно так появилось у Саблина после беседы с Жехорским.

Выйдя из здания штаба, Берсенев услышал короткий автомобильный сигнал. Не будучи уверен, что это в его адрес, молодой офицер всё же обернулся. Стоявший чуть поодаль автомобиль с поднятым верхом моргнул фарами, гостеприимно отворилась задняя дверь. Берсенев полез в салон, где сидящий на заднем сидении Жехорский тут же приложил палец к губам и выразительно кивнул в сторону затылка водителя. Вадим кивнул в знак понимания и уселся на сидение молча.

Поколесив по городу, автомобиль припарковался к обочине в указанном Жехорским месте. Отойдя от машины немногим более ста метров, офицеры встали над пологим склоном. Здесь было тихо и безлюдно. Внизу голубела вода одной из Севастопольских бухт, отчётливо виднелись стоящие там корабли.

— Ну здравствуй, Вадим! — протянул руку повернувшийся к Берсеневу Жехорский.

— Здравствуйте, Михаил Макарович!

— Извини за конспирацию, — сказал Жехорский. — Скрыть факт нашего знакомства, конечно, не удастся, но степень близости и содержание беседы пусть останутся тайной.

— Понимаю, — кивнул Вадим.

Жехорский глянул на него с сомнением, но от комментариев воздержался. Вместо этого повернулся к бухте, сделал панорамный жест рукой в сторону открытого пространства и с чувством произнёс:

— Красота!

— Красота, — не очень уверенно подтвердил Вадим.

Жехорский посмотрел на него с сожалением.

— Ты хоть знаешь, как называется эта бухта, каперанг?

— Нет, — честно признался Вадим.

— Южная бухта, запомни, — назидательно произнёс Жехорский.

— А вам-то откуда это известно? — вырвался не очень корректный полувопрос-полузамечание у Берсенева.

— Да уж известно, — не обращая внимания на промах младшего по званию, неопределённо ответил Жехорский.

И то, стал бы он объяснять «непосвящённому», что много раз бывал в этом городе спустя сто лет, любил его и неплохо в нём ориентировался.

— Ладно, — искоса посмотрел на примолкшего Берсенева Жехорский, — не об том речь. Важнее другое. Тебе привет из Петрограда от всех наших и посылка от сестры, она в машине, потом заберёшь. Теперь самое главное, но это строго между нами. Тебе известно такое имя: Мустафа Кемаль?

Берсеневу второй раз за встречу пришлось признаться в неосведомлённости.

— Дивизионный генерал Мустафа Кемаль является одним из самых успешных военачальников в турецкой армии, — пояснил Жехорский. — В настоящее время он командует 7-й армией, которая занимает позиции в районе Халеба – это на севере Сирии.

— И что? — поспешил вставить вопрос Берсенев.

— Куда отнести твоё «и что?», — рассердился Жехорский. — К Сирии, к Халебу, к 7-й армии или к Мустафе Кемалю?

Пока Вадим размышлял над ответом, Жехорский успел остыть.

— Ладно, не парься, — выдал он не понятую Берсеневым фразу. — Если ты обратил внимание, я назвал Мустафу Кемаля одним из самых успешных военачальников. Успешный – значит, авторитетный. К тому же он уже понял, что в этой войне Турция сделала неверный выбор.

Берсенев на этот раз поостерёгся спросить, на основании чего Жехорский делает столь радикальные выводы, и тот беспрепятственно продолжил:

— В настоящий момент агент нашей внешней разведки уже вступил в прямой контакт с Мустафой Кемалем с целью склонить его к смене политической ориентации, как для себя, так и для Турции.

«Теперь понятно, откуда ветер дул», — подумал Берсенев, вспомнив недавнее заявление Саблина о том, что турецкий флот «носа из проливов не высунет».

Последние месяцы Сталин провёл на Кавказе, лишь изредка навещая Петроград для консультаций. «С финнами было куда проще договариваться, чем с этими горными баранами!» – не раз в сердцах восклицал нарком по делам национальностей и полномочный представитель ВЦИК на Юге России, себя при этом к числу баранов, естественно, не причисляя. Кавказ бурлил, как котёл, в который понакидали всего без разбора, и теперь никто не брался предсказать, каким будет в итоге варево. Все кричали о независимости, при том никто не мог толком объяснить, что под этим следует понимать.

Здесь Сталину очень пригодился совет Жехорского. «Предложи им пожить независимо, без документального оформления, так сказать, на пробу, — внушал ему Михаил во время последней встречи. — Справятся – тогда и будет серьёзный разговор! Прихвати с собой Юденича. Хватит ему без дела сидеть, тем более что турок он уже бивал, потребуется – побьёт ещё. Да, и не забудь захватить приказ о его назначении командующим Кавказским фронтом с открытой датой. Сам проставишь, когда сочтёшь нужным».

«И всё ведь угадал! Интересно, как ему это удаётся? Ладно, когда-нибудь узнаю и это. А пока что его совет позволил разом расставить всех по местам. Как они тогда ухватились за предложение пожить на воле! Даже не обеспокоились тем, что я отдал приказ войскам Кавказского фронта отойти с передовых позиций – защищайтесь сами, коли такие умные! После этого всё и определилось. Турки не удержались от соблазна и вторглись на «независимые» территории, быстро смяв их потешные войска. Лучше всех держатся пока армяне. Оно и понятно: турки их не помилуют. Поднялись всем миром и остановили продвижение османов. До подхода наших войск точно продержатся. А вот грузины подкачали, даром что земляки! Бегут, как зайцы, уже Батум сдали. Благо в Поти оставались ещё регулярные войска, при поддержке флота не сдали город, а Юденич будет там уже завтра. Он теперь, как и советовал Михаил, вновь командует Кавказским фронтом. Азербайджанцы особый случай – одно слово: мусульмане! Кинулись встречать «своих» хлебом-солью. Не все, конечно. Многие стали искать поддержки у Шаумяна и Бакинского Совета. Там уже серьёзная сила собирается в поддержку нашим войскам, что держат оборону севернее Елизаветполя. Разобьём турка – и будем устанавливать на Кавказе Советскую власть. Хватит с меня меньшевистских промашек!»

Мысли Сталина прервал вошедший Орджоникидзе.

— Здравствуй, Серго! — обрадовался Сталин. — Ты от Фрунзе, как он там?

— Всё отлично! — улыбнулся Орджоникидзе. — Терские и донские казаки совместно выставили ему в помощь пять полков, состоящих из добровольцев. Основные силы сепаратистов, выступивших в поддержку турок, разбиты. Внутренние войска, одно за другим, занимают мятежные сёла.

— Хорошо, — улыбнулся в усы Сталин. — Я уже получил телефонограмму от Фрунзе, но услышать это ещё раз от тебя мне приятно вдвойне. Вот что, Серго, пора выступать на Тифлис! Поручаю тебе возглавить экспедицию.

Не, ну что творят? Реально делают сказку былью! О чём это я? О предстоящем наступлении, о чём же ещё? Как пересекли границу, так в поезде разговоров только об этом. Правда, официальная пресса эти слухи опровергает, но как-то неубедительно, да и народ зря шуметь не будет – он-то знает всё! Выходит, на этот раз Россия свою выгоду из складывающейся ситуации решила-таки не упускать? С моей столетней колокольни оно, конечно, правильно, только как же «без аннексий и контрибуций»? Хотя они уже наверняка что-то придумали. Нет, эти ребята мне определённо становятся всё более и более симпатичны. С такими большевиками, пожалуй, можно иметь дело, и в такой стране, пожалуй, можно жить. Всё! Как передадут меня конвоиры «современникам», сразу стану налаживать отношения, может, даже чем и помогать стану. А почему бы и нет? Будем вместе строить госкапитализм с человеческим лицом!

По Питеру меня провезли в закрытой машине, и вот уже под ногами он – родной булыжник Петропавловской крепости. Куда это меня ведут? Раньше мне через этот КПП вход был заказан. Дошли до двери с табличкой «Начальник курсов «Штык». Забавное название. Вошли в кабинет. Охренеть! За столом Ольга в полковничьем прикиде. На меня глянула мельком, всё внимание конвоирам.

— Спасибо, товарищи! Дальше я сама управлюсь. Отдыхайте!

Проводила «товарищей» ласковым взглядом, потом перевела на меня взгляд неласковый.

— Ну что, Артуша, набегался?

Меня аж передёрнуло всего. Как была стервой, так стервой и осталась. Знает ведь прекрасно, что меня это производное от моего имени бесит! Конечно, знает. Заметила мою реакцию и лыбится ехидно. Ладно, перетерпим. Говорю скромненько, с лёгким укором:

— Зачем вы так, Ольга Владимировна? Я ведь мириться пришёл.

Ольга коротко хохотнула, несколько истерично, видимо, от неожиданности.

— Ну ты молодчик! Не пришёл ты – тебя привели! Чуешь разницу? Если бы ты действительно пришёл по доброй воле, тогда разговор у нас, может быть, и получился бы. А так…

Что кроется за глубокомысленным «так»: арест, тюрьма, может даже расстрел?

Ольгин голос прервал мои романтические изыскания:

— А так проведёшь некоторое время в казарме, пока ребята с фронта не вернутся и не решат, что с тобой делать.

Вот это уже наглёж!

— Вы что, меня в армию забираете?!

Видно, видок у меня ещё тот, потому как рассмеялась полковничиха от души.

— А почему нет? Ты ведь в наше время срочную не служил? Послужишь сейчас!

Стою, ловлю ртом воздух – она наслаждается. Потом произносит этак небрежно-снисходительно:

— Ладно, не боись, никто никуда тебя не забирает. Никому ты в армии на хрен не нужен. По «физике» может и прошёл бы, а по морально-волевым – никогда! Просто нянькаться с тобой мне недосуг, извини. Так что поживёшь пока в казарме на правах воспитанника, под присмотром курсантов. Вещи твои уже там. Чего смотришь? Иди. Дневальный уже заждался за дверью.

Ничего подобного я, конечно, не ожидал. Потому и ответить ничего не могу – в голове сумбур. Поворачиваюсь и на ватных ногах иду к двери. Слышу вдогон:

— Да. Один совет. Ты курсантов сильно не зли. Они хоть насчёт тебя и предупреждены, но в запале могут бока намять!