Элита

Насильственно проглоченная водка за несколько минут сотворила из симпатичного лица певицы малоприятное свинячье рыльце. Эллада, довольная проделанной работой, сидела в кресле и курила, пуская из дырочек своего пяточка, словно диковинный дракон, аккуратные парные колечки. При этом Вознесенская прихлёбывала из горла водку и слегка похрюкивала, наслаждаясь напитком.

– Мне-то налей! – потребовала Лавандышева. С приобретением новой внешности в сознании её что-то изменилось. Появилась какая-то шальная лёгкость и уверенность в себе. Странным образом улетучилась ненависть к подруге, заставившей выпить. Теперь ситуация казалась ей скорее смешной, нежели страшной, как несколько минут назад. Вознесенская подняла с пола фужер, дунула в него для дезинфекции и накатила подруге полный.

– Держи!

Катерина приняла горячительное, обдавшее носовые пазухи приятным щекочущим ароматом, и с удовольствием выпила. Водка на неё подействовала так же, как действует на автомобиль залитое новое качественное масло. Певица встала с пола, прошлась по комнате, осматриваясь, будто очутилась в гостях впервые, и поинтересовалась:

– Чего делать будем?

– За водкой надо идти! – уверенно заявила Вознесенская.

– А потом?

– Пить, – удивилась телезвезда, – что ещё с ней делать?

– Знаешь, что, подруга, – Катерина лукаво подмигнула, – у меня есть грандиозный план!

– Ну?

– Мы будем пополнять наши ряды!

– Зачем это?

– Чтобы все стали, как мы с тобой. – Лавандышева достала из сумочки косметичку и, раскрыв её, придирчиво уставилась на отражение. – Пойми, все же вокруг нормальные, они над нами ржать будут. А мы звёзды с тобой! Элита! Как нам дальше в обществе быть? Деньги чем зарабатывать? А вот если все такими станут, – она игриво хрюкнула, разглядывая себя в зеркальце с разных углов, – то мы для них так и останемся кумирами!

– Да! Точно! – возликовала Вознесенская, вскочив с кресла, и на радостях полностью осушила бутыль. – А ты не такая дура, как я думала.

– Чево? – насупилась Лавандышева, оторвавшись от самосозерцания.

– Ладно, проехали. Тогда пошли, чего медлить? Накупим водки и всех, кого встретим, будем поить!

– Не-э, нельзя, – остановила певица подругу, – всех, кто превратился, милиция отлавливает и свозит в спецклинику. Там из них тушёнку делают, или ещё чего…

– Да ты что? – испугалась Эллада.

– Сама в газете читала. Если мы с тобой в таком виде покажемся, нас сразу загребут!..

– А мы всех перехитрим! – С этими словами Эллада спешно повязала на голову ажурный платочек, прикрыв им половину лица, и кокетливо состроила заплывшие от многодневного пьянства глазки.

– Да ведь так по улице никто не ходит, сразу раскусят.

– Ходят, – твёрдо заявила телеведущая, – медсёстры так ходят!

– Ну, а мы-то с тобой, что, медсёстры? – спазматически захрюкала Лавандышева.

– Чего ржёшь? Дура!

Вознесенская направилась к шкафу и, покопавшись в нём, извлекла недвузначный наряд. На вешалку нанизана была белоснежная форма медицинской работницы, предназначенная вовсе не для работы в лечебном заведении, но для постельных утех. Лавандышева, всегда подозревавшая подругу в страсти к изощрённым секс-играм, склизко улыбнулась и порозовела.

– Правда, у меня он один, – оповестила Эллада, невольно вспоминая свою практику по освоению интимного ремесла, давшего такой большой карьерный взлёт, – но тебя можно нарядить в это… – Вслед за костюмом медсестры из шкафа появился кожаный комбинезон со множеством металлических заклёпок и шнурков.

– Это что?

– Женщина-кошка! – гордо заявила Лавандышева. – Елознер очень меня в нём любил.

– Этот старый хрен? Ну, ты даёшь, – похвалила подруга, – и его, значит, окучивала?

– Ага, – кивнула телезвезда, – аналитик-сифилитик. Он в своих загранкомандировках такую экзотику порой подхватывал, что не знала прям, как лечить. Денег угрохала вагон! У него ещё кличка была – Коллекционер. Слышала?

– Слышала. Только я думала, потому что он коллекционирует матрёшек. У него их, говорят, дома несколько тысяч, – отозвалась Катерина, придирчиво рассматривая кожаный костюм.

– Ага, матрёшек… Мандавошек!

Обе перевоплощённые хрюшки визгливо прыснули.

– Мне великоват будет, – заявила подруга телезвезды, протягивая порнокостюм обратно хозяйке.

На это Вознесенская отреагировала злобным сопением и взглядом, от которого у Лавандышевой похолодели кончики пальцев.

– Хотя нет, – мгновенно поправилась певица, быстро переоценив размер, – в самый раз! Мы же с тобой как сестрички, – улыбнулась она примирительно.

– Одевайся.

Через двадцать с небольшим минут из подъезда элитного дома на улице Тверской вышли две замаскированные светские львицы, видом ничем не отличаясь от работниц интимных эскорт-услуг. Вознесенская – в образе медсестры, с сексапильной марлевой повязкой на лице, в почти прозрачном белом халатике, таком коротком, что розоватые половинки ягодиц, слегка подёрнутые целлюлитом, задорно выглядывали из-под него и доступны были для обозрения каждому.

И Лавандышева, обряженная в чёрный кожаный комбинезон, эффектно подчёркивающий притягательные формы певицы. Безобразное лицо Катерины пряталось за кожаной шапочкой-маской. Маска полностью скрывала новообретённый певицын нос, и видны окружающим были только её бесстыжие глаза и ярко накрашенные пухлые губы.

Первой шла медсестра Эллада, на плече у которой покачивалась белая кокетливая сумочка с красным крестом, а внутри булькала последняя литровая бутылка водки.

– Вот шалавы, совсем стыд потеряли! – заявила старушка у подъезда, сидящая в компании ещё двух пенсионерок. Сами старушки жили в соседнем доме, вовсе не элитном, и не таком благоустроенном, но сидели всегда непременно у этого. Почему? Потому что, сидя возле подъезда привилегированного строения, всегда можно встретить какую-нибудь знаменитость, проживающую здесь или спешащую к кому-то в гости, и обсудить её, полив с ног до головы грязью. Для старушек занятие это было сродни работе творческой, доставляющей огромное душевное удовлетворение, но не приносящей ни копейки. Как, например, написание картин для какого-нибудь неизвестного художника.

– Небось, от Шмульгина идут, – предположила вторая старушка, злобно глядя на молодых стройных девиц, цокающих по асфальту непомерно длинными каблуками.

– Всю ночь кувыркался, поди? Композитор-кобелище! – подтвердила третья, мечтательно закатив глаза, к композиторским окнам, выходящим во двор.

– Тьфу, мерзость! – составила резюме первая пенсионерка.

Подруги остановились напротив сплетниц, и Вознесенская, шатнувшись, повернулась к ним.

– Чего пялишься? – пьяно выговорила Эллада. Она услышала последнюю фразу, обращённую в их адрес, и это её задело. – Чего не нравится, старая кляча? Сидят тут, кошёлки…

Старушка, нисколько не страшась молодой потаскушки, нагло уставилась на неё, уперев руки в боки.

– У-у-у, блянища! Иди, иди, пошевеливайся! – огрызнулась старушка. Она совершенно не узнала в столь развратном обличии известную телеведущую, чьи передачи любила всей душой и смотрела регулярно.

Эллада вдруг, будучи сильно пьяной, обиделась страшно на это народное непризнание и, воинственно прихрюкнув, заявила:

– Да ты хоть знаешь, кто я? Я звезда!

Старушка матерщинно ответила в рифму, кто Эллада по её мнению.

– Что? – опешила Вознесенская.

– Пойдём, пойдём, – потянула подругу певица, – что ты с чернью всякой общаешься?

Однако оскорблённая знаменитость отступать не собиралась.

– Ну-ка повтори? – потребовала она.

И старушка, с особенным удовольствием, повторила.

– Ах ты, сука старая! Птеродактиль в платье! – завопила Вознесенская и решительно двинулась к скамейке. Пенсионерки, предчувствуя, что дело может дойти до рукоприкладства, проворно вскочили и, сдав неприятелю оккупированную скамеечную территорию, заверещали на весь двор:

– Это что ж делается! Граждане, смотрите скорее! Вот до чего сучки-проститутки дошли, на пожилых людей кидаются! Звоните в милицию, щас их быстро определят!..

Эллада остановилась, в растерянности глядя по сторонам. Старушечьи вопли и впрямь привлекли внимание праздно сидящих во дворе жильцов, которые живо повернулись в сторону замаскировавшихся звёзд. Это было крайне нежелательно. Привлекать к себе столько внимания в планы коварных свинооборотней не входило.

Эллада, погрозив крохотным кулачком старушке-матерщиннице, взирающей на неё, как на какую-то тлю, бессильно отступила, хрипя проклятья.

Подруги быстро покинули двор под завывания победоносных пенсионерских голосов и насмешливые взгляды разомлевшей от жары публики. Затаившись в тени арки, Вознесенская хлебнула водки и немного успокоилась.

– Ну, я этой мымре ещё покажу! – пригрозила она.

– Да будет тебе, – успокоила подруга. – Кто она, и кто ты!

– И то верно, – горделиво согласилась Вознесенская. Она ещё раз хлебнула живительной влаги. – Если кто спросит, мы тут недалеко в кино снимаемся, а сейчас в кафе идём, перерыв у нас. Поняла? – наставила подругу она.

– Ага, – певица кивнула и тоже приложилась к бутылке. В кожаном комбинезоне ей было очень жарко, и оттого она пыхтела, издавая новым носом булькающие неприятные звуки.

– Значит, план такой, – тихо скомандовала Эллада, – сейчас первую прохожую хватаем и напаиваем. Посмотрим, что будет.

– Ага, – кивнула Лавандышева, истекая потом.

И они затихли, ожидая первую жертву.

Именно в этот самый момент Наталья Андреевна Нистратова, взволнованная, с тревожным рассеянным взглядом, шла по Тверской улице мимо дома № 16. Она проходила возле арки, где притаились коварные знаменитости. Взволнована она была потому, что днём встретила возле подъезда своего дома алкоголического соседа Семёныча, который принёс страшную весть. Оказывается, вечно пьянствующий старик видел, как сегодня её мужа Елисея в компании двух подозрительных типов задержала милиция.

– Один – явный уголовник, а второй – араб какой-то, или грузин! – заявил он, сально косясь на разрез юбки Натальи Андреевны. – А может, и террорист чеченский! – выдвинул версию алкаш.

Супруга Нистратова ни за что бы не поверила спившемуся старику, если бы тот был подшофе и нёс вечную ахинею про родовую принадлежность к графу Суворову, праправнуком которого он якобы является, или про тайный заговор правительства, направленный на уничтожение генофонда нации. Но Семёныч был трезв. Трезв уже три дня! Удивительным образом с выпивкой он завязал, что казалось совсем уж невероятным событием, похлеще, чем происшествие с телебашней.

– А вы, никак, трезвый? – изумлённо осведомилась Нистратова.

– Я теперь, Наталья Андреевна, не пью! Алкоголь – это яд! Сознательность во мне проявилась, – сказал он, намазывая непослушные волоски на блестящий череп, и, хотя в голосе обнаруживалась некоторая твёрдость, в глазах, между тем, сквозила тоска. Завязал Семёныч, как и многие другие, страшась кошмарного перевоплощения.

– А где же вы Елисея видели? – перебила взволнованная супруга, пытаясь отстраниться от завязавшего соседа подальше. Он, обретя новый статус гражданина непьющего, теперь, пытался сообразить себе новый имидж, в связи с чем надел относительно приличный пиджак и надушился одеколоном. Но одеколон источал подозрительный приторно-перегарный аромат.

– Дык возле магазина, – ответил Семёныч.

– Какого магазина?

– Ну, этого, – почесал макушку завязавший, – где блинная…

– Бог ты мой!

И Наталья Андреевна, несмотря на то, что надо было в поликлинику на работу, помчалась, сопровождаемая плотоядными мутными глазками соседа, вызволять супруга из плена милиции. А дел на работе было немало. Толпы родителей с детьми тянулись по коридорам лечебного учреждения, настойчиво штурмуя кабинеты врачей. Из-за происходящих в стране событий множество детишек, пристращённых к каждодневному просмотру телевизора и вдруг лишённых излюбленной забавы, впали в депрессию. Кто-то, наоборот, истерил, требуя от родителей вернуть всё, как было. Но что они могли вернуть? Понятное дело, ничего. Видеомагнитофоны не работали, компьютеры висли, и мультиков с ужастиками не показывали. Детишки рыдали и не давали родным нормально отдыхать после рабочего дня. Наталье Андреевне, к примеру, стал известен один случай дикого шантажа: мальчик десяти лет заперся в ванной и пригрозил повесить на бельевой верёвке кошку, если ему немедленно не включат любимый сериал с грудастой бразильянкой Лючией Мендес в главной роли. Родителям пришлось выбивать дверь. Кошка, к счастью, была спасена, а террорист выпорот ремнём.

Но были и по-настоящему трагические случаи. Один из них произошёл в многодетной семье Дурденко. Рассказала об этом Наталье Андреевне подруга, педиатр Сонечкина, по телефону, не далее, как вчера.

Пятеро братьев, каждый с разницей в возрасте примерно в год, вообразили отчего-то, что в исчезновении телесигнала виноват их сосед, ветеран Великой Отечественной войны Анатолий Фокич Сусальников. Одинокий ветеран слыл среди соседей радиолюбителем и изобретателем. То антенну какую прикручивал на чердаке, чтобы зарубежный телесигнал поймать, то детишкам ради забавы робота из старого утюга мастерил. В общем, как говорится, на все руки мастер. Творил, что называется, чудеса из подручных материалов. Добрейшей души был человек. Но братья Дурденко отчего-то подумали на него.

Связанные родством малолетние негодяи, поклонники, между прочим, телесериала «Кошмары семейки Кросби», позвонили старику и когда тот, дошаркав до двери, взялся её открывать, повернули тумблер распределительного щита, от которого заблаговременно протянули к внешней ручке замка провода. Старик, прошедший войну, сталинские репрессии, крушение союза и прочие катаклизмы, в этот раз оказался не так стоек, и пал, сражённый электрическим током, словно обугленный молнией ссохшийся дубок. Эту сцену наблюдала в глазок соседская старушка Пирамидонова, которая и сдала детишек, позвонив по телефону 02.

– Вот какое поколение растим, – чуть не плача, жаловалась в трубку Сонечкина. А Наталья Андреевна молча кивала и поглядывала на дочерей, опасаясь, как бы с ними, чего доброго, не вышло подобных мерзостей.

Но подобные случаи были единичными, в основном несчастные отпрыски тихо переживали потерю своего любимого развлечения: плакали, кручинились в депрессии, и бойкотировали обед. Поликлиника не справлялась с потоком страждущих родителей и рыдающих чад. В столь сложной ситуации заведующей надлежало быть на рабочем месте, но Нистратова мужа любила сильно, и потому рассудила так: дети, конечно, цветы жизни, но цветы-то чужие! А муж – свой! Родной! А следовательно, дороже!

Проходя мимо арки дома № 16, Наталья Андреевна увидела, как из неё появились две престранные дамы. Одетые, как натуральные шлюхи из дешёвого американского кино. Одна в бесстыжем халатике медсестры, другая в кожаном порнокостюме, довольно сексапильном, но уж точно не предназначенном для прогулок по городу. Обряженные в пошлую одежду увидели заведующую и, быстро о чём-то пошептавшись, направились к ней.

– Женщина! Девушка! Извините, ради бога, – начала та, что изображала медицинскую работницу. Голос её показался Наталье знакомым, но каким-то странным, словно говорила та, нацепив противогаз. – Можно вас на минуточку?

– Я очень спешу, – попыталась избежать контакта заведующая.

– Но это крайне важно! – присоединилась вторая, в кожаной маске с коротенькими треугольными ушками.

Наталья Андреевна, будучи по природе человеком отзывчивым, обречённо остановилась.

– Дело в том, что у нас… – продолжила медсестра заплетающимся языком, – вы не смотрите, что мы так одеты. Мы артистки, в кино снимаемся, – оправдалась она, увидев недоверчивый взгляд заведующей, – у нас несчастье произошло…

«Пьяные они, что ли? – подумала Нистратова. – Хотя нет, позвольте, как это может быть? Сейчас никто не пьёт…» – А сама участливо ответила:

– Да-да, я вас слушаю? Что за несчастье?

– Тут такое дело… вот… – медсестра любовно подхватила Нистратову за руку, увлекая в глубь арки, – …посмотрите, это очень важно!..

Наталья Андреевна нехотя пошла с незнакомкой. Она что-то предчувствовала. Что-то нехорошее. Но это её не остановило. Возле стены, куда распутно одетые дамы привели её, стояла сумочка с красным медицинским крестом на боку.

«Может, розыгрыш?», – подумала Нистратова, озираясь по сторонам.

Вторая, что была в кожаном комбинезоне, подняла сумку и с наигранной тревогой раскрыла.

– Сейчас, сейчас мы вам всё объясним, – пообещала она. Медсестра тем временем встала так, чтобы заведующую не было видно со стороны улицы, загородив её своим развратным силуэтом.

А из-за угла арки в это время за сценой наблюдали две пары пытливых глаз. Надо признаться, со стороны наблюдатели выглядели весьма необычно и крайне странно. Противоестественно даже. Слегка высовывая из укрытия длинный острый нос, на когтистых задних лапах стояла большая серая крыса. Рядом с ней, а точнее, за ней, также на задних лапах, за сценой нападения на заведующую детской поликлиникой наблюдала кошка чёрной масти с огромным пушистым хвостом. Передними лапами она по-шпионски опиралась на кирпич и опасливо прижимала к головке уши, чтобы те не торчали из-за угла. Кошка, надо признаться, тоже была размеров немалых, прямо не кошка – рысь. На правой лапе у неё блестел миниатюрный перстень с красным рубином. Крыса же вообще имела при себе крохотный бинокль, в который она и смотрела на трёх женщин.

– Она! – радостно сообщила крыса писклявым голоском.

– Шеф! – произнесла кошка шёпотом, поднеся перстень к пасти. – Она здесь, в Москве, на Тверской. И ещё какие-то две с ней.

В микроскопическом наушнике, таящемся в ушной раковине пушистого зверька, раздался властный низкий голос:

– Передавай координаты.

Кошка прищурилась, словно на мордочку ей попал солнечный луч, вытянула пушистую лапу, выставив вверх тонкий коготок, посмотрела, точно в прицел, на острый его кончик и произнесла: И в этот самый миг вокруг женщин полыхнуло белым огнём, и все три дамы в арке исчезли. Бесшумно и мгновенно, словно и не было их там никогда.