Смагин сидел на перевёрнутом ведре в тени небольшого, сложенного из природного камня сарая. Он выглядел старше своих лет, как и многие молодые люди, выдернутые из обыденной мирной жизни и поставленные в условия, в которых принцип «лучше быть победителем, чем побеждённым» приобрёл самый что ни на есть нериторический смысл. Андрей Смагин вспомнил предшествующий его новому назначению разговор с товарищем Листером, который, к его удивлению, не только не попрекнул его непролетарским происхождением, но даже сделал позитивный упор на этом факте. «Средняя интеллигенция также ощущала на себе гнёт самодержавной косности и не могла с максимальной отдачей физических и умственных сил служить своей стране, реализовать себя в полной мере, – сказал тогда Отто Листер. – А теперь пришло время выложиться на полную – так, как того требует новое время!» На слове «новое» он сделал мощное ударение и выжидающе посмотрел на Смагина. «Страховская мужская гимназия – солидное заведение, это и много, и мало. Смотря с чем соотносить. Соотносите с необходимостью в кратчайшие сроки построить мощное государство, где никто не будет обделён. Вы меня понимаете?» – продолжил Листер.

Понимаю, ещё как понимаю, подумал Смагин и передвинул ведро поглубже в тень. Он отметил одну странную деталь. Неоднократные попытки погрузиться в воспоминания заканчивались неудачей. Он пытался мысленно пройти по московским улицам тех лет. По Садово-Спасской, где находилась гимназия, по полюбившимся Мясницкой, Лубянской, Никольской… И не получалось. Ему казалось, что это все было настолько давно и теперь скрыто так далеко, что его разум не в состоянии преодолеть эти время и расстояние. Революция, гражданская война настолько спрессовали жизненное содержание, что стена, выстроенная из этого концентрированного материала, закрывала путь к прошлому.

Ну, а по поводу «много-мало», конечно, прав товарищ Листер, подумал Смагин, – учиться надо! Но – как и когда? Он всерьёз подумывал об институте красной профессуры и даже решился. Однако был включён в особую петроградскую группу, ориентированную на обезвреживание Леньки Пантелеева. Банда действовала дерзко, не без бравады. Её «подвиги» обрастали слухами, и даже упоминание о ней вызывало панический страх обывателей. Особая группа несколько раз выстраивала хитросплетённые ловушки – бандиты их обходили. Это невозможно было объяснить везением или чутьём – банду предупреждали. К такому выводу пришёл Смагин. И ещё его смутил тот факт, что банда не грабила государственные учреждения, только нэпманов. В народе это вызывало немое одобрение, это понятно. Но почему они не грабили? Там тоже хватало, чем поживиться. Возможно, банда управлялась внешним источником, и этот источник был близок к государству – это был второй вывод. Своими соображениями Смагин поделился с начальством. Затем состоялась беседа с товарищем Листером, и вот теперь он здесь, на солнышке. А его бывшая группа тщетно пытается обезвредить банду Леонида Пантелкина – такова настоящая фамилия главаря…

Смагин услышал голоса приближающихся рыбаков, встал, поправил выцветшую гимнастёрку и вышел им навстречу. Подхватил ручку корзины, что держал мальчик, чему Кирилл явно не препятствовал.

– Знатный улов, я такого никогда и не видел, – с искренним восхищением сказал Смагин, не видевший морского улова ни разу в жизни, с интересом рассматривая содержимое корзины.

– Раз на раз не приходится. Бывало и лучше. А бывало… Всякое бывало…

Занесли корзину в домишко – женщинам есть, чем заниматься. Мальчуган разложил в тени инвентарь. Смагин осторожно, но настойчиво взял деда под локоть и увёл в сторонку. Дед не возражал и был полон внимания. Но сразу разговор не состоялся. Дед с досадой похлопал себя по карманам и вернулся в дом. Быстро возвратился, в руках кисет и обрывок газеты. Скрутил самокрутку, задымил. Видно, в домике, когда заносили корзину, Смагин задал старому рыбаку какой-то вопрос и слова деда Михаила были ответом:

– А что людей-то пугать? Люди, они сюда из Феодосии, кто как может, добираются. Двадцать вёрст по такой дороге… А до Феодосии… Лучше и не думать. Любят они это место, душой сюда стремятся. Большие люди, сам знаешь. Зачем их, людей таких знатных, пугать-то? Сказки эти давно здесь сказывают.

– Пугать никого и не надо. Не за этим мы здесь. Посмотрим, разберёмся. Где выдумка, где быль, – сказал Смагин, посмотрел по сторонам, глянул на солнце, зажмурился, чихнул, махнул рукой и продолжил: – Чудные у вас места, здесь без сказок никак нельзя. Все – как в сказке.

– У нас тут в прошлом годе зверь объявился. Скот пропадал, рожки да ножки только и находили. Людей пугал. Дракон, говорили. Верить – не верить? Гад, словом. Солдат присылало начальство. Ловили. По берегу искали. Неужто он и в воде, и на суше обитает?

– Кто он? – с хитрецой спросил Смагин.

– Гад этот. Кто ж ещё? – выпуская густую струю дыма, сказал дед.

– Как знать, как знать. Задачка! – Смагин нагнулся к деду, принюхался. – И табак хорош!

– Конь недавно пропал. Добрый, рабочий.

– Беда. Животное в хозяйстве нужное. Поговаривают, чужаки здесь.

– Имеются такие. Но не балуют.

– Не балуют – это уже хорошо, – оптимистично заявил Смагин. – А скажи мне, дядь Михаил, как мне с большими людьми, что отдыхают здесь, свидеться?

– Ну, это просто, проще нет. Не любят, они, правда, когда беспокоят их. Провожу, если надо. Иль дорогу укажу. Писатели, художники, чудной народ. Интересный. В доме Волошиных они собираются.