Глава 10. Прозрачное, как хрусталь, вещество
– Алло.
– Ну, давайте… заходите, мил человек… на расправу.
Ёкает сердце. Хочется швырнуть всё к чёртовой матери, швырнуть им в лицо ихние хвалёные микроскопы-телескопы-хреноскопы, уйти в никуда, неважно, куда, уйти…
А не уйдёшь, так воспитан, что не уйдёшь, нахлынывают воспоминания, ещё со школьной скамьи, стою у доски, училка, идиотина, думает, что она острит, класс ржёт, выродки долбаные, выбегаю в коридор, хлопаю дверями, бегу домой, и мать мне потом выговаривает: ты не имеешь права так поступать, кто, кто тебе дал это право…
А им кто дал право…
Дрель Дрелич смотрит на меня. Нет, он ещё варежку свою не разинул, он ещё только намеревается, он ещё раскладывает по столу какие-то бумажки…
– Ну что… дорогой… как жизнь?
– Р-работаем, – отвечаю.
– Эт хорошо. А вот скажи мне, мил человек, а что у тебя в школе по астрономии было?
Отвечаю честно:
– А у нас в школе астрономии не было.
– Оно и чувствуется. А ты скажи мне, мил человек, а какого ж чёрта у тебя солнце-то что ни день, то выше поднимается?
Так и хочется ляпнуть: а кто ему запретит.
– Ну… осень.
– И что же?
И то же…
– Ну… солнце…
Стою, как нашкодивший ученик.
– Солнце…
– Солнце-то по осени опускаться должно, а оно у вас вверх. Идите, переделывайте, горюшко моё…
Иду. Переделываю. Ненавижу эту самодовольную харю и этот самодовольный тон, так бы и расстрелял его из чего-нибудь, неважно, из чего. Как в универе, стоит какой-нибудь лектор у доски, мозг выносит, и на парте уже кнопка пририсована «выключи лектора», и студент какой-нибудь потихохоньку заходит в аудиторию, и делает вид, что расстреливает лектора, пока тот его не видит…
Поднимаюсь в обсерваторию, не сразу понимаю, что тут стало на несколько человек больше. То есть, не на несколько.
Их было пятеро.
Пятеро в масках, я ещё подумал, почему в масках, грипп у нас, что ли, ходит, да нет, от гриппа вроде бы чёрные маски с прорезями не надевают… и вообще…
– Чем… обязан?
Не договариваю. Оторопело смотрю на направленные на меня пушки. Домечтался. Додумался. Не, вы не поняли, парни, не в меня, не в меня, вон там, на два этажа ниже, Дрель Дрелич сидит, скотина паршивая, вот в него, пожалуйста, и разрывными, и чтобы мучился подольше…
О чём я думаю….
– Мой дорогой друг…
Вздрагиваю от его голоса.
– Мой дорогой друг, я думаю, мы не погрешим против истины, если скажем, что вы располагаете одним из мощнейших телескопов в мире.
– Ага… располагаю… то есть, не я… то есть… ага…
– И, насколько нам известно, мой дорогой друг, вы имели честь лицезреть в данный телескоп далёкий мир будущего?
– Имел.
– Отлично. В таком случае, не соизволите ли вы показать нам эту, так сказать… землю обетованную?
Хочу сказать: соизволю. Что-то прорывает внутри:
– Пушки… уберите.
– Прошу прощения, что?
– Пушки…
– О, мой неосведомлённый друг, это называется пистоли… ваши познания в истории оставляют желать лучшего…
Настраиваю телескоп, никуда не денешься. Да и вообще, что такого… ну захотели люди посмотреть, ну что с того… Дрелич зайдёт, скажу, а они мне пистолями своими угрожали, или как это называется… ещё бы Дрель Дрелича подстрелили, цены бы им не было…
О чём я вообще…
– Вот… смотрите… вон там, между пустотой…
Они смотрят. По очереди. Задним числом думаю, что мог бы смотаться отсюда, или прихлопнуть их… один пятерых. Или… или…
…поздно спохватился, вон, снова уставились на меня, все пятеро…
– Большое спасибо, наш дорогой друг… а теперь не будете ли вы столь любезны, что покажете нам музей летательных аппаратов, который находится здесь же?
Хочу сказать, что сегодня музей на клюшке, не работает. Вспоминаю про пистоны, или что у них там, не говорю. Долго копаюсь с ключами, ну не любят меня ключи, так и рвутся из рук. Задним числом думаю, что какой-нибудь Ален Делон или Брюс Уиллис на моём месте что-нибудь сделал бы… что-нибудь… интересно, что – что-нибудь… и вообще, мне самому интересно узнать, чем дело кончится…
– Не… нельзя!
Неужели это я кричу, нет, я не умею так кричать, а что ещё делать, когда эти пятеро самозабвенно разбирают аппараты, которые должны были летать, но так и не взлетели, мастодонты отечественной авиации… как там про них ещё экскурсовод говорит…
Снова вижу пендели, или как их там. Мне в руку падает горсть золотых монет. Они как-то тоже по-похожему называются, пи… пистоли… пистойи… пи… а вот, пиастры, пиастры, пиастры…
– Герберт, друг мой, вы были абсолютно правы, здесь мы найдём всё, что нам нужно для полёта.
Это один из них обращается к кому-то. Не знаю, к кому. Знаю, что не ко мне. Хотя бы потому, что я не Герберт.
– Мсье Жюль, если эти многострадальные аппараты так ни разу и не взлетели, с чего вы взяли, что они полетят сейчас?
– От вас не ожидал, Артур… честное слово, мне казалось, что вы как никто верите в успех предприятия.
– Никогда не основывал свои действия на слепой вере, всегда опираюсь на точные данные науки…
Что они делают… смотрю, как из обломков дельтапланов, кукурузников, боингов, собирают нечто… нечто…
Чёрт…
Только сейчас понимаю, что мог сбежать. На тридцать три раза мог сбежать. Нет, опоздал, прощёлкал, Герберт уже смотрит на меня, кажется, это Герберт… многозначительно подмигивает, мол, всё будет хорошо…
Мне так не кажется.
Тихохонько-тихохонько по стеночке подбираюсь к двери, эти пятеро вроде не видят, так поглощены своим хренолётом, что меня не видят. Выскальзываю в коридор, спотыкаюсь, вот, блин, как всегда, когда надо тихо, не могу я тихо, органически не могу…
Выискиваю телефон, ну ты у меня только выпади из рук, ты у меня только разбейся, падла…
Набираю…
Ноль-ноль-два…
Интересно, что это за номер… и номер ли… и куда сейчас полагается звонить, когда врываются пятеро с пенделями или с чем там…
Гудки…
– Здравствуйте. Вы позвонили в районное отделение полиции. Для связи с оператором нажмите нуль или оставайтесь на линии…
Вот, блин…
Ну, скорее же…
Смотрю на дверь, так и жду, что она распахнётся, вылезет кто-нибудь из пятерых… Как в детстве, когда лез в буфет, тихохонько-тихохонько, оглядывался, во-от, войдёт кто-нибудь, во-от, увидит…
– Полиция слушает.
Чёрт, это же мне…
– Говорите!
Говорю. Шёпотом, чтобы не услышали:
– Вологодская семнадцать. Обсерватория. Пятеро в масках ворвались… угрожали оружием…
– Говорите громче!
Да не ори ты так, они услышат, мне вообще не жить…
– Адрес ещё раз!
– Вологодская, семнадцать!
Услышали. Точно услышали. Не могли не услышать. Дамочка в телефоне бормочет что-то, что будем через сколько-то минут, ну вот как застрелят вас ко всем чертям, и обсерваторию взорвут, вот так полиция и приедет…
Блин.
Почти физически чувствую на себе взгляд. Кажется, это месье Жюль. Или нет, другой парень, его назвали Райт. Стоит за спиной, смотрит, сжимает свою пиастру или что у них там, из чего стреляют…
– Любопытная штуковина… – осторожно берёт телефон у меня из рук.
Сжимается сердце. Берите, берите мой самсунг, только меня не трогайте…
– Вы не возражаете, если мы снимем чертежи с вашей переговорной машины?
Не понимаю, о чём он. На всякий случай, говорю:
– Н-не возражаю.
– Большое спасибо, вы очень любезны. Что же, мой дорогой друг, мы надеялись оставить вас в живых, но…
Я тоже надеялся. Очень.
– …но как вы понимаете, лишние свидетели нам не нужны.
– У меня сын маленький, – вру напропалую, – мать больная…
– …куча бедных родственников, жена – инвалид детства, вы являетесь директором сиротского приюта… – в тон мне добавляет Райт, – сожалею, мой друг, вам придётся…
…рушится мир.
– Отправиться с нами.
Он подталкивает меня в затылок своей пистолей, надо же, даже слово вспомнил. Вот, блин… ваше слово, товарищ маузер… как по воздуху поднимаюсь в обсерваторию, смотрю на жуткую хрень, собранную хрен знает из чего, да не смешите меня, да даже не говорите, что это… это… полетит…
Меня сажают куда-то между Гербертом и мсье Жюлем, где эта долбаная полиция, моя милиция, блин, меня бережёт…
Трещат винты.
Завывают двигатели, собранные невесть из чего.
Хочу спросить, куда мы полетим. Не спрашиваю. Догадываюсь.
Герберт поворачивается ко мне, шепчет то ли мне, то ли непонятно кому:
– Он был сделан из слоновой кости… и какого-то прозрачного, похожего на хрусталь вещества…
– Чего?
Спрашиваю, не могу перекричать рёв двигателей.
Раздвигается крыша, показывает панораму ночного неба… Орион бабочкой, Большая Медведица таращит квадратный глаз…
Неведомая сила вжимает меня в кресло, бормочу что-то, да полегче ты, интересно, кому я это сказал…
Плато уходит вниз, вниз, огни города….
Яркая вспышка в темноте ночи.
Ещё.
Ещё…
Рушится мир, рушится наша летучая хрень, ещё успеваю понять: подбили, подбили, м-мать вашу…
Интересно, кто подбил… Из пропасти, из будущего, или с нашего же Плато…
Земля летит навстречу, молюсь непонятно кому, только бы на Плато, только бы на Плато, только бы не в пропасть…
НЕПРИНЯТЫХ ВЫЗОВОВ – 10
Вот, блин…
ВЫЗОВ…
Ну, давай же, вызывайся уже… или этот Райт, или как его там, в телефоне нахимичил…
– Фрее-е-енд!
Ага, дамочка проклюнулась… извелась, похоже, меня нет и нет.
– Ага, френд, френд…
– Ок?
– Ок, ок…
– Игно-о-ор…
Голосок по-детски обиженный.
– Ок, ок… – добавляю, сам не знаю, зачем, – лаа-а-в.
– Лав, лав! – лает в трубку, радуется, только что хвостом не виляет.
Спохватываюсь. Судья смотрит на меня, как на врага народа, ну ещё бы, допрос свидетеля, а я тут кричу непонятно что… Всё, всё, суд идёт, слушаю… что вы там спрашивали…
– Вы подтверждаете, что мистер Райт хотел убить вас?
– Ну… я бы так не сказал.
– Да или нет?
– Нет.
– Но он угрожал вам?
– Да. Под дулом этой своей… пенсталоцци заставил сесть в эту их… машину.
Смешки в зале. Райт смотрит на меня, тихонько кивает. Благодарит. Это младший Райт. Их два. Старший и младший.
Суд оглашает приговор. Быстро у нас как-то всё делается на Плато. А что вы хотели, век больших скоростей…
Слушаю.
Мне кажется, я ослышался.
Нет, быть того не может… нет, я понимаю, пожизненное, или там казнь, но это…
Давненько у нас так никого не наказывали…
– …приговариваются к ссылке с Плато, – судья смотрит на виноватых, – назад по Оси.
Вздрагивают. Все, в зале. Мсье Жюль смотрит на меня так, будто я виноват…
– Я… требую обжалования, – басит Артур.
– Обжалованию не подлежит, – судья кивает конвоирам, – приступайте.
Конвоиры приступают. Ведут виноватых через задний двор к краю плато, за которым начинается прошлое. Отсюда оно еле-еле видно в тумане, всполохи каких-то революций, выстрелы каких-то Аврор, искры поездов, белые грибы атомных взрывов. Если очень-очень присмотреться, можно увидеть далеко-далеко на горизонте карету, запряжённую четвёркой лошадей.
Осуждённых усаживают в вагонетку. Простенькая такая вагонетка на рельсах, на каких в старину спускались в какие-нибудь шахты. Ещё не верю себе, быть того не может, это их нарочно, припугнуть, сейчас скажут – отбой, в тюрьму лет на двадцать, или выпороть публично на площади… шучу.
Не говорят. Смотрю на них, осуждённых, обречённых, вон они, пятеро, мсье Жюль, Артур, Герберт потирает нос, братья Райт…
Ёкает сердце.
Начинаю понимать.
Всё.
Чувствую. Профукал, прощёлкал, продрал, а ведь мог бы автографы выклянчить… тьфу, чёрт, какие автографы, о чём вообще думаю, сейчас побежал бы в библиотеку, раздел классики, а распишитесь на форзаце, пожалуйста…
Да не о том думаю, не о том, мог бы не звонить ни в какие полиции, мог бы улететь с ними… туда… они же знают, как что построить, у них руки куда надо каким надо концом вставлены, и головы тоже… это мы, современные, по сто раз на дню телефон к уху прижимаем, что у него внутри, даже не задумываемся… А эти сразу: разрешите чертежи снимем… Надо бы им как-нибудь потихоньку телефон передать, глядишь, сотовые у нас не в девяносто каком-то году появятся, а раньше…
Бегу к вагонетке, конвоиры отпихивают меня, тьфу, чёрт…
– Постойте! Вы… вы забыли! Телефон ваш…
В спешке сую кому-то телефон, не то Герберту, не то мсье Жюлю, не то Герберт, не то мсье Жюль так же наскоро меня благодарит. Проклинаю себя, что у меня нет при себе флешки, плеера, да и ноутбук можно было им с собой дать…
…и много ещё чего…
Конвоиры сталкивают вагонетку с плато. Артур кивает мне, как старому знакомому, Герберт подмигивает заговорщически, мол, мы-то с тобой понимаем, что происходит, но молчим…
Вагонетка срывается с Плато, катится в пустоту, в дым пожарищ, в грохот сражений, восстаний, революций, краем глаза вижу огромный пароход, идущий ко дну, почему-то мне кажется, что это Титаник, да этих Титаников было как звёзд на небе…
Конвоиры снимают фуражки, кто-то бормочет: аминь.
Ещё смотрю в туман прошлого, ещё пытаюсь увидеть, добрались отчаянные парни до своих времён, или нет. А то, может, загинули где-нибудь там, там, вот сейчас войдёшь в библиотеку, а там половины классиков нет…
Да, вот такие у нас порядки на Плато. Нет, такое редко бывает, но уж если случается…
Помню, как насильника какого-то в прошлое спихнули… что с ним стало, не знаю, я на казни не был, как-то в лом было идти. А вот когда двух отморозков казнили, видел. Девчонки, лет двенадцать, не больше, заманили сверстника за гаражи и забили до смерти. Вот их и спихнули туда… в прошлое, по склону. Они ещё на суде такими орлами держались, а чё мы такого сделали, а он сам, а чё он плеер слухать не даёт… Там, внизу, быстро хвосты поджали, сопли размазывали, ма-а-амочка – в какой-то войне их подстрелили ненароком.
Поделом.
Так что у нас туда, вниз, только за большие грехи сбрасывают. Пару раз каких-то серийных убийц вышвыривали вниз в будущее, туда, где вообще шансов нет…
Так что…
Останавливаюсь посреди улицы.
Вот, блин.
Дамочка.
Эта.
Которая лайк и твит. Только сейчас до меня доходит, что её выкинули из будущего, выкинули из будущего, значит…
ЗНАЧИТ…
На светофоре догорает зелёный, машинёшки снуют туда-сюда, сигналят мне, кто-то орёт, парень, ты чё, жить надоело, тут встал?
Жду очередного зелёного между потоками машин.
Дамочка…
Лайк и твит. Френд и лав.
За что её вышвырнули из её дивного нового мира, за что…
А ведь за что-то скинули. И явно не за красивые глаза… кто её знает… Уже сейчас бабы дадут вперёд сто очков мужикам, и парнишку за гаражами девчонки забили, не кто-нибудь…
Добираюсь до дома, спохватываюсь, что дома у меня убийца, с чего я взял, что она убийца, а кто же ещё, такая хлопнет кого-нибудь, не почешется…
Рывком открываю дверь, что-то бросается мне на шею…
– Ла-а-а-йк!
Отталкиваю от себя это, чужое, непонятное, жуткое…
– Пшла!
– Квест?
– Пшла! Пшла вон отсюда!
Она исчезает. Как-то стремительно исчезает, ага, испугалась, просочилась через стену, кинулась в туман осени…
Перевожу дух.
Только теперь спрашиваю себя: с чего я вообще взял, что она…
С чего я взял…
Выбегаю в осень, оглядываюсь, чёрт, где она…
Хочу позвать по имени – вспоминаю, что даже не знаю, как её зовут…
Между строк
3.1. Ну вот, дорогие ребята, во второй четверти мы подобрались к самому сложному и самому интересному разделу. В этом разделе мы рассмотрим подвижное время.
Начнём с самого простого варианта подвижного времени: точечное время, которое двигается вдоль событий, разветвлённых на несколько вариантов. В этом мире, как нетрудно догадаться, живёт только один вариант событий, остальные существуют в небытие. Особенность данного мира – мы не можем точно сказать, какой вариант событий будет жить, а какой нет, пока точка времени не дойдёт до него.
12
Джордано Бруно бежит от преследователей – до развилки событий, в одном из вариантов его хватаю церковники, в другом – Бруно выбегает на двор, седлает лошадь, скачет в города, где его не преследуют, где его ждут.
Точка времени доходит до развилки, сворачивает на тот путь, где Бруно бежит от церковников. Другой вариант остаётся мёртвым, безжизненным, разбитым на кадры событий: палач истязает Бруно пытками, палач подносит факел…
Колумб смотрит в серебристую даль океана, там, где расходятся два пути: по одному пути корабли Колумба благополучно доплывут до Индии, в другом – причалят к неведомым берегам, где живут люди с красными лицами. Колумб кричит рулевому, тот ещё отчаянно пытается вывернуть руль, доплыть до нужного пути, пути в Индию, но что-то беспощадно относит корабль туда, к неведомым берегам с краснокожими людьми…
– Мистер президент…
Президент делает знак, чтобы ему не мешали. Смотрит в переплетение развилок и вариантов событий – он видит их каким-то внутренним зрением, иначе бы никто не выбрал его президентом. Он видит впереди развилку, видит два варианта событий. Первый вариант, назовём его вариант Эй – Земля раскалывается на кусочки в пламени ядерной войны. Второй вариант, назовём его Би – сильные мира сего договариваются, угроза войны отступает в неопределённое будущее.
Президент медленно – силой мысли – поворачивает время к нужному ему событию. Он это умеет, иначе бы его не выбрали президентом, но он умеет это недостаточно хорошо – поэтому не все хотели видеть его президентом. Время дёргается, ползёт к нужному варианту, не слушается…
Чёрт…
Неужели…
Капризное время доходит до развилки, – о, ужас! – катится к варианту с войной и гибелью, президент пытается его удержать, ну же, ну же, ну же…
Время неожиданно легко перекатывается на вариант событий без войны. Кто-то подтолкнул его. Кто-то с той стороны планеты тоже смотрел на события, толкал время.
Сильные мира сего перекликаются – телепатически, на ментальном уровне, это они тоже умеют, иначе бы не стали сильными мира сего. Отличная работа, товарищ, как у вас говорят, одна голова хорошо, а две лучше?
XII
Как я тебя ненавижу…
Ну что тебе, трудно было помочь мне? Трудно перевести стрелку, тьфу, время, на нужный вариант? А я ведь тянул время на развилку, где мы не поссорились, тяну-ул… Я, конечно, время передёргивать не умею, я тебе не какой-нибудь царь-бог, но всё-таки что-то получалось, сдвигалось окаянное время…
И на тебе…
Это ты всё испортила, со шторочками со своими, с истериками со своими, а-а-а, ты меня не лю-у-убишь, с хлопаньем дверями, вот и передёрнула время на вариант событий, где мы рассоримся в пух и прах.
Так что помогать тебе и не хочется. Вот сейчас, когда пьяный лихач уже несётся на тебя, и ты отчаянно пытаешься передёрнуть точку времени на тот вариант событий, где этот лихач врежется в столб, в стену, перевернётся ко всем чертям, не заденет тебя…
Ну же, ну же, ну же…
Вот, блин, должен думать, как тебя спасти, а только и вспоминается, как ты хлопала дверями: ты меня не любишь, я тебя ненавижу…
Ну же…
Ещё передёргиваю время, ещё пытаюсь что-то исправить, ещё не сразу спохватываюсь: упустил…
