Тридцать девятая. Опять о карточном долге, и ещё о том, как жил тайный советник Политковский

ОТРЫВКИ ИЗ МЕМУАРОВ «ЗАПИСКИ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОЙ ДАМЫ»

Вот весьма любопытная, как мне кажется, добавка к предыдущей главе.

В записках одной любознательной дамы я нашёл воспроизведение собственных слов Политковского гостям — это объяснение того, как сам Александр Гаврилович говорил о возникновении миллионного долга Саввы Яковлева. Вот соответствующий фрагмент из сих записок; они именно так и называются — «Записки любознательной дамы», текст анонимный, но вполне, судя по всему, достоверный и довольно-таки живописный:

«— Да, дамы и господа. Я-таки выиграл у отставного кавалергардского штаб-ротмистра Саввы Яковлева более миллиона рублей серебром. Сущая правда. Не преувеличиваю ни на йоту. Прошу уж верить. Он был совсем молодой человек тогда. И я, конечно же, уважил просьбу проигравшего не брать с него всю сумму долга сразу (деньги всё ж таки не малые, а он и в права наследства не вступил тогда). Савва брался выплачивать мне по частям по десяти процентов с миллиона, что составляет сто тысяч рублей серебром. Вот на эти самые деньги я и живу и приёмы мои устраиваю… И этот в том числе» — тут Политковский широко развёл руками и улыбнулся своей обворожительной улыбкою. Одни при этих словах скептически ухмыльнулись, другие же глядели на него с прямым восхищением, они полностию поверили, на что Александр Гаврилович, как видно, и рассчитывал. Весьма интересно, что среди слушавших находился и сам Леонтий Васильевич Дубельт, персона наиважнейшая. Всё ж таки начальник штаба отдельного жандармского корпуса, главный ловец врагов империи нашей. Так вот, сей Дубельт буквально ловил каждое слово, сказанное в тот вечер Политковским, а потом подошёл и громко сказал, что восхищён благородством Александра Гавриловича в отношении к молодому игроку. Но при этом как-то очень уж иронически щурился. Но это я приметила, большинство на прищуривание жандармского генерала внимания не обратило, а было потрясено тем громадным уважением к хозяину дома, что выказал Леонтий Васильевич».

Может, Александр Гаврилович сказал и правду, но только жил Политковский отнюдь не на сто тысяч рублей в год. Тут он точно занизил, и очень даже сильно занизил. Может, спутал год с месяцем? Хе-хе, это я шучу. Просто поскромничал он, не иначе, или забыл пару нолей приписать.

Дабы представить, насколько основательно, мощно и размашисто жил Политковский в последние годы своей жизни, приведу сохранившееся описание его квартирки — это ещё один фрагмент, почерпнутый все из того же источника — «Записок одной любознательной дамы»:

«Жилье Политковского трудно назвать квартирой — это апартаменты аж в три этажа. Покои были меблированы по самой последней моде. Одна гостиная сменяла другую. В них стояли золотые, серебряные, бронзовые изделия, возвышались фарфоровые сервизы, изготовленные известнейшими европейскими мастерами. И все это сверкало и переливалось от сияния свечей многочисленных хрустальных люстр и бра. А в укромных местах манили к себе диванчики и кушетки, самых разнообразных форм кресла и стулья, приглашая желающих отдохнуть, а то и развлечься игрой в карты за ломберными столами. И приёмных дней не было. Все 365 дней в году были приёмными».

А вот чрезвычайно любопытное, как мне кажется, описание того, как Политковский проводил свои вечера, когда находился вне дома, это всё из тех же «Записок любознательной дамы»:

«В то время посетители итальянской оперы в Петербурге не столько слушались и восхищались пением и игрой заезжих звёзд, сколько показывали свои наряды. Но Политковский здесь превзошёл всех и вся. Вообще он во всех театрах столицы имел литерные ложи, а в Большом занимал ложу напротив главной (царской). И по убранству она ни в чём не уступала последней. Ложа была в бархате, дорогих тканях, зеркалах, бронзе и с изысканной мебелью. В прилегавшей к ложе комнате поставлен был стол с серебряным самоваром и всевозможными редкими закусками, дорогими винами, рядом — несколько корзин с шампанским. Все знакомые, бывшие в театре, имели обыкновение обязательно во время антрактов и особенно после спектакля навестить Политковского в ложе, отужинать с ним — стол бывал накрыт до сорока кувертов. После этого гости отправлялись в дом Политковского, дабы продолжить ужин… И там уже начинался настоящий пир, удивительный по роскоши и изобилию. Шампанское же там не кончалось никогда».

Да, Александр Гаврилович проживал отнюдь не на сто тысяч в год! Тут и говорить не о чем.

Шиковал Политковский, надо признать, вовсю, и, конечно же, на инвалидские денежки, а не на карточный выигрыш. Просто сим карточным выигрышем он довольно долгое время прикрывался.

И власти верили или же просто не обращали внимание на то, что великий карточный выигрыш Политковского покинул пределы реальности и обратился уже в какую-то даже мифическую величину.

И всё же разоблачение сверхигрока было не за горами, оно было неминуемо, хотя сам Политковский в самонадеянности своей рассчитывал, как видно, вечно дурачить петербургское общество, председателя комитета о раненых, военного министра и даже обитателей Зимнего, Аничкова и других дворцов.

Неужто он всерьёз верил, что беспроигрышную карту грандиозного карточного выигрыша можно разыгрывать без конца?!

Думаю, что и в самом деле Политковский верил.

Такой уж это был человек, необычайно оптимистический и беспримерно наглый при этом. И вообще слишком долго почивал на лаврах, и слишком долго попустительствовали ему.

Собственно, сомнения в этом уникальном выигрыше в петербургском обществе проскальзывали не раз, хоть и спорадически, разрозненно, и они тонули в гуле доверчиво-восторженных голосов. И все прихлебатели вечеров у Политковского, ясное дело, верили в этот выигрыш, и громко заявляли об этом, своего рода играя роль специально поставленного режиссёром хора (и этим режиссёром был сам Александр Гаврилович), и это оказывало воздействие и на всех остальных.

Однако разоблачение директора канцелярии комитета о раненых всё ж таки неотвратимо близилось, хотя тот в силу самоуверенности своей этого, как видно, вовсе не осознавал.

Да, не могу никак удержаться, и приведу ещё одну зарисовочку из тех же мемуаров, то бишь из цитированных «Записок любознательной дамы».

Прелюбопытнейшая зарисовочка сия представит нам Александра Гавриловича Политковского на даче, развлекающимся на лоне природы:

«Снял как-то он на лето дачу на окраине Петербурга, в устье одного из рукавов Невы. Место это преживописнейшее, я сама там не раз гуляла и помню этот чудный уголок до мелочей.

И явил себя Александр Гаврилович на даче во всем своём новом великолепии, почти что царском, и уж никак не чиновничьем.

На конюшне — представьте себе! — он держал аж 12 лошадей. Карет же и экипажей там имелось до двух десятков.

Однако Политковский превзошёл даже самого себя, когда однажды по его указанию гостей к вилле стали подвозить на двух специально нанятых параходах. А на третьем параходе Александр Гаврилович разместил певцов, танцоров и ТАНЦОРОК итальянской оперы. А время от времени туда подходило ещё одно судно, четвёртое, а на нём — модный хор цыган.

Когда гости, артисты, цыгане сходили на берег, начинался бал.

Как только сгущались сумерки, небо озарялось праздничным фейерверком.

И к довершению этого в воздухе возникали написанные разноцветными огнямиинициалы хозяина бала, то бишь самого Политковского».

Ясное дело, никакой петербургский чиновник, даже самый высокопоставленный, — а Александр Гаврилович отнюдь не был высокопоставленным чиновником, скорее средним — ничего подобного себе позволить никак не мог, да, пожалуй, и не смел даже. Это, между прочим, и не всякий вельможа мог бы себе тогда позволить.

Политковский же и мог и смел себе позволить подлинно роскошный образ жизни.

Он предавался на виду у всей столицы безумно дорогим удовольствиям, устраивал балы, маскарады, разного рода увеселения, нагло и беззастенчиво прикрываясь при этом огромным карточным выигрышем, как своего рода фиговым листом. Но мы этот фиговый листок сейчас смело отбросим.

Дальше: Сороковая глава. А был ли карточный долг? (публикация одного документа)